Признаки налицо – с одной стороны, затянутый режим образования (раньше учились в школе 10 лет, сейчас – 12, а в некоторых странах и 14), а с другой – инфантилизм: люди в 30 лет ведут себя как дети. Изменился МАСШТАБ ЖИЗНИ. Человек продлил срок освоения знаний, но объемы, которые может осилить его мозг, конечны. Институты управления, моральные и этические принципы… – они долго эволюционируют. А сегодня на это нет времени. Вы спрашиваете о «вызове» России, о выборе пути. Но при столь быстром изменении внешних условий людям не хватает времени даже понять происходящее. Бессмысленно жаловаться на отсутствие национальной идеи. Мы просто не успеваем ее выработать. Таков один из результатов сжатия, в которое мы попали. И не мы одни». (8 июня 2005 г., журнал «Новая неделя»).
Александр Леонидович Чижевский
Открытия:
Ввел термин «аэроионотерапия» и опубликовал первую систематическую работу о лечебном воздействии аэроионов при заболеваниях дыхательных путей у человека и у животных.
В 1935 году обнаружил метахромазию бактерий (эффект Чижевского – Вельховера), позволяющую прогнозировать солнечные эмиссии, опасные для человека как на земле, так и в космосе.
Основоположник гелиобиологии – науки о влиянии солнца на различные процессы, происходящие на земле, в основном на биологические и социальные. Впервые ввел понятие «космическая погода».
Советский учёный, биофизик, один из основателей гелиобиологии, аэроионификации, электрогемодинамики, изобретатель (электроокраска), философ, поэт, художник. Почётный президент I международного конгресса по биофизике (1939), действительный член 18 академий мира, почетный профессор университетов Европы, Америки, Азии.
А.Л. Чижевский родился 26 января (7 февраля) 1897 года в семье военного-артиллериста Леонида Васильевича Чижевского (1861–1929), изобретателя командирского угломера для стрельбы с закрытых позиций и прибора для разрушения проволочных заграждений. Мать учёного Надежда Александровна Чижевская (урожденная Невиандт) (1875–1898) умерла, когда мальчику был 1 год и 1 месяц. Будущего учёного воспитывали тётя – родная сестра отца Ольга Васильевна Чижевская-Лесли (1863–1927) и бабушка – мать отца Елизавета Семёновна Чижевская (урожденная Облачинская) (1828–1908) – двоюродная племянница П.С. Нахимова. И вот, как А.Л. Чижевский вспоминает о своём детстве и о двух замечательных женщинах, любимой тёте и бабушке, которые окружили сироту своей любовью, а ещё Л.Н. Толстой сказал, что «без любви жить легче, но без неё нет смысла»: «Мой отец служил в артиллерии. Моя мать, Надежда Александровна, умерла, когда мне не было еще и года, и я ее, конечно, совершенно не помню.
Как бы сложилась моя дальнейшая судьба, мое воспитание, мой духовный рост, сказать трудно, если бы не одно событие, обусловившее весь дальнейший ход моей жизни. Событие это заключалось в переезде на постоянное жительство к нам Ольги Васильевны Чижевской-Лесли, моей тетушки и крестной матери. У тетушки произошел разрыв с мужем, и она решила уехать от него, сперва – за границу, затем переселиться к брату, моему отцу. Это было в 1899 году. Начиная с этого года, она жила до самой своей смерти с нами, воспитала меня, вложила в меня свою душу, все свое чудеснейшее сердце редчайшей доброты человека и умерла на моих руках. Она стала второй, настоящей, действительной матерью, и этим священным именем я и называл ее всю жизнь, называю и теперь, после ее смерти. Память ее для меня священна. Вместе с нами жила и мать моего отца, Елизавета Семеновна, с которой бок о бок я прожил одиннадцать лет, и которая была моим первым учителем и воспитателем.
Бабушка моя получила домашнее, но блестящее по тому времени образование. Ее отец и мать, несмотря на большую семью, были весьма гостеприимными хозяевами, имели открытый дом, принимали гостей и тратили деньги, не стесняясь и не думая о будущем. Бабушка хорошо владела французским, английским и немецким языками, читала по-итальянски и по-шведски, увлекалась смолоду акварельной живописью и вышиванием. Прекрасно знала историю, особенно историю средневековья. С детства она была приучена к труду. Я очень любил мою бабушку и хорошо помню некоторые рассказы из ее жизни, которую со справедливостью можно назвать трудовой.
Ввиду моего слабого здоровья, меня часто вывозили за границу – во Францию и Италию. Таким образом, будучи еще семилетним мальчиком я занимался живописью у художника Нодье, ученика знаменитого Дега. В декабре 1906 года мы переехали в город Белу Седлецкой губерний. Здесь была расквартирована 2-я Артиллерийская бригада, где служил мой отец. Он был принципиальный враг городов, любил чистый воздух, деревенскую жизнь и считал, что человек должен жить среди природы и проводить большую часть жизни на воздухе.
Хотя Бела была маленьким городком, но все же в ней имелось немало хороших каменных домов. И все же отец предпочел снять за городом небольшое поместье, расположенное среди полей и окруженное обширным фруктовым садом и огородом. Я с живым интересом следил за двигавшимися мимо нас панорамами новых мест, где мне предстояло жить. Отец давал объяснения.
