ЛЮДИ ПОРОЙ НЕ ГОТОВЫ СКАЗАТЬ О СВОЕМ ЗАБОЛЕВАНИИ ДАЖЕ БЛИЗКИМ РОДСТВЕННИКАМ.
А, как вы понимаете, скрыть месячное (а то и более длительное) отсутствие в связи с пребыванием в стационаре бывает непросто. Что же делать, если родственники звонят врачу и спрашивают о состоянии больного, а пациент не хочет, чтобы они вообще знали о его пребывании в стационаре? При поступлении пациент заполняет ряд бумаг, где указывает, кому можно сообщать информацию о здоровье, и если в этих документах на месте контактов стоят прочерки, врач не раскроет ничью тайну.
С другой стороны, обращение к государственным специалистам предполагает, что в вашу ситуацию будет посвящено некоторое количество людей. О состоянии больного знает врач стационара, врач амбулатории, медперсонал. Запись о заболевании вносится в единую государственную медицинскую базу. Юридически доступ к этой базе получают только специалисты, работающие с конкретным пациентом, но по факту любой человек, имеющий связи, может незаконным путем раздобыть закрытую информацию. Боятся ли этого больные? Еще как.
Неоднократно пациенты рассказывали мне, что были уволены из-за того, что работодатель узнал о наличии заболевания, несмотря на то, что прямых противопоказаний к работе не было. Само собой, официальная причина увольнения была другой – просьба уволиться «по собственному желанию» в добровольно-принудительной форме или же выявление либо приписывание нарушений. При попытке найти новое место работы такой человек с большой долей вероятности снова встретит отказ. Под фразой «вы нам не подходите» зачастую кроется тот факт, что потенциальный работодатель уже навел справки на прошлом месте работы и информация о наблюдении у психиатра снова была разглашена.
Тут самое время вспомнить наш разговор о дороговизне препаратов, которые по какой-то причине не включены в перечень жизненно важных лекарств и не предоставляются льготно. Вопрос о трудоустройстве приобретает в этом контексте особую значимость, не говоря уже о том, что любому человеку нужно как-то удовлетворять основные потребности, что тоже упирается в финансовую стабильность.
Разумеется, формально пациент защищен от разглашения конфиденциальной информации врачебной тайной, в противном случае он имеет право обратиться в суд. Однако бюрократическая машина, скорее всего, возьмет верх: ни на одной бумаге в причинах увольнения и оформлении отказа о приеме на работу никто не укажет факт наличия у вас психиатрического диагноза. Все знают, но все молчат.
Это одна из вечных проблем, с которыми сталкиваются пациенты врача-психиатра. Риск огласки присутствовал и будет присутствовать всегда. Я могу посоветовать лишь знать свои права и опираться на них что при обращении за помощью, что при трудоустройстве. Страх разглашения конфиденциальной информации и возможных последствий так и останется актуальным до тех пор, пока будет процветать стигматизация психических расстройств и предвзятое отношение общества к психиатрическим пациентам.
Раздел IIПрава и запреты
Глава 10. Использование
Дежурство подходило к концу, заканчивалась моя смена. Но было бы странным завершить сутки спокойно.
– Елена Станиславовна, подойдите в приемный покой. Недоброволка, – меня вызывала медсестра приемного покоя.
«Недоброволка» на медицинском жаргоне означает недобровольную госпитализацию. Согласно закону о психиатрической помощи, недобровольно, то есть без согласия пациента, мы можем госпитализировать человека в трех случаях: опасность для себя и/или окружающих, социальная беспомощность и случаи, когда оставление человека без помощи может повлечь ухудшение его состояния. Что ж, спустимся в приемник и узнаем, какой из пунктов статьи о недобровольной госпитализации нам попался на этот раз.
Еще на входе в кабинет врача приемного покоя я почувствовала резкий и крайне неприятный запах. Видимо, дело плохо.
– Женщина, 52 года, поступает повторно, – с порога начала меня вводить в курс дела врач. – Предыдущая госпитализация несколько лет назад. Тогда поставили шизофрению, период наблюдения – менее года. Естественно, никогда не наблюдалась, а в прошлую госпитализацию провела в стационаре меньше двух суток – выписана комиссией. Хотя не знаю, как ее можно было выписать…
Доктор протянула мне запись о прошлой госпитализации пациентки: «Забаррикадировалась в квартире, отказывалась открывать дверь медикам… Комнаты под потолок завалены мусором, в квартире множество истощенных собак и кошек, смрад…»
– Запах, собственно, теперь вполне понятен, – заметила я.
– Конечно. Отмываем ее всем отделением. А чтобы постричь ногти, наверное, нужен секатор… – с тоской протянула санитарка, смахнув рукавом пот со лба.
