Известно, что во время торжественной церемонии вручения почетной степени Кембриджского университета с галерки прямо в руки Павлова студенты спустили на веревочке чучело экспериментальной собаки. Сделал это никто иной, как внук самого Чарльза Дарвина. В Англии, где домашних животных и особенно собак буквально боготворят, опыты Павлова явно вызвали внутренний протест и были встречены как не совсем нормальное явление. Не случайно, что инициатор этой выходки, в дальнейшем став известным физиком, все-таки признал право ученого на «безумные» и не всегда оправданные эксперименты. Ведь играл же сам Дарвин на трубе перед расцветающими тюльпанами…
Бурная активность в жизни Павлова иногда сменялась апатией, граничащей с самой настоящей депрессией. Так, после смерти первенца, а затем через год, когда умер еще один ребенок, Павлов впал в самое настоящее отчаяние. Он всерьез разуверился в своих силах и собирался забросить любимое дело. Жена, Серафима Васильевна, была в это время необычайно больна. Но она нашла в себе силы поправиться и встряхнуть приунывшего мужа. Под ее влиянием и была завершена докторская диссертация. Тут невольно вспомнишь о злополучной туфле, которую и принес в гостиную пес брата-весельчака к неудержимой радости всех собравшихся.
Родился великий физиолог 14 сентября 1849 года в Рязани в семье священника. В 1864 году он окончил духовное училище и поступил в Рязанскую духовную семинарию. Казалось, ничего не может помешать начавшейся семейной карьере русских священников. Но вот неожиданно дала о себе знать некая скрытая пружина, которая, внезапно расправившись, заставила будущего священника резко изменить свой, вроде бы, предначертанный жизненный сценарий.
На знаменитой картине М.В. Нестерова академик И.П. Павлов изображен на фоне прекрасного осеннего пейзажа за окном. Умудренный опытом естествоиспытатель сосредоточенно смотрит в бесконечность. В глаза бросаются лишь нервно сжатые в кулаки кисти рук. Этот жест не назовешь добрым. Кажется, что Павлов сжимает какой-то невидимый руль, или архимедов рычаг, с помощью которого он собирается перевернуть весь мир. Павлов словно открыл некую тайну, и знание этой тайны дает ему огромную Власть над миром и даже над пейзажем, который так безмятежно радует глаз за окнами кабинета знаменитого академика. Эти старческие руки, непримиримо зажатые в кулаки, пугают и настораживают. У других старцев Нестерова мы не встретим такого необычного напряжения, такого безудержного проявления гордыни. Руки святого, явившегося отроку Варфоломею, расслаблены и готовы к благословению, руки П. Флоренского и С. Булгакова также готовы раскрыться миру, как бутон цветка. Суды по всему, художник-мистик увидел в образе знаменитого академика нечто противоречивое и настораживающее.
«Я рассматриваю религию как естественный и законный человеческий инстинкт, – писал Павлов, – возникший тогда, когда человек стал подниматься над всем другим животным миром и начал выделяться с тем, чтобы познавать себя и окружающую природу. Религия была первоначальной адаптацией человека (в его невежестве) к его позиции среди суровой и сложной среды».
Как мы видим, религия для великого физиолога была лишь воплощением невежества. Отсюда и гордыня, отсюда и сжатые в старости кулаки.
В конце восьмидесятых годов XIX столетия студентам духовных семинарий разрешали продолжать образование в светских учебных заведениях. Воспользовавшись этим, Павлов оставляет духовную академию и в 1870 году поступает на естественное отделение физико-математического факультета Петербургского университета. Здесь в лаборатории выдающегося физиолога И. Циона студент Павлов проводит изучение секреторной иннервации поджелудочной железы. За это научное исследование, первое в его жизни, ему присуждается золотая медаль университета.
В 1875 году, уже будучи кандидатом естественных наук, Павлов поступает сразу на третий курс Медико-хирургической академии. За студенческие работы в стенах этого учебного заведения он награждается второй золотой медалью.
В 1883 году Павлов защищает диссертацию на степень доктора медицины. Его тема – описание нервов, контролирующих функции сердца. После успешной защиты Павлову предложили должность приват-доцента, но он отказывается и едет в Лейпциг для работы с такими физиологами, как Р. Гейденгайн и К. Людвиг. Последний уже сыграл огромную роль в научной карьере Сеченова. Сеченова и Павлова принято рассматривать как звенья одной цепи отечественной физиологии. Сеченов оказал огромное влияние на научные поиски Ивана Петровича. Вспомним, в связи с этим, и о влиянии Чернышевского на научную деятельность нашего первого физиолога. Философия же Чернышевского, как уже было раскрыто в предшествующей главе, в свою очередь опиралась на философию Фейербаха, основанную на так называемой протестантской этике. Получается, что в этой сложной цепи взаимных влияний именно немецкий протестантизм и лежал в основе экспериментальных изысканий наших физиологов. Вновь приходят на ум сжатые кулаки. Вот он «протест», вот оно неприятие и желание все и вся подвергнуть сомнению и эксперименту. Поэтому вполне понятно, почему после окончания университета Павлов стремится оказаться у немцев. Для него они не только авторитет в науке, но и идейные вдохновители, если так можно выразиться.
