Очередь моя была далеко не первая. Почти все собравшиеся были как раз за обналичкой, так что политинформацию получил по полной, отчего окончательно запутался в версиях и плюнул. Получил на руки кучку перевязанных банковских пачек, сложил их в пакет, да и пошёл себе.
Выходил с опаской, оглядываясь, но желающих меня пограбить больше не нашлось, хотя вот сейчас-то у меня как раз была сумма приличная, плюс Сенины сумки в машине. Квартиру можно купить, и довольно неплохую, даже в центре. «Всё, что нажито непосильным трудом», как в старом кино говорилось. Квартиру я, разумеется, покупать не стал, а поехал вместо этого к Ингвару, которого застал помятым, слегка нетрезвым и каким-то ошарашенным. Даже выпить не предложил, что на него вообще не похоже.
— Люди гибнут за металл,
Раз я золото копал, —
Если б не обрез двустволки
Вообще нахуй бы пропал…
— встретил он меня очередным своим шизотворчеством.
— У вас товар, у нас купец, — ответил я ему в тон.
— Да знаю я, — отмахнулся Ингвар. — В свете вновь открывшихся обстоятельств, я бы, конечно, развернул тебя восвояси, но раз обещал, то золото твое.
Он вытащил из сейфа небольшую черную сумку и весомо брякнул ей об стол.
— Здесь всё. С учётом вчерашних монет и плюс ствол с патронами, с тебя… — и он назвал сумму.
Мда, недолго я с мешком денег проходил, практически все и отдам сейчас. Двинул к нему по столу пакет с пачками.
— Чтобы денежки водились,
Надо денежки любить!
А иначе будешь с голой
Жопой по двору ходить…
— назидательно продекламировал он, быстро пересчитывая упаковки и проверяя их на целостность.
— А что за обстоятельства вдруг? — поинтересовался я больше из вежливости.
Ингвар задумался — руки его, считавшие пачки, на секунду замерли.
— Да общался я этой ночью с одним человечком… — неохотно ответил он, покрутив этак пальцами в воздухе. Стало понятно, что «человечек» ему не очень-то нравится. — Врал он, конечно, много, но кое-что мне кажется довольно правдоподобным. Вот, например…
Он вдруг подался вперед через стол и настойчиво уставился мне в глаза, почти вплотную приблизив лицо.
— Скажи мне, Македонец, правда, что этому миру может пиздец присниться?
Я ненавижу такого рода вторжения в личное пространство, если их совершают не прелестные блондинки с большим бюстом, но сдержался и не сказал в ответ грубость.
— Да, — ответил максимально корректно, — существует такая вероятность.
— Вот же блядь! — выругался Ингвар. — Не соврал, выходит, паскуда…
— Кто паскуда? — осторожно поинтересовался я. Не то, чтобы меня это как-то касалось, но уж больно интересный расклад выходил.
— Да попался мне тут один… вроде проводника. Может, знаешь? «Коллекционер» погоняло его.
— В первый раз слышу, — соврал я, не моргнув глазом. — А откуда у тебя такие знакомства?
— Свела жизнь на узкой дорожке… — отмахнулся он. — Неважно. Как-то конкретизировать можешь? Ну, что случится, когда, как?
— Нет, — ответил я вполне честно, — подробностей не знаю, мне тоже один проводник намекнул. Сам-то я не по этим делам. Я больше насчет пострелять, как всегда. Как там мой ствол, кстати?
— Ах, ну да, — спохватился Ингвар. — Минуту.
Из того же сейфа достал завёрнутый в тряпку ПМ и три коробки патронов, выложил на стол.
— Вот, как ты и просил — болгарский, с глушителем. Чистый, гарантирую.
— Благодарю, — я оттянул затвор, глянул внутрь, выщелкнул магазин, заглянул в ствол, проверил резьбу глушителя и сразу накрутил его.
— А что ты всегда «Макаров» берёшь? — спросил Ингвар. — Не хочешь чего помоднее? «Глоки» есть, «Чезеты». Ну и по нынешним временам, на случай, если дела пойдут совсем плохо, то и посерьёзнее пистолета что-то могу предложить…
— Нет, спасибо, меня устраивает, — вежливо отказался я. — Деньги посчитал, всё нормально?
— С огорченьем смотрит Маня
На помятые рубли.
Сговорили, заплатили,
А ебать — не поебли…
— невесть к чему сказал Ингвар, и я решил считать это за согласие. На этой радостной ноте и расстались.
По-хорошему, надо было бы возвращаться домой, будить Сеню и начинать эвакуацию. Переезд — дело хлопотное. Но упоминание Коллекционера всё меняет — если Ингвар знает, где он, то такой шанс упускать нельзя. Мои работодатели в нём очень заинтересованы, но это не главное. Есть у меня к нему большой личный вопрос. Такой личный, что дальше некуда. Так что, отъехав от его офиса, приткнул «Ниву» неподалеку в пределах видимости и первым делом набил магазин нового пистолета, аккуратно защёлкивая в него короткие бочонки девятимиллиметровых патронов.
