Дочь Софья рано вышла замуж за помещика Казина. Умерла она в двадцать два года, оставив мужу пятерых детей: Николая, Федора, Петра, Александра, Нила.
Неудачно сложилась семейная жизнь и у старшей дочери – Вари. Отставной поручик Ахлопков бросил ее с двумя маленькими детьми. После смерти отца Варя поселилась с матерью в Петербурге. На какие средства они существовали, трудно сказать. Не имея диплома, Варя не могла получить казенного места. Ей приходилось содержать мать, брата Алексея, страдавшего умственной отсталостью, и ссыльного Николая. В конце концов после разных мытарств ей пришлось зарабатывать содержанием меблированных комнат. «Волжский вестник» 7 ноября 1893 года сообщал: «В настоящее время дочь Лобачевского содержит весьма плохие, дурно оплачиваемые меблированные комнаты и сама занимает наихудшую комнату, какую-то темную, зловонную конуру. Она страдает ожирением сердца и близка к совершенной нищете… За неимением средств Варвара Николаевна не могла поехать в Казань на чествование юбилея своего отца».
Вся жизнь Николая Ивановича Лобачевского – трагедия непризнанного гения, борьба с издевательством невежд и унизительным сочувствием. И, конечно же, – непрестанное преподавание.
Масштаб идей нашего великого соотечественника стал понятен только в последнее время. И это типичная судьба русского ученого, которая чаще всего осуществлялась по одному и тому же сценарию, известному по библейской книге Екклесиаста: «Горе от ума».
24 февраля 1856 года Николай Иванович Лобачевский умирает от «паралича дыхательного центра». Доктор не верил, что все кончено. В течение ночи он несколько раз приезжал и капал на лицо покойного горячий воск со свечи, стараясь уловить движение мускулов.
Николай Иванович Пирогов
Имя выдающегося русского хирурга и анатома Николая Ивановича Пирогова, родоначальника научной хирургии и основоположника военно-полевой хирургии известно не только врачам, но и любому образованному человеку.
Родился будущий талантливый врач 13 ноября 1810 года в семье казначея московского провиантского депо Ивана Ивановича Пирогова. Он был тринадцатым ребенком в семье.
Жили Пироговы в то время в собственном домике в приходе Троицы, в Сыромятниках, и как все тогдашние родители не только радовались прибавлению семейства, но и гадали, сколько этому младенцу будет суждено прожить на свете. Всех детей будет четырнадцать, но в живых останутся только трое: две сестры и брат Николай.
В России болели и умирали больше, чем в других странах Европы. В особенности высока была детская смертность. Врачебная и особенно санитарная помощь находились в плачевном состоянии, и, если верить энциклопедическому словарю Брокгауза и Ефрона, такое положение дел почти не изменилось вплоть до 1897 года. «Смертность в России поистине громадна, – указывается в словаре, – она не может быть объяснена ни разницей в возрастном составе, ни усиленной рождаемостью, но указывает на низкое положение страны в культурно-санитарном отношении. В значительной степени ее высота обусловливается смертностью детей в возрасте до 5 лет. Дети до 5 лет составляют 57,4 % всех умерших (в Швеции и Швейцарии – 33 %, во Франции – только 28,3 %). В России существуют местности с громадной детской смертностью: Пермская губерния (1881) – 79,5 % (от 1 до 10 дет), Новгородская губерния (1836–1885 гг.) – 73,1 % (до 1 года), Московский уезд (1869–1873 гг.) – 62,5 % (до 5 лет)».
Огромное количество новорожденных, умиравших от острых желудочно-кишечных катаров (гастритов), свидетельствует об отсутствии правильного питания. Погибали они, главным образом, в летнее время. Вблизи столиц детская смертность увеличивалась за счет детей, которых отдавали из воспитательных домов в деревни для вскармливания (питомнический промысел), и их доля достигала 80 % от всех умерших.
«Продолжительность жизни в России была очень низка: для мальчиков – 27 лет, для девочек – 29 лет; местами она опускается до 19 лет (Пермская губерния) и даже до 16,9 лет (Кусье-Александровский завод)», – указывалось в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона.
Причины детской смертности были следующие: скарлатина (самый высокий процент), оспа, дифтерит, круп, коклюш, сыпной и брюшной тиф, неопределенные заболевания (они занимали второе место после скарлатины), дизентерия. Иными словами, почти все, что попадается в любой истории болезни любого современного здорового ребенка, в прошлом могло стать причиной ранней смерти. И при этом надо было учесть, что приведенные данные относятся к концу XIX в. – ко времени, когда в мировой и отечественной медицине были достигнуты серьезные успехи.
А какова же была медицина в самом начале века, то есть в 1810 году, когда и появился на свет будущий великий хирург?
Не только в отечественной, но и в мировой практике господствовали следующие доктрины: теория Штоля, называвшая источником всех болезней желудок; теория Кампфа, изгоняющая «неприятелей здравия тысячью клистиров»; а также весьма распространенная в то время идея, искавшая причины болезней в «высотах безвещественного мира». Помимо этого, не надо забывать и о врачах-«вампирах», которые при любом удобном случае старались прибегнуть к ланцету и кровопусканию, доводя своих пациентов до элементарной анемии.