– А вот это Белская гимназия, где тебе, может быть, придется учиться.
В это время мы проезжали мимо большого трехэтажного белого дома, расположенного на углу двух улиц. Через несколько минут миновали густой парк и, наконец, выехали на шоссе. Просторные сани с хорошей полостью, запряженные парой коней, быстро скользили по ровной дороге. Отец указал на темное пятно вдали и сказал, что это наше новое местожительство. Не прошло и пяти-семи минут, как лошади повернули влево, переехали мостик через шоссейную канаву и подъехали к дому. Выскочив! из саней, я быстро вбежал в дом и, поздоровавшись с денщиком отца, обошел все комнаты, рассматривая все по порядку. Дом уже был почти целиком меблирован, во всех шести комнатах горели лампы, кое-где были разостланы ковры и развешены картины.
На другой день был получен багаж, раскрыты все сундуки и чемоданы. Мы начали устраиваться. На моем письменном столе появились любимые вещи – роговая чернильница, подставка для ручек и карандашей, портреты бабушки и дедушки, томики Лермонтова и Пушкина, детские антологии стихов Гете, Гейне, Байрона, Гюго и стопки красных с золотым обрезом книжек «Bibliotheque rose». На самой верхней полке этажерки был помещен большой глобус. Пониже лежали учебники – Ветхий и Новый завет, четыре грамматики – русская, французская, немецкая и английская, хрестоматия на четырех языках, арифметика Евтушевского, русская история Остроградского, популярная астрономия Фламмариона, популярная физика и ряд других книг, среди которых «Хижина дяди Тома» Бичер-Стоу, «Робинзон Крузо», повести Диккенса, полное собрание сочинений Жюля Верна, Дюма-отца, Фенимора Купера и многие другие.
Как я любил мои книги, как берег их и заботился об их сохранности! С отцом я состязался в числе приобретаемых книг. Я «зарабатывал» деньги у бабушки и мамы за хорошо выученные уроки и стихи и приобретал книги, химические реактивы и всякого рода механические игрушки, чтобы переделывать их на свои «изобретения». Но в то время, как книги я любовно хранил, делая им обложки, все прочее горело в моих руках.
К десятилетнему возрасту я перечел всех классиков-фантастики на русском и французском языках и лирику великих поэтов, умело подобранную в детских антологиях. Многие из моих детских книг сохранялись у меня в Москве, несмотря на всевозможные перипетии жизни…».
Мы привели этот отрывок из воспоминаний самого А.Л. Чижевского для того, чтобы стало яснее, какую роль играли женщины в воспитании будущих великих людей России. Любовь – вот та сила, которая и помогала будущему гению поверить в себя, определиться в своём призвании. А что это, как не воплощение Счастья. Да. На долю этого человека выпадут невероятные страдания: сначала обласканный властью, затем он окажется в ГУЛАГе и проведёт в этом аду долгих 8 лет. Но, может быть, именно любовь и спасёт его? Может быть, благодаря этой любви двух замечательных женщин, одна из которых заменила ему мать, а другая, племянница П.С. Нахимова, научила его стойкости, научила не сдаваться ни при каких обстоятельствах и быть верным себе, своим убеждениям даже в аду. Сказал же когда-то Л.Н. Толстой, что «мир движется вперёд благодаря тем, кто страдает». Вот и двигал этот мир вперёд А.Л. Чижевский, вот и оставался до конца мечтателем и идеалистом там, где человека ломали, как ломают сухие ветки перед тем, как бросить в костёр. И вот как сам А.Л. Чижевский описывает своё рано понятое предназначение: «Когда я сейчас ретроспективно просматриваю всю свою жизнь, я вижу, что основные магистрали ее были заложены уже в раннем детстве и отчётливо проявили себя к девятому или десятому году жизни. Уже в детстве душа моя была страстной и восторженной, а тело – нервным и легко возбудимым. Все в мире привлекало мое внимание, решительно все вызывало во мне любопытство или любознательность. И на все я откликался, как эхо, всем своим существом – и душой, и телом. Я жадно поглощал все, что открывалось моему взору, что, становилось доступным слуху и осязанию. Не было и нет такой вещи, явления или события, которые не оставили бы во мне следа. Я не знаю, что такое «пройти мимо». Я не знал и не знаю, что такое безразличие, пренебрежение или нейтралитет. Этих понятий для меня не существует. Нет для меня и другого состояния: спокойствия. Моя стихия – великое беспокойство, вечное волнение, вечная тревога.
И я всегда горел внутри! Страстное ощущение огня – не фигурального, а истинного жара было в моей груди. В минуты особых состояний, которые поэты издревле называют вдохновением, мне кажется, что мое сердце извергает пламень, который вот-вот вырвется наружу. Этот замечательный огонь я ощущал и ощущаю всегда, когда мысли осеняют меня или чувство заговорит».
Приведём ещё один эпизод из воспоминаний учёного о своём детстве. В нём как нельзя лучше нашла своё выражение та особая атмосфера любви и согласия, которая царила в доме Чижевских и без которой мы никогда не получили бы в истории отечественной науки такую яркую и самобытную личность, оказавшуюся способной перенести невероятные страдания и, всё-таки, остаться верной самой себе.