— Я думал — все, конец, — сказал Бригадир, протягивая Спецу руку. — Спасибо, что помог.
— И тебе спасибо, — сказал Спец, принимая руку. — Без тебя меня бы на лоскуты порвали.
Спец встал. Мужчины посмотрели друг на друга и улыбнулись.
— Как там Гном? И этот, шаман рыжий… Как его? Рамзан?
— Рахман.
— Жить будут, тренер, — отозвался Малыш. — Оба в нокауте, но уже отходят.
Рахман открыл глаза, быстро огляделся, как бы пересчитывая присутствующих, немного задержал взгляд на останках твари, ощупал наливающуюся на лбу огромную шишку и изрек:
— Все живы? Я что-то пропустил?
— Ничего серьезного, — сообщил словоохотливый Крот. — Пока ты тут во сне рога отращивал, сюда ворвались две твари. Напали на Бригадира и Спеца. Одну успокоили, а вторая ушла. Быстро так, бегом.
— А как они прошли?
— По потолку, как и в прошлый раз.
— Значит, не успел… Не успел, говорю, контур полностью закрыть. Теперь они могут пройти, но только там, где не закончил. Надо этот участок осветить на постоянку. А что со вторым? Почему убег?
— Он со Спецом полежать решил, но потом загорелся. Обматерил всех и умчался.
— Рахман, а что эта за фишка со знаками? Эта тварь на знак попала. Знак загорелся, и она сбежала. Что это?
— В том-то и фокус. Они через знаки пройти не могут, больно им очень. Этот, который в знак попал, скорее всего, сгорел. Так что они до утра вряд ли сунутся, но потолок надо контролировать. Там только один участок остался.
— Давайте пожрем лучше. Кто-то кашу обещал, — вспомнил Крот.
Чехарда событий последних дней, бесконечные погони, драки, потери, мистика, крушение всех жизненных установок и основ восприятия действительности притупили чувство страха и опасности. На протяжении последних дней смерть всегда была рядом и уже не воспринималась как что-то необычное. Грань между реальностью и вымыслом стерлась окончательно. Единственной надежной опорой и ориентиром в этом мире оставались его старшие товарищи, которым он после подводной одиссеи стал верить безоговорочно. Если Бригадир и Рахман сказали, что опасности нет, значит, можно расслабиться. А еще голод. Жуткий, всепоглощающий голод, мешающий думать о чем-либо постороннем, кроме еды. Несчастная банка консервов лишь раздразнила аппетит, поэтому при первой возможности Крот заговорил о хлебе насущном:
— Уже часа три как обещали, а пока только развлекаемся. То смолу выковыриваем, то граффити рисуем. Я жрать хочу.
— И то верно, тренер, — поддержал Малыш. — Мы когда в интернате были, знаешь, как нас кормили?! А на сборах еще талоны давали. И все потому, что понимали: голодный спортсмен — не боец.
— Хорошо, — согласился Спец. — Мы с Бригадиром восстанавливаем костры, а вы кашу варите.
Следующие полтора часа прошли в приятной суете. Рахман разделал труп твари и выбросил его за пределы пещеры, обновил обережные знаки, установил свет. Малыш и Крот приготовили еду. Классифицировать получившееся блюдо было невозможно. Проголодавшиеся парни не стали мудрствовать лукаво, а просто сварили крупу и вывалили в нее все консервы. Малыш хотел было возразить, но Кроту и Максу было не до гастрономических изысков. В итоге Малыш просто не успел что-либо сделать. Первая порция еды была уничтожена почти мгновенно. Малыш и Гном с отеческой снисходительностью наблюдали за туристами, жадно поглощающими странное варево. Вторая порция готовилась уже избирательно. Гном сделал рис с рыбой, получилось очень даже съедобно.
Насытившись, Крот протяжно зевнул, потянулся и спросил осоловевшим голосом:
— А че, нам сегодня спать полагается? Я бы не отказался. На завтра силы накопить надо, а без здорового сна это нереально. Все уважающие себя богатыри так поступают. Ибо мудр народ. Сон недаром богатырским называют. Нет, я серьезно, если они сегодня больше не сунутся, может, караул определим, а остальные баиньки?
Макс зябко поежился.
— Не хотел бы я проснуться с перегрызенной глоткой.
— Как раз с перегрызенной не проснешься.
— Ну, тогда конечно. Успокоил. Тогда буду спать спокойно. Как говорил великий мыслитель Задолбалбей ибн Бином, мир им обоим, «Кто рано встает, у того хлеб не встает». Ну, в смысле вставать надо с петухами, в смысле рано, чтобы хлеб замесить. Может, я что-то неправильно перевел, не обессудьте. Будет моя смена — трясите сильнее.
Сказав это, Макс вытянулся во весь рост и немедленно засопел. Крот последовал его примеру. Гном и Малыш уснули чуть позже, получив добро от командира. Гном передал свое оружие Бригадиру. Рахман от оружия отказался, ограничившись саблей.
— Как вы дальше думаете? — поинтересовался Бригадир, после того как Спец подробно рассказал о событиях прошлой ночи.
— Думаю, что раз Барин всю эту кашу заварил, то он не даст нам просто уйти отсюда, — ответил Спец, помолчав. — Тем более без Санька. А за Санька он будет мстить всем, и вы не исключение. Уйти так же, как и пришли, не получится. Там вас встретят. Перекрыто все. Да и по его земле незамеченными не прошмыгнете. Предлагаю с нами, мы на завтра вертолет ждем. Я с Барином связался, сказал, что у нас завал, есть раненые, мол, вертолет нужен. Просили на сегодня — пришлют только завтра. Думаем захватить и свалить на нем.