Через два года во время нашествия французов Пироговы, как и большинство жителей Москвы, покинули город, а по возвращении им пришлось строить новый дом. Детство будущего знаменитого хирурга прошло в весьма благоприятной обстановке. Отец был отличный семьянин и любил детей. Средства к жизни имелись. Вновь отстроенный дом оказался просторным и веселым, с небольшим, но хорошим садом, цветниками, дорожками. Отец любил живопись и по этой причине разукрасил стены комнат и даже печки фресками какого-то доморощенного художника.
Лет в шесть Николаем овладело, как говорят немцы, бешенство чтения. Масса детских книг, популярных тогда в ходу («Зрелище Вселенной», «Золотое зеркало для детей», «Детский вертоград», «Детский магнит», «Пальнаевы и Эзоповы басни») были прочитаны по нескольку раз. Отец обыкновенно дарил детям книги, и самое сильное впечатление на маленького Николая произвело «Детское чтение» Н.М. Карамзина, так что в своих «Записках» Пирогов спустя десятилетия упоминает имена разных действующих там лиц. Подарок отца будущий хирург считал самым лучшим в своей жизни.
Мальчик занимался только тем, что его по-настоящему интересовало. Внимание было сосредоточено лишь на излюбленных предметах. До девяти лет с ребенком занимались мать и старшая сестра. Затем он перешел в руки учителей. Первым учителем русского языка был у Николая студент университета. «Я помню довольно живо, – вспоминает Пирогов, – молодого красивого человека и помню не столько весь его облик, сколько одни румяные щеки и улыбку на лице… Воспоминания о щеках, улыбке, туго накрахмаленных воротничках и белых с тоненькими, синенькими полосками панталонах моего первого учителя как-то слились в памяти с понятием о частях речи. Следующие два учителя, студент Московской медико-хирургической академии, занимавшийся латинским, и другой – французским языком, не оставили и таких внешних впечатлений». Этот педагогический триумвират исчез без следа, и лишь улыбка одного из них, наподобие улыбки Чеширского кота, сумела зацепиться в памяти.
Уже с детства маленький Николай любил играть в лекаря. Возникновением своим эта игра обязана неожиданно свалившемуся на семью несчастью – болезни одного из сыновей, брата Николая. Чем такая детская болезнь могла закончиться, можно предположить, вспомнив сухие данные статистики. В дом был приглашен доктор Е.О. Мухин. Ему-то и суждено было сыграть весьма примечательную роль в судьбе будущего выдающегося врача.
В один прекрасный день маленький Пирогов «попросил кого-то из домашних лечь в кровать, а сам, приняв вид и осанку доктора, важно подошел к мнимому больному, пощупал пульс, посмотрел на язык, дал какой-то совет по приготовлению декокта (лат. decoctum – отвар из лекарственных растений – прим. Е. Ж.), распрощался и вышел преважно из комнаты». Это представление забавляло домашних, и поэтому Колю попросили повторить представление. Будущий хирург усовершенствовался и «стал разыгрывать роль доктора, посадив и положив несколько особ, между прочим, и кошку, переодетую в даму: переходя от одного мнимобольного к другому, он садился за стол, писал рецепты и толковал, как принимать лекарства». «Не знаю, – пишет Пирогов, – получил бы я такую охоту играть в лекаря, если бы вместо весьма быстрого выздоровления брат мой умер».
Трудно и почти невозможно сейчас восстановить то, как формировался «жизненный сценарий» будущего ученого. Мы располагаем только отдельными фактами. Знаменитый американский психолог Эрик Бёрн в своей книге «Игры, в которые играют люди» обращает внимание на книжки, прочитанные в раннем детстве и на систему запретов и поощрений, исходящих от родителей. Что-то так поразило воображение маленького Коли Пирогова, что он на всю жизнь запомнил имена из «Детского чтения» Карамзина. Ребенком человек воображает себя кем-то, играет, а, став взрослым, воплощает собственные фантазии в своей жизни, «вкладывает» их в свою судьбу.
Можно вообразить, какая тревога воцарилась в доме, где заболел ребенок. Даже сейчас это не очень приятно, а тогда, в эпоху «тысячи клистиров», весь страх и нервозность родителей сполна передавалась и детям. Один из основателей психологии – А. Маслоу – охарактеризовал науку не только как путь самовыражения человека, но и как проявление невроза: наука для исследователя может оказаться способом ухода от реальной жизни, обретения психологического убежища, из которого мир видится предсказуемым, контролируемым, безопасным.
Может быть для маленького Коли Пирогова играть в доктора во время болезни брата означало то же самое, что и спрятаться под подушку, когда нянька рассказывала страшные истории. Обеспокоенность мамы и папы сменилась весельем благодаря удачной имитации. А быстрое выздоровление брата лишь подтвердило, что мальчик все делал правильно.