Все работы по физиологии, проведенные Павловым на протяжении почти 65 лет, в основном группируются около трех разделов физиологии: физиологии кровообращения, физиологии пищеварения и физиологии мозга.
Эти разделы одной и той же науки кажутся разобщенными и разнородными. Однако интересы Павлова к физиологии мозга, к открытию механизмов мозговой деятельности являлись совершенно естественным результатом первоначальных поисков нервных механизмов в работе внутренних органов. Только раскрыв нервный механизм простейших функций организма, по мнению Павлова, можно было разрешить проблему мозговой деятельности. Такая логика исследования вполне вписывалась в общую механистическую картину мира, столь характерную для ньютоно-картезианской парадигмы в целом.
Работы Павлова по кровообращению связаны, главным образом, с его деятельностью в клинике знаменитого русского клинициста Сергея Петровича Боткина. Они продолжались с 1874 по 1885 год. Боткин был не только выдающимся клиницистом своего времени, но и имел склонность к экспериментально-физиологической проверке тех идей, которые возникали у него на основании медицинской практики. С этой целью Боткин и пригласил Павлова. Под лабораторию была выделена бывшая деревянная баня клиники. Хотя Павлов до этого интересовался исключительно вопросами пищеварения, здесь он целиком отдался изучению механизмов сердечно-сосудистой системы. Боткин ставил перед Павловым вполне определенные задачи: он должен был дать физиологическую оценку целому ряду новых для того времени фармакологических средств. Особенный акцент в этих исследованиях Боткин ставил на проверке народных средств. Русская баня и лекарства знахарей – вот обстановка и предмет исследования молодого ученого Павлова, только что вернувшегося из благополучной Германии.
Одно из ключевых открытий было сделано, когда Павлов решил опробовать на собаках так называемые ландышевые капли. Какая знахарка, в какой русской глубинке лечила ими своих пациентов – не известно. Но клиницисту Боткину, увлеченному народной медициной, нужно было узнать всю физиологическую подоплеку действия подобного препарата. По своему внешнему виду вся эта деятельность в бане напоминает какую-то средневековую алхимию с ее вечными поисками эликсира молодости. Невольно вспомнишь Бердяева, который видел генезис современной европейской науки еще и в языческом магизме.
Первым серьезным открытием, которое создало славу Павлову, было открытие так называемого усиливающего нерва сердца. До Павлова было известно, что сердце регулируется в своей работе блуждающим нервом. Этот факт особенно подробно был исследован братьями Вебер, с именами которых связано открытие тормозящего действия блуждающего нерва на сердце. Экспериментируя на собаках, Павлов обратил внимание, что при раздражении некоторых симпатических нервов сердце начинает сокращаться более сильно, не изменяя, однако, при этом ритма своих сокращений. Получилось исключительное усиливающее действие. Замечательным было также и то, что уже остановившееся сердце могло быть вновь приведено в действие, если раздражать этот нерв. Это явление особенно отчетливо выступало в тех случаях, когда сердце останавливалось под влиянием каких-либо фармакологических средств, как, например, под влиянием пресловутых ландышевых капель. Естественно возникает вопрос: не эти ли капельки использовал знаменитый брат Лоренцо из «Ромео и Джульетты», когда хотел создать видимость смерти?
Открытие усиливающего нерва послужило исходным толчком для целого ряда работ, которые впоследствии создали научное направление под именем учения о нервной трофике. Позднее этот нерв получил название «нерва Павлова». Весь этот цикл работ, посвященный иннервации сердца, был оформлен в виде докторской диссертации под общим названием «Центробежные нервы сердца».
Затем Павлов приступает к экспериментам, касающимся пищеварительных процессов. Эксперименты проводят над собаками в той же деревенской бане во дворе Боткинской больницы. Результат должен быть конкретным и, главное, тут же использоваться в медицинской практике самой клиники.
До Павлова физиология пищеварения была одним из отсталых разделов науки. Существовали лишь весьма смутные и фрагментарные представления о закономерностях работы отдельных пищеварительных желез и всего процесса пищеварения в целом. Изучая влияние приема пищи на кровяное давление собак, Павлов отказался от традиционных опытов, при которых обычно применялся наркоз. Такие опыты не давали возможности судить о правильности сведений, получаемых экспериментатором. Путем длительных тренировок Павлов добился того, что стало возможным без всякого наркоза препарировать тонкие артериальные веточки на лапах подопытной собаки, а значит, в течение всего эксперимента объективно и точно регистрировать кровяное давление животного после самых разных воздействий.