Жидкость, придуманная Кравковым, состояла из воды, в которой были разведены содержащиеся в крови вещества. Главными компонентами раствора были соль и сахар. Свидетели бессмертия пальца не могли поверить своим глазам: «Проходили дни и недели, а палец не разлагался, никакого трупного запаха от него не было; он жил, и на нем отрастали ногти и волоски».
С восхищением об этих чудесах науки писал советский популяризатор науки ученый-антрополог Михаил Гремяцкий: «Один замечательный опыт был сделан помощником Кравкова. В городской больнице (в Ленинграде) умерла женщина. Родственников у нее не нашлось, и тело осталось лежать в покойницкой. Хотя была зима, но тело начало сильно разлагаться, кожа на животе покрылась зелеными пятнами, послышался трупный запах. На тринадцатый день после смерти отрезали у покойницы палец, а тело похоронили. И что же? Отрезанный палец оказался все еще способным к жизни. Даже сосуды его суживались, когда пропускали адреналин».
Но одними пальцами дело не ограничилось. Кравкова интересовали и другие органы. Он постоянно экспериментировал с ними и приходил к парадоксальным результатам. «Конечно, не только пальцы сохраняют жизнеспособность. Кравков сумел держать живыми по несколько месяцев отрезанные у кроликов уши. Когда они не были ему нужны для опытов, он их высушивал и в таком виде они подолгу лежали вроде сухих семян, ожидая, пока их не размочат. А размоченные, они снова возвращались к жизни».
А разве Ленин не мог стать таким же пальцем или кроличьими ушами? Разве его нельзя было засушить, а потом размочить магическим раствором, пропустить через него физиологический раствор и, таким образом, снова вернуть к жизни? (Материал взят из книги О.А. Шишкина «Красный Франкенштейн. Секретные эксперименты Кремля»).
А что касается привлечения к делу возможного омоложения недавнего идеологического врага, так ведь известно, что бальзамированием тела самого Ленина занимался не кто иной, как бывший белогвардеец. И вот как это было. Сначала приоритетным вариантом было заморозить тело вождя – это поддерживал Леонид Красин, инженер по образованию, за аристократизм и интеллект прозванный на Западе «красным лордом». Красин считал, что, понизив температуру тела Ленина и поместив его в специальный саркофаг с двойными стеклами, получится лучше всего сохранить вождя. Когда в конце января – начале февраля 1924-го проект получил одобрение комиссии, профессор Абрикосов провел ряд опытов с заморозкой трупов. Время поджимало: с началом весны в Москве потеплело, Ленин мог начать разлагаться в любой момент. Ждали последней отмашки, чтобы начать. Велось сооружение мощной холодильной установки по проекту Красина, но внезапно все остановилось. «Красного лорда» обогнал с альтернативным проектом малоизвестный химик Борис Збарский. Заместитель директора Института химии, 39-летний Збарский услышал о проекте по заморозке тела Ленина случайно. Красин, его хороший знакомый, заехал в гости и рассказал о своих планах. Химику не понравилась идея с заморозкой, он принялся возражать Красину, говоря, что разложение будет идти и при низких температурах. Сам он, впрочем, несмотря на недюжинную энергию, не обладал нужными навыками – с трупами химику работать раньше не приходилось. Тут Збарский немедленно вспомнил о своем знакомстве с Владимиром Воробьевым, одним из лучших анатомов своего времени, проживавшим тогда в Харькове и изучавшим вопросы долгосрочной бальзамировки. Именно вместе с Воробьевым Збарский мог преуспеть в сохранении тела вождя. Проблема была лишь в том, что Воробьев не испытывал ни малейшего желания подступаться к такому рискованному заданию.
