научного обихода: «…Они не просто не разрешимы, они иллюзорны и лишены смысла». «Что наука может постигнуть, – добавляет Пуанкаре, – так это не вещи сами в себе, как думают наивные догматики, а лишь отношения между вещами; и вне этих отношений нет познаваемой реальности».
Рассмотрение принципов классической механики в качестве конвенций позволило Пуанкаре довольно легко от них отказаться, заменив иными положениями, которые составили костяк специальной теории относительности. С докладом о новой теории Анри Пуанкаре выступил перед своими коллегами из Академии. Доклад был опубликован в трудах академии от 5 июня 1905 года. 30 июня того же года в редакцию журнала «Анналы физики» поступила статья А. Эйнштейна с изложением его варианта теории относительности. В сентябрьском номере статья была опубликована без каких-либо ссылок ни на Пуанкаре, ни на других предшественников теории относительности. Более подробную статью Пуанкаре опубликовал в итальянском математическом журнале, мало читаемом физиками.
Подобные парадоксы лишь усугубили уже существовавшие расхождения в мнениях.
Само слово «парадокс» – «неожиданный, странный» – имеет греческие корни. В широком смысле парадокс – это абсурдное заключение, к которому ведут рассуждения, кажущиеся правильными и начинающиеся с корректных гипотез. Вплоть до конца XIX века казалось невозможным, что парадоксы пересекут границу естественных наук и вторгнутся в царство чистого разума. Математики страшились парадоксов, словно ящика Пандоры, открыв крышку которого, можно разрушить все в один миг. Вот русский логик Н.А. Васильев в самом начале XX века и выступил в роли такого разрушителя, подвергнув сомнению незыблемость основных логических законов Аристотеля. Именно этого учёного и считают одним из создателей так называемой металогики, или математической логики.
Металогика (от греч. meta – после и логика). Если предметом логики являются рассуждения, то предметом металогики являются рассуждения о рассуждениях. Поскольку современное развитие логики привело к тому, что сами рассуждения образуют те или иные логические системы, то основной целью металогики становится изучение свойств этих систем, например, таких как непротиворечивость, полнота и не полнота, разрешимость и неразрешимость. В воображаемой логике Васильев ввел новые классы суждений (и соответственно значения истинности, в том числе отражающие противоречивые ситуации), ввёл новые виды отрицания, специфические законы, выражающие парадоксальное сомнение в существовании «познаваемой реальности». Если учитывать психологический подход Н.А. Васильева, то реальность будет полностью зависеть от нашего субъективного представления о ней.
Николай Александрович Васильев был первым, кто высказал и реализовал путем построения полуформальных систем идею множественности логических систем. Васильева принято считать родоначальником паранепротиворечивой (Н. да Коста, А. Арруда), многозначной (А.И. Мальцев, Дж. Клайн, Н. Решер), многомерной (В.А. Смирнов) логик, а также идейным союзником интуиционистской логики (Н.Н. Лузин). Логическое творчество Васильева представляет собой прежде всего открытие принципиально новой антиномической связки «есть и не есть зараз», на основе которой он и выстраивает свою «воображаемую» логику с её принципиальным игнорированием законов противоречия и исключённого третьего ради утверждения закона несамопротиворечивого тождества, с её утвердительной и одновременно отрицательной формой «индифферентного» суждения на основе особой связки «есть и не есть зараз», но именно буквально воображаемая, т. е. не идущая дальше чисто абстрактной (неокантианской) определённости.
Первая мировая война как историческая версия логики парадокса, если можно так выразиться, оказала на судьбу Н.А. Васильева огромное влияние. Логик словно сам оказался в эпицентре мирового безумия. Получалось так, что идеи Васильева, словно сами собой воплотились в жизнь. Поневоле поверишь здесь в материальную силу чувств и мыслей, в существование ноосферы Вернадского-де Шардена. Но об этом мы будем говорит немного позднее. Ясно одно: тяжёлые впечатления от фронтовой жизни подорвали психическое здоровье логика Васильева, способствуя возникновению у него глубокой депрессии.
В декабре 1916 года он был «уволен по болезни от службы». В 1918 году ученый был переведён декретом Совета Народных Комиссаров в состав профессоров. В 1922 году в возрасте 42 лет был отправлен на пенсию. Обострившаяся болезнь (маниакально-депрессивный психоз) привела к семейной драме и принудила его вплоть до своей кончины жить в психиатрической клинике. Скончался Васильев 31 декабря 1940 г., прожив полных 60 лет.
