Глава 4
Паук очнулся через два дня. Это произошло быстро и как-то буднично, без театральных пауз, стонов и закатываний глаз. Просто однажды утром Паук открыл глаза и схватил Дока за руку.
— Кинжал нашли? — первым делом спросил он. — Он мой.
— Ты че? — возмутился Док. — Совсем с глузду рухнул?! Ты тут крысятничаешь, всех на уши поставил. Парни с тобой как с пасхальным яйцом носились, пылинки сдували. С того света практически вытащили, а ты сразу с наездом! Ты че, Паук! Окстись. Тебе их благодарить надо, прощения просить. А ты… Хоть бы «здравствуй» сказал.
— Кинжал мой, — упрямо повторил Паук, — ты не понимаешь, мой! У кого он?
Он неожиданно сильно сжал руку.
— Ты не понимаешь! Он мне нужен. Он мой. Иначе все умрете!
— Так ты еще и угрожаешь?! — Док рывком вырвал руку. — Что значит — твой? Нож наш. Это общая добыча. А тебя за твое крысятничество я вообще предлагаю доли лишить.
— Кинжал мой. В нем моя кровь. Без него Паук умрет. Все умрут… Нужен ритуал… Жертва…
— Ты что бормочешь? У тебя бред. Какой Паук умрет? Ты тут, в палатке. Жив-здоров. Даже говоришь. Правда, еще не соображаешь.
Док достал ампулу с реланиумом и сделал пациенту укол.
— Поспи лучше. Тебе отдыхать надо. А то кинжал ему подавай. Ритуал. Жертвы. Спи давай. Чую, тебе еще голову лечить придется.
Ближе к вечеру в палатку к Пауку зашел Бригадир.
— Ну что, очухался? Здрав будь, Николай. Напугал ты нас. Больше не делай так. Как твое самочувствие?
За время вынужденного беспамятства Паук похудел еще больше. Осунулся. Кожа обтянула череп так, что под ней видна была каждая жилка. Казалось, острые скулы вот-вот прорвут этот желтоватый полупрозрачный пергамент. Глаза запали, а под ними образовались большие черные круги. Лицо приобрело возвышенно-страдальческое выражение. Так обычно изображают святых мучеников, или умудренных жизнью схимников, или иногда голодающих из каких-нибудь концлагерей. Но нахлынувшее было чувство жалости моментально слетело, стоило Пауку открыть глаза. В них не было ни боли, ни раскаяния, ни сожаления, ни желания сочувствия, а лишь холодная сила, жестокость, дикая уверенность в своей правоте. Бригадир аж отшатнулся от неожиданности. Это не были глаза Коли Паукова. Он никогда так не смотрел.
— Где кинжал? — спросил Паук непривычно низким грудным голосом. — Он мой, — произнес он, не дождавшись ответа.
— Коля, ты что? Какой кинжал? Да и вообще ты, видимо, когда башкой шандарахнулся, извилины сильно порастряс. Ты кто такой, чтобы мне тут ультиматумы ставить?
— Он мой, — упрямо и исключительно в утвердительной форме повторил Паук, — это не обсуждается. Артефакт нашли?
— Какой артефакт? — опешил Бригадир.
— Там рядом должен быть браслет со змеем. Его нельзя трогать. Он опасен.
— А что за браслет? — Бригадир внимательно посмотрел на товарища. — Ты его где видел? Из чего он сделан? Чем опасен?
— Еще там амулет должен быть. Костяной, с бирюзовыми камнями. Не нашли?
— Нет, такого не находили. А что ты еще видел? Где это лежит?
— Амулет достать надо. В нем сила. Без него обряд не смогу… Закрыть надо…
Глаза у Паука стали безумными, в них появился лихорадочный блеск. Он попытался встать, но был надежно привязан к кровати: Док на всякий случай зафиксировал после появления первых симптомов неадекватного поведения. Паук рванулся сильнее. Веревки натянулись, и хлипкая кровать стала предательски прогибаться.
— Держи его, Бригадир, — крикнул Док и вскрыл очередную ампулу реланиума.
Бригадир навалился сверху, пытаясь обеспечить максимально удобные условия для введения очередной дозы успокоительного. Паук продолжал вырываться и кричать:
— Идиоты, тупицы. Он уже вышел… Я не смогу закрыть… Он хочет крови. Не закрою — возьмет вашу… Кинжал отдайте… Это я…
Наконец лекарство начало действовать. Движения стали вялыми, пока совсем не прекратились. Глаза заволокло пеленой. Голова завалилась набок. Пациент уснул. Бригадир и Док слезли с тела.
— Здоровый, гад, — уважительно произнес Бригадир. — Вот уж не думал, что в таком тщедушном теле такая силища.
— У психов это нормально. Он, судя по всему, крепко головой приложился. Отойдет ли теперь? Это теперь не наш безобидный ботан Коля, это полноценный псих, со всеми вытекающими.
— Точно. Он как глазищи открыл, как зыркнул, я чуть не обгадился. Ноги ватными стали. Когда со мной такое было? — Бригадир воровато оглянулся по сторонам. — Док, Коля вернется? Как думаешь? У него крыша на место встанет?
— А кто его знает! «Голова предмет темный, исследованию не подлежит». Вполне возможно, проспится и утром как огурец будет. А может, все, кукушка надолго улетела. Его только в клинику помещать.
— Не хотелось бы. Будем надеяться на лучшее. Но дежурство около него усилить. Теперь только по двое заходить. Да, — Бригадир вопросительно поглядел на Дока, — что это он там про амулеты говорил?