Я равнодушен к оружию. Меня устраивает любой пистолет, который выстрелит, когда я нажму на спуск. Всё остальное: точность, скорострельность, удобство хвата и быстрота перезарядки — это для тех, кто промахивается. Мне не надо палить в противника до затворной задержки и перезаряжаться в перестрелке, мне достаточно одного выстрела. Если пуля прилетает вам в лоб, то из какого ствола она была выпущена, уже не имеет значения. Девять на восемнадцать — достаточно убойный патрон, а «макар» — самый распространённый пистолет в наших краях. Он дешёвый, его несложно достать и не жалко выкинуть, его пуля не привлекает внимания экспертов.
Автомат мне тем более ни к чему — я не хожу в атаку в пешем строю и мне не надо палить очередями на подавление. Из двух пистолетов я могу убить шестнадцать человек за несколько секунд, в большинстве жизненных ситуаций этого вполне достаточно.
Поэтому я Македонец.
Артём
Как и многие другие коммунары, Артём проводил в неделю три сборных урока в школе. «Сборных» — значит, на них собирали мужские и женские классы в одну большую аудиторию. Он не ожидал встретить тут раздельное обучение, считая его пережитком царских гимназий, но Ольга просветила, что в СССР его, оказывается, ввели в 1943 году, и, хотя уже в 54-м отменили, в ЗАТО7, который потом стал Коммуной, эту практику сохранили как способствующую лучшей успеваемости. Идея разделить гендерную социализацию и учебу показалась Артёму неожиданной, но он, как ни размышлял, так и не нашёл весомых аргументов против. Сугубо рациональный подход Коммуны учитывал физиологические различия, разные темпы взросления девочек и мальчиков, особенности восприятия и мышления и был нацелен на результат. Иногда Артём думал, как бы тут восприняли модное гендерное безумие его среза с общими туалетами и наряжанием мальчиков в юбки?
Артём не преподавал какую-то конкретную дисциплину — тут вообще школа была устроена не так, как он помнил по своему детству. Первые сорок пять минут он просто рассказывал о своей работе, стараясь не увлекаться техническими подробностями, а как бы набрасывая общие контуры — что представляет собой электронная техника, какое место занимает в жизни, как её проектируют, производят, обслуживают и чинят. Что такое компьютеры и сети, как это работает и какие задачи решает…
Это была стандартная преподавательская нагрузка для всех специалистов Коммуны — как бы ни были они заняты по основной работе, а три часа в неделю будь любезен уделить детям. Иначе откуда возьмутся в твоей профессии новые кадры?
Однако у Артёма, в отличие от них, был и второй академический час — в это дополнительное время он отвечал на вопросы о своём родном срезе — как там живут люди, как всё устроено и почему.
Дети удивлялись. По большей части их шокировала несуразная расточительность — имея почти безграничные человеческие и материальные ресурсы, пережигать их на бытовые мелочи? Многие из них уже проходили практику в утилизационных командах, методично зачищающих перенесённый сюда город (разнообразные трудовые практики занимали большую часть детского досуга), и увиденное там порождало лавину вопросов, на которые было довольно сложно ответить, потому что любой ответ только углублял непонимание.
— Скажите, — спрашивал худой черноволосый мальчик с очень серьёзным лицом, — а почему в городе столько разных автомобилей?
— Каждый автомобиль для своей цели, — назидательно начинал Артём. — Одни для…
— Нет, нет, простите, — вежливо перебивал его мальчик, — я понимаю — грузовики, автобусы, легковые… Но почему все легковые разные? Грузовики одного типа различаются по конструкции? Это же неудобно — для каждой отдельной машины нужно искать свои расходные материалы и запчасти, из-за разного устройства их сложно обслуживать…
— Помните, мы недавно обсуждали концепцию так называемого «личного транспорта»? — вздыхал, предчувствуя очередной сложный разговор Артём. — Когда одна единица транспорта перевозит одного человека туда, куда нужно только ему?
— Да, да, помним! — зашумели дети.
Эта идея была настолько чужеродна здешнему укладу, что вызвала тогда бурную дискуссию, где Артём вынужденно выступал «адвокатом дьявола».
— Тогда мы пришли к выводу, что личный транспорт не всегда является нерациональным методом организации бытовой логистики, так?
— Да, — подхватила дискуссию девочка с белыми хвостиками. — Организация общественного транспорта на малопопулярных маршрутах может оказаться даже более ресурсоёмкой, чем предоставление индивидуального…
«Предоставление, ишь ты… — усмехнулся про себя Артём. — Знала бы ты, белобрысая, чего стоил тот «индивидуальный транспорт!» Но, даже будучи многократно объяснённой, концепция денег плохо укладывалась в голове юных коммунаров. Такой способ распределения общественных благ в социуме казался им чудовищно нерациональным. Пожив тут, Артём начал понемногу их понимать.
— Так вот, — продолжал он свои объяснения, — разнообразие однотипных автомобилей вызвано в первую очередь тем, что они были личные. Как штаны. Вот у тебя, — он кивнул черноволосому, — штаны синие. У тебя — указал на пацана в первом ряду, — жёлтые, а у тебя, — помахал рукой белым хвостикам, — вообще сарафанчик с ромашками. В моём мире личный автомобиль был таким же обычным предметом, как личные штаны и выбирался по принципу «нравится — не нравится». Поэтому производители делали много разных машин, чтобы каждый мог выбрать что-то себе по вкусу.