— Куда?
— Пока без деталей, но думаю немного отсидеться — и на Украину, там сейчас такое начнется…
— А что там? — удивился Рахман.
— А ты не знаешь? Война там. Настоящая. Бойцов вербуют только в путь! Ну а где война, там зашхериться раз плюнуть. Никто не найдет. Давайте вместе. Там ксивы новые справим. Я через казачков знакомых все организую. Все будет в шоколаде.
— Предложение заманчивое, — ответил Бригадир. — Я и сам на эту тему думал, ну в смысле про Украину. Но все же зачем так радикально? Неужели Барин и за Уралом достанет?
— Если найдет, то достанет. Тут много ума не надо, только деньги, а они у него есть. На полк таких, как мы, хватит. Он жадный, но на нас экономить не станет. Для него сейчас понты дороже.
— Охоту можно остановить, убив самого охотника, — изрек Рахман.
— Согласен. — Спец с сожалением посмотрел на кружку и на пустой мешок-флягу. — Эх, сейчас бы чайку, да покрепче.
Он немного помолчал задумчиво и произнес:
— Барина я сам убью, у меня с ним свои счеты. Но теперь с ним открыто воевать — чистое самоубийство. Для победы сейчас надо отступить и потеряться. Потом, когда расслабится, я верну должок. Я долги всегда возвращаю.
Взгляд Спеца в одно мгновение стал холодным, жестоким, глаза приобрели стальной отблеск.
— Да уж, наслышан. — Бригадир поморщился. — Тобой детей пугают.
— Правильно, пусть пугают. — Спец криво усмехнулся. — В том-то и фишка. Привирают, конечно, но суть одна. За каждую подлость придется ответить, око за око. И никто не спасется, независимо от обстоятельств.
— А дети? Они тоже око за око? Ты же целыми семьями вырезал!
— И такое было, — не стал отпираться Спец. — Не часто, но было. Сволочи должны знать, что если они обрекли на смерть много людей, то их род будет отвечать. Весь, целиком, включая женщин, детей и даже собак.
— Что ты такое несешь? При чем тут дети?
— При том, что их папаши или мамаши сволочи. От осинки не родятся апельсинки, они такими же вырастут. Да и потом, как это ни при чем?! Они жируют на чужих костях! — Спец повысил голос. — Да что тебе объяснять, ты не терял по пятнадцать друзей из-за того, что какая-то командная мразь вертушку не дала, проверяющих из Москвы на ней катала. Или оружие, нам присланное и очень нужное, чехам продавали. Ты не терял, а я терял! А у них тоже дети, семьи. Или менты, которые наркоту крышуют. Они тоже не достойны? Сколько детей угробили! А их дети за бугром учатся, бабушек на перекрестках сбивают, миллионы в казино проигрывают. Где деньги взяли? На крови. Заслуживают смерти? По мне — да! За то, что папаша сотворил, вся семья достойна смерти. Вся. Они не имеют права жить. Никто. Свое гнилое семя по планете им нельзя разбрасывать. Я могу тебе перечислить всех, кого я уничтожил. Поименно. Если среди них хоть один достойный будет, я пойду и ментам сдамся. Но нет таких.
— А Боцман? Он в чем виноват? Может, я чего не знаю?
— Я устал повторять: я Боцмана не убивал. Я не ангел, но Боцмана на меня не вешай. Ранил — да. Так надо было. Иначе бы крови больше пролилось. Может, мои хлопцы и перестарались, не знаю, но я его не убивал. Мы за ним с Доком пришли, но его уже на месте не было. Видимо, уполз куда-то.
— То есть ты из самых гуманных соображений стрелял.
— Пуля по касательной прошла. Кость не была задета. Кровопотеря приемлемая, от таких ран не умирают.
— От ран не умирают. Лучше сразу прибить одного, чем пытаться объяснить, чего хочешь. Если папа урод, то дети должны умереть. Мне одному это слух режет? — Бригадир, все больше распаляясь, обратился к Рахману.
— Не вижу противоречий, — ответил тот. — Все логично. И к тебе это имеет непосредственное отношение.
— Как это?
— А так. Если бы ты меня тогда послушал и убил Санька, многие были бы живы, включая, возможно, и Боцмана. Ты мне тогда не поверил, а вернее, не захотел поверить, еще вернее — не смог убить, проявил слабость, и вот результат. Санек все равно мертв, а вместе с ним и многие другие.
— Это совсем другое! — возмутился Бригадир.
— Это все то же. Про ответственность. Сделал один — отвечают все. Вопрос в том, может ли отвечать только человек или вся система. Я думаю, что может отвечать и система. Род — это система. Самая древняя и самая верная система. Род сотворил — род отвечает. Все верно.
— А при чем тут Санек?
— А при том, что была общность. Система. Ты ее лидер. Ты принял решение — ответили все. И ты это знаешь, как бы сам себя ни оправдывал.
— Но я…
— Расслабься. Мы все с этим живем. У воина нет другого пути. А ты воин. Мной, кстати, тоже детей пугали, и было за что. Я городами вырезал.
— Не понял. — Спец поправил автомат. — Это какими еще городами?