Его можно было понять. Положение Воробьева в Советском Союзе было шатким: во время Гражданской войны, когда Харьков неоднократно переходил из рук в руки, он участвовал в расследовании расстрела белых офицеров и подписал документ, подтверждавший, что их без суда расстреляли красноармейцы. Власти «забыли» об этом грехе Воробьева, но, как справедливо полагал сам ученый, в любой момент могли и вспомнить. Поэтому 48-летний профессор предпочитал заведовать кафедрой анатомии в Харьковском университете и совершенно не стремился к публичности, тем более, если она предполагала работу в комиссии под началом Дзержинского. Тем не менее, случай решил за него. Прочитав в феврале 1924-го интервью с профессором Абрикосовым, где тот говорил о невозможности долговременного бальзамирования тела Ленина, Воробьев, у которого на кафедре годами стояли сохраненные с помощью бальзамирующих жидкостей человеческие тела, задумчиво обронил: «Абрикосов не прав. Надо бы поставить некоторые опыты на трупах». Фраза дошла до начальства и Воробьева немедленно командировали в Москву, где тот остановился у своего знакомого Збарского. Так, практически случайно, сформировался дуэт, который и сохранит тело Ленина на долгие десятилетия. Работа заняла четыре месяца. Збарский, Воробьев и их помощники бальзамировали Ленина с марта по июль. За это время Воробьев провел такое количество манипуляций с телом, что Надежду Крупскую хватил бы удар, узнай она хотя бы десятую часть того, что делали с ее мужем. Формальдегид вводили через артерии, прямо в ткани с помощью инъекций, и, наконец, погрузили тело в заполненную этим веществом ванную. Чтобы удалить трупные пятна, разрезали кожу и впрыскивали перекись водорода, уксусной кислоты и аммиака. Для обеспечения лучшего проникновения бальзамирующих жидкостей труп надрезали снова и снова, сверлили дыры в черепе – затем эти отверстия тщательно зашивали и маскировали. В глазницы вставили глазные протезы, зафиксировали лицо с помощью швов, скрытых под усами и бородой. Отеки тканей, возникшие на лице и руках, «лечили» примочками из медицинского спирта. Этими кропотливыми, изнурительными работами руководил Воробьев. Збарский ассистировал старшему коллеге (вместе с его командой харьковских анатомов), а также взял на себя все технические задачи и взаимодействие с властями: благодаря Дзержинскому, по первой просьбе ученым доставали все необходимое, включая самую сложную технику. Владимир Воробьев после завершения работы решил не задерживаться в Москве ни одного лишнего дня, оставив Збарского следить за телом Ленина, а сам уехал в родной Харьков, где местное медицинское сообщество встретило его как героя, а правительство щедро выделило деньги на совершенствование кафедры. Выдающийся анатом проработал там до самой смерти в 1937 г. – в отличие от многих в тот год, умер он своей смертью. Збарский же остался курировать все дела, связанные с Мавзолеем, а во время Великой Отечественной отвечал за секретную эвакуацию Ленина в Тюмень – предполагалось, что вождь будет в безопасности в глубоком тылу. Судьба самого Збарского закончилась сурово: арестованный в 1952 г., он был реабилитирован после смерти Сталина в 1953-м, но долго не прожил и умер через год.
Как мы видим, послереволюционная Россия готова была к самым смелым экспериментам в области «живого-неживого». Вождям нового государства нравилась идея Вернадского о том, что научная мысль подобна новой природной силе и приобретает планетарное значение.
Правда, они понимали это планетарное значение научной мысли по-своему. Они видели здесь абсолютную свободу от каких бы то ни было нравственных норм. Научная мысль, по мнению Кремля, должна была превратиться в своего рода рычаг Архимеда, с помощью которого можно было перевернуть весь, по их мнению, прогнивший старый мир. Вернадский же, наоборот, был озабочен очень важной проблемой: как новой науке не потерять окончательно нравственные ориентиры, как этой науке научиться прислушиваться, например, к мудрости отцов церкви. Но эта часть мировоззрения великого учёного оставалась долгое время незамеченной, что и спасло ему, Вернадскому, жизнь.
О том, что Власти просто не заметили в деятельности Вернадского никакой крамолы, говорит тот факт, что в книге 1948 года, посвящённой выдающимся учёным России под названием «Люди русской науки» о Вернадском говорится лишь как о выдающемся минералоге, чья деятельность позволила открыть немало новых полезных ископаемых, столь необходимых для индустриализации всей страны. Так, мы читаем: «Научная деятельность В.И. Вернадского, постоянным предметом исследования которого была история минералов и химических элементов Земли, может быть условно разделена на три периода. В первый период он разрабатывал преимущественно вопросы минералогии и кристаллографии. Во второй, на основе огромных материалов минералогии, создавал и развивал геохимию. В третий, обнимающий последние 15–20 лет жизни, он создавал биохимию и разрабатывал её проблемы.
До В.И. Вернадского в минералогии существовало описательное направление. Минералы преимущественно изучались с точки зрения их внешних свойств – формы, цвета, твёрдости, размера и т. п. Очень мало внимания уделялось выяснению причин и условий образования минералов, закономерностям их взаимоотношений друг с другом, т. е. их парагенезису, а также их внутренним свойствам, их строению.
В.И. Вернадский развил генетическую минералогию: он учил рассматривать минералы как закономерные продукты физико-химических процессов, происходящих в земной коре и космосе. Он создал минералогию как химию Земли; указал на необходимость изучать не только минералы, но и минералообразующие процессы и выдвинул парагенезис минералов как важный критерий в познании их происхождения. Исследования В.И. Вернадского в области изоморфизма устанавливают руководящие принципы, дающие возможность предсказывать, где и какие элементы можно встретить вместе, т. е. позволяют сознательно подходить к изучению распределения химических элементов в породах и минералах как продуктах разных процессов: магматических, метаморфических, осадочных. Это, в свою очередь, ставит на научную основу поиски месторождений полезных ископаемых. Раз эти ряды непостоянны, то при переходе породы, состоящей из тех или иных групп элементов, в обстановку других температур и давлений (что всё время происходит в земной коре) элементы перегруппировываются, происходит их концентрация или рассеяние».