Я же углубилась в историю и архивные записи:
«Проживает одна в необустроенной квартире: нет света, отопления, воды. За квартиру задолженность более пятисот тысяч… У пациентки нет пищи, одежды, нет средств к существованию. Работы, пенсии или другого дохода не имеет. Питается тем, что дает тетя – единственный кровный родственник. Тетя приходит раз в неделю, приносит бутылку молока и буханку хлеба. Так же с пациенткой в квартире проживают кошки и собаки. Их из жалости подкармливает соседка больной, но пищу для животных съедает сама больная…»
Мрак. Стало быть, будем госпитализировать по второму и третьему пунктам статьи, хотя ухудшение состояния тут вряд ли предвидится. Дефект давным-давно сформирован, ухудшаться уже нечему и некуда, здесь нужен только уход и контроль.
Разумеется, женщину госпитализировали. Решением врачебной комиссии документы направили в суд для решения вопроса о недобровольных госпитализации и лечении – таков порядок. Спустя еще три дня, на выездном заседании, суд постановил, что больная должна продолжить стационарное лечение в недобровольном порядке. Но я хочу рассказать не об этом.
Еще через день мне позвонила тетя пациентки и сообщила следующее. Мать пациентки тоже всегда была чудаковатой, своеобразной. У врачей никогда не наблюдалась, вела затворнический образ жизни. Единственное ее общество – дочь и многочисленные животные, число которых порой доходило до тридцати. Проживала в квартире, купленной на средства собственной матери, то есть бабушки нашей пациентки. Посему тетя решила, что квартира причитается ей, а не племяннице. Все личные документы пациентки тетя забрала себе и отдавать или хотя бы предоставить копии больнице наотрез отказалась, мотивируя это тем, что мы «заберем квартиру». Ладно, мы и не такое видели. Проживать с пациенткой тетя отказалась, содержать ее тоже, тогда я предложила единственный разумный выход из ситуации – оформить больную в психоневрологический интернат. Там и кров, и пища, и гигиена, и таблетки по расписанию. На следующий день от тети пациентки поступила жалоба: «Заставляют племянницу подписать заявление об оформлении в психоневрологический интернат против ее воли, оказывают психологическое давление, совершают противоправные действия в отношении моей единственной родственницы…»
Почему-то многие люди считают, что, если человек отправляется жить в ПНИ, его квартира автоматически переходит в собственность государства, так как обеспечение таких пациентов осуществляется за государственный счет. Но это большое заблуждение. На самом деле пациенту перед отправкой в интернат оформляется группа инвалидности – по ней полагаются выплаты. Часть этих денег перечисляется интернату в счет проживания пациента в социальном учреждении. Квартира и прочее имущество больного остается за ним до его кончины, а потом в порядке наследования отходит родственникам, независимо от того, где проживал человек.
Я подготовила объяснительную в ответ на жалобу, где подробно описала состояние пациентки при поступлении (как психическое, так и соматическое), бездействие родственников в ее отношении, а также привлекла социальную службу для проверки жилищных условий больной.
С тетей пациентки у нас развязалась самая настоящая война: сначала меня пытались подкупить, потом запугать, затем просто взывали к совести. В конечном счете женщина заверила меня, что заберет племянницу к себе, обеспечит ей кров, уход, контроль и все необходимое для достойной жизни. Тем не менее, как только дело подошло к выписке, потянулась череда отговорок: «сегодня я не могу за ней приехать», «сегодня я плохо себя чувствую», «я делаю ремонт в квартире, мне пока некуда ее забрать»… Продолжалось так около месяца, пока мы не направили официальное письмо-предупреждение о выписке пациентки, не подключили социальные службы и не доложили полиции о сложившейся ситуации (удерживая документы племянницы, ключи от квартиры и прочие личные вещи у себя и отказываясь их вернуть, женщина нарушала закон, а мы не имели никакого морального права выписать такую пациентку «в никуда»). Только после этого тетя соизволила забрать свою племянницу.
ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВОМ НЕ ПРЕДУСМОТРЕНА КАКАЯ-ЛИБО ОТВЕТСТВЕННОСТЬ РОДСТВЕННИКОВ ЗА СОСТОЯНИЕ ИХ БОЛЬНЫХ БЛИЗКИХ.
Моя пациентка была дееспособной, группы инвалидности у нее не было, а тетя, в свою очередь, как человек «широкой» души, помогала ей, чем могла, пусть эта помощь и ограничивалась бутылкой молока и буханкой хлеба раз в неделю.
Если вам интересна дальнейшая судьба пациентки, приоткрою завесу тайны: тетя забрала ее к себе на некоторое время, оформила ей группу инвалидности, но лишать дееспособности не стала, а просто поместила в те же условия, из которых женщину и доставили в больницу: без света, воды и средств к существованию. Меня более всего возмущает тот факт, что психически больные люди оказываются совершенно беззащитны в юридическом плане. Надеяться в подобной ситуации можно только на человечность их родных, что встречается не так уж и часто. Одно я знаю точно: в следующую госпитализацию, если таковая случится, эту женщину я уже смело смогу оформить в интернат, так как родственница своих обещаний не исполнила.