То, что он оказался под конец жизни в психиатрической лечебнице, спасло его от ужаса сталинских репрессий, поскольку Н.А. Васильев принадлежал к дворянскому роду, а это уже само по себе грозило осуждением и приговором. Напомним, что его дед по отцовской линии Василий Павлович Васильев (1818–1900) – крупнейший русский китаевед, академик Петербургской Академии наук. Отец – Александр Васильевич Васильев (1853–1929) – математик, один из основателей Казанского физико-математического общества, пропагандист идей Лобачевского. Дед по матери – Павел Павлович Максимович (1816–1892) – видный деятель народного образования в Тверской губернии, организатор земских школ. За такую родословную приговор был неизбежен, как его не избежали ни Королёв, ни Туполев и великий Бартини, о котором речь пойдёт в следующей главе. Парадоксальность русской науки советского периода заключалась ещё и в том, что она сплошь была лагерной, тюремной. И великий парадокс проявлял себя в свободе мысли там, где никакой свободы и не предполагалось. А создатель «воображаемой логики» очутился в это время в психушке, потому что и мир советской действительности эпохи Великого Кормчего чем-то напоминал гигантскую палату № 6.
Роберт Людвигович Бартини
Его называли самой таинственной выдающейся личностью ХХ века. Вторым Тесла и русским Леонардо. Гением предвидения и визитером из пятого измерения. В энциклопедии непознанного о нем написано: «прогрессор, пришелец с другой планеты, в задачу которого входил контроль над техническим развитием человеческой цивилизации».
Достоверно известно, что Роберт Бартини приехал в СССР в 1923 году. Но чем глубже мы пытаемся заглянуть в прошлое этого загадочного человека, тем больше легенд и всевозможных вымыслов мы там находим. По его рассказам выходило, что он родился 14 мая 1897 года и был незаконнорожденным сыном вице-губернатора австрийской провинции Фиуме барона Лодовико Ороса ди Бартини.
По одной версии Роберто родился на Адриатике в 1897 году в семье губернатора провинции Фиуме. По другой – в венгерском городе Каниже, на берегу Дуная. Его мать – молодая дворянка – состояла во внебрачной связи с бароном Оросом ди Бартини и, родив ребенка, подкинула его садовнику барона. В доме садовника подкидыш прожил три года, пока не попался на глаза жене Лодовико ди Бартини. Донна Паола была бездетна и уговорила мужа взять на воспитание маленького Роберто. Так барон усыновил собственного сына.
Согласно другой легенде, самой распространенной из всех, его мать утопилась, когда ее возлюбленного заставили жениться на другой. Сын был отдан в крестьянскую семью в Австро-Венгрии, но затем приглянулся бездетной паре – семье имперского сановника итальянского происхождения – барону ди Бартини. Имеется ряд обстоятельств, говорящих о том, что барон и был настоящим отцом маленького Роберта.
Какая из этих версий – правда, а какая выдумка – неизвестно.
Но, работая над секретными проектами, советский авиаконструктор Роберт Людвигович Бартини, брал себе псевдоним «Дунаев».
Сын барона Ороса ди Бартини был феноменально одаренным ребенком. Он, например, мог рисовать обеими руками одновременно. Свободно говорил и читал на шести европейских языках. Увлекался спортом, физикой, математикой. Сочинял стихи. Играл на фортепиано.
Говорили, что еще в раннем детстве у него проявились и телепатические способности: он отвечал на вопросы взрослых прежде, чем те успевали произнести их вслух.
Барон дал своему сыну блестящее образование. Никогда и ни в чем не отказывал. Когда Роберто увлекся астрономией, отец оборудовал для мальчика собственную обсерваторию. Потом Роберто увлекся авиацией, и барон подарил сыну аэроплан.
Позже биографы долго искали хоть какие-то подтверждения реального существования этого барона, но безуспешно – ни в одном из итальянских, австро-венгерских и немецких генеалогических изданий род ди Бартини не упоминается.
После окончания будапештской гимназии Роберто, по его словам, был призван в армию. Далее – учеба в кадетском училище, фронт, русский плен и возвращение в Европу по замысловатому маршруту – через Дальний Восток, Китай, Цейлон и Сирию. По лагерю военнопленных, где содержался Бартини, пополз слух, что лейтенант стучит на своих земляков.
Когда началась репатриация военнопленных из дальневосточных лагерей, и правительство Италии зафрахтовало для своих военнослужащих японский пароход, итальянцы договорились между собой сбросить доносчика за борт. О готовящемся убийстве случайно узнал командир подразделения. Он успел высадить лейтенанта Бартини на берег в Шанхае.
Из Шанхая на родину Бартини добирался несколько месяцев. Только осенью двадцатого года он, наконец, попал в Милан.
В 1921 году Бартини вступил в компартию Италии, но в коминтерновском личном деле Бартини нет ни одной анкеты, зато сделана запись о том, что прием в итальянскую компартию «документально не подтвержден».
В 1923 году Бартини приехал в Советскую Россию, причем то ли на подлодке, всплывшей ночью у румынского берега, то ли в трюме германского теплохода.
По всем приметам он напоминал обычного проходимца, если бы не одно обстоятельство: достоверно известно, что встретил его при пересечении границы не кто иной, как заместитель начальника Регистрационного управления РККА (позднее – Разведуправление Красной армии), легендарный Ян Берзин, который курировал иностранную резидентуру. По одной из версий доставкой красного барона в Советский Союз занимались агенты Коминтерна. Сначала они вывезли его из Милана в Берлин, затем из Берлина переправили в Варшаву и уже оттуда доставили в Питер.