— Ну, если опустить кровавые бредни, связанные с пробуждением кого-то там страшного, то в пещере должны быть браслет со змеей и костяной амулет с синими камешками. Если это из одного с кинжалом гарнитура, то предметы исторические, цены немалой. Достать надо. Тем более что лежать должны недалеко от того места, где его нашли.
— Легко сказать «достать надо». А ты достань. Мы пока только завал разобрали и подходы очистили, да и так, что сверху было, повытаскивали. Глубоко никто не лез. Страшно. Никто объяснить причины не может, а лезть отказываются. Достать успели много, не спорю, но то, за чем шли, все еще там.
— А ты сам?
— А у меня зад не пролазит. У меня и у Боцмана. Нас двое таких. Ну и ты еще, пожалуй, третьим будешь. Ладно, завтра пойдем еще раз, а может, послезавтра, когда больной в себя придет.
Больной приходил в себя с неимоверной скоростью. Проснувшись ни свет ни заря, он первым делом попросил есть. Вел себя спокойно. На вопросы отвечал адекватно. Словом, никаких тревожащих сигналов не подавал. Его развязали и дали поесть, на всякий случай усилив охрану. Однако опасения не оправдались. Николай просто ел. Молча и сосредоточенно. Но очень много. Ел он весь день. Как пошутил Крот, Паук решил покончить жизнь самообжорством. Он уничтожил недельный запас тушенки и выпил три банки сгущенки. Все это дело запил двумя большими чайниками душистого чая из горного сбора. И куда в него все это влезло? А главное — куда вылезло? И когда? Он полдня в палатке проторчал! Едва выбравшись из палатки, он потребовал вернуть нож. Был послан обратно в палатку. Попробовал скандалить. Но делал это неагрессивно и даже немного забавно: в высокопарной старинной манере. Периодически переходил на старорусский. Обещал всех загнать в мир Нави. Пугал навками, змеями, духами со странными именами и почему-то воронами. Получалось нестрашно. Бояться его наотрез отказывались, а попытки физического воздействия пресекли решительно и сразу. Развязали только после того, как он клятвенно пообещал с кулаками не бросаться и кар небесных на друзей не призывать. После этого Паук замкнулся. Ушел в дальний конец лагеря. В разговоры не вступал, на вопросы отвечал односложно. Вообще вел себя очень странно: лазил по склону на карачках в поисках какой-то травы, а найдя ее, радовался как ребенок. Нюхал землю. Потом успокоился, будто нашел что-то. Перетащил туда свою палатку. Натаскал камней. Сложил их необычным узором. Разрисовал окрестные валуны непонятными знаками. Причем все это он проделывал молча, с остервенелой сосредоточенностью и фанатизмом. Однако ни к кому не приставал, не буйствовал, не безобразничал. Словом, вреда никому не причинял. Его оставили в покое, лишь со стороны наблюдая за странными метаморфозами в поведении их стукнутого приятеля, неожиданно обнаружившего у себя задатки, по меткому выражению Крота, «матерого заклинателя духов и собирателя черной энергии».
Ближе к ночи, когда все собрались за общим столом под кружку бодрящего чая, неожиданно появился Паук. Он тихо подошел, молча сел с краю, наложил целую миску горячей каши и уставился в огонь рассеянным взглядом.
— Здравствуй, Коля, — елейным голосом произнес Санек, — как почивалось? Ничего не болит? Душа не ноет? Крыша уже не течет?
— И ты не хворай, Саша. У меня все в порядке, благодарствую. И с крышей нормально, я бы на твоем месте за свою переживал.
— Не, вы слышали?! — Санек вопрошающим взглядом обвел окружающих. — Все в порядке у него! Ты че в пещеру полез, крысятник?
— Хорош, Санек, — осадил его Крот. — Ты лучше расскажи, как угораздило тебя харакири себе сделать?
— Может, у него совесть проснулась, — не унимался Санек. — У друзей воровать — это не дули воробьям крутить.
— Заткнись, Санек, — сказал Бригадир, — дай человеку в себя прийти.
— Так то человеку, а он Паук. Насекомое без стыда и совести.
— Заткнись, я сказал, — рявкнул Бригадир, — иначе…
— Ну в самом деле, Саш, чего пристал. Он как человек пришел. Что ты наезжаешь сразу, — поддержал командира Макс. — Коль, расскажи — как пещеру вычислил, что там видел?
— В самом деле, расскажи, что видел, — попросил Крот, подсаживаясь поближе.
Паук пристально посмотрел на Крота, Бригадира, бросил презрительный взгляд в сторону Санька и произнес:
— Да ничего я толком не видел. Провалился случайно. Напоролся на нож. Ударился головой. Потерял сознание.
— Да ладно заливать-то! Ты успел на камень забраться, с камня спуститься, заломить светильник и поорать о помощи. Знаю тебя — на помощь звать ты станешь в последнюю очередь. А вот обследовать окрестности — это завсегда. Колись, что видел.
— Я же сказал, ничего не видел. Не до того было.
— Ты про амулет что-то говорил да про браслет. Рассказывай, — мягко, но с угрозой произнес Бригадир.
— Да чего с ним возиться, — взвился Санек, — крысятник он. Ничего не скажет, ежу понятно. Думает, что мы его туда пустим и он все сам соберет. Хрен тебе! Зря мы тебя оттуда на своем горбу вытаскивали!