Бригадир порывисто обнял Ольгу и Макса, поднял Паука и надел рюкзак.
— Все, надо идти. Времени нет. Взяли вещи — и бегом к пятому вагону.
— Постой, Анатолич… — Ольга растерянно посмотрела по сторонам, как будто ища поддержки. — Так просто возьмем и пойдем? Не по-человечески как-то.
— А ты чего хотела? Поплакать? В купе наплачешься. Сейчас на сопли времени нет. Бери своего Ромео — и бегом в пятый вагон.
Бригадир грозно цыкнул на завозившегося с лямками Паука, вложил в руки Макса его рюкзак, быстро повернулся и решительно зашагал к поезду. Остальные туристы поспешили за ним.
— Ну вот и все. Закончилась наша одиссея, — выдохнул Бригадир, наблюдая за грустными взглядами Макса и Ольги из окна вагона. — И только Макс нашел свое настоящее сокровище. Остальные сгинули, глупо, бессмысленно.
— Почему бессмысленно, — возразил Рахман, — у каждого свой смысл. Они погибли в дороге, как и положено мужчинам. Жизнь и есть дорога к смерти. Такова наша судьба: идти вперед и раздвигать горизонты. Это светлый путь, радостный. А что погибли — так на то они и мужчины, а женских могил и нет в поле.
— Это понятно, только от этого не легче.
— Ты себя-то не кори. Толку от этого никакого, одни проблемы. Ты сделал все, что мог, и даже больше. Ты лучше поведай, как нам дальше быть. Я совсем потерялся. Ничего не понимаю.
— Поймешь, когда пообвыкнешься. Пока просто наблюдай и ни во что не вмешивайся. Старайся рядом держаться.
— Так я и так держусь. Скажи — что делать будем?
— Все просто. Сейчас они уедут, мы дождемся следующего поезда — и на перекладных до Воронежа. Там у меня знакомые казаки есть. Через них попробуем на Донбасс переправиться. Дальше по ситуации. Замысел понятен?
— В общих чертах. — Рахман рассеянно покрутил головой. — И как эта махина без магии двигается?! Никогда не думал, что человек такое создать сможет.
Поезд предупреждающе зашипел и тронулся. Ольга и Макс отчаянно забарабанили по стеклу, что-то крича. Бригадир пошел вслед за поездом, подняв руку вверх в прощальном жесте, пока поезд не набрал скорость и вагон не ушел слишком далеко. Рахман держался рядом, с любопытством рассматривая состав. Локомотив издал протяжный гудок и скрылся за поворотом. Бригадир еще несколько долгих секунд смотрел вслед составу, увезшему за горизонт, в призрачное завтра, последние осколки прежней жизни. Накатившая грусть сдавила горло. Глаза предательски заблестели. Он еще выше задрал подбородок, чтобы не позволить пролиться нечаянным слезам, глубоко вздохнул, отгоняя грустные мысли, и повернулся к Рахману. Тот стоял, широко раздвинув ноги, и ехидно лыбился во все свои тридцать два зуба.
— Ты чего это так развеселился? Али прирезать кого успел? Или спер чего полезного? — грубо поинтересовался Бригадир, злясь на товарища за полную нечувствительность к его душевным мукам. — Или привидение какое увидел?
— Увидел, — ответил Рахман, не переставая улыбаться. — Сейчас и тебе покажу. Будешь в восторге.
Рахман отошел в сторону и показал на стоящего метрах в пятидесяти Паука. Тот нерешительно переминался с ноги на ногу, теребя в руках теплую куртку.
— Все, приплыли, — разочарованно произнес Бригадир. — Он, как всегда, подкрался незаметно. А я уж было поверил, что нам может повезти и мы, может быть, выберемся живыми и без приключений.
— Все настолько плохо?
— Нет. Все гораздо хуже.
— По-моему, ты к нему предвзято относишься.
— В данной ситуации мои чувства к некоторым людям нельзя выразить словами, а только монтировкой, лопатой или топором. Теперь нам не уйти тихо. С ним тихо не получится. Никогда не получалось.
Бригадир покосился на товарища. Тот оскалил зубы в усмешке и развел руками в простодушном славянском жесте. Мол, завались оно все за ящик. Если все правильно и по расписанию, то рехнуться можно! А на всякую коварную хитрость мы всегда сможем ответить непредсказуемой глупостью. Авось пронесет.
ПАСТУХИ ЧУДОВИЩАнтон Корнилов
Хочешь выжить? Неукоснительно соблюдай три главных правила.
Первое: ни под каким предлогом не покидай своего жилища с наступлением сумерек.
Второе: что бы ни случилось, не смотри в темноту из окна.
И третье: если все же что-то в той темноте увидел, ни в коем случае не подавай виду.
Потому что ночью этот мир уже не принадлежит человеку. Потому что каждый раз в ночные часы — уже который год подряд — пространство за стенами твоего дома становится охотничьими угодьями. Зверье охотится на людей.
Пролог
Глухая беззвездная июльская ночь ослепила и обездвижила город Заволжск. Около половины третьего осторожненько выглянула луна, плеснула в безмолвные кварталы пригоршню свинцового света, но тут же снова и спряталась, словно удостоверившись в своем бессилии против мертвого океана мрака.
Ни одного огонька не светилось в городских окнах.
В этот час комната совещаний правительственного здания Заволжска очень напоминала вокзальный зал ожидания. Высокопоставленные чиновники — первые лица города, расстегнув пиджаки и ослабив галстуки, устало обвисали на стульях; дремали, положив головы на тянувшийся во всю длину комнаты стол; бродили бесцельно вдоль стен; скучковавшись по двое-трое, вполголоса вяло о чем-то переговаривались. Накурено было так, что свет электрических ламп казался синеватым, но попыток хоть немного приоткрыть окна, плотно задрапированные тяжелыми портьерами, никто не предпринимал. Угол комнаты занимал совершенно чужеродный здешнему интерьеру элемент — кабина биотуалета.
У запертых дверей на узком диванчике помещались двое мужчин, явно не принадлежавших к городской управленческой элите. Первый — худощавый парень в щегольском клетчатом, до смешного коротком пиджачке, с нагловатой подвижной физиономией, половину которой скрывали большие очки с непроницаемыми темными стеклами; оба уха этого типа были украшены тремя золотыми колечками, которые при малейшем движении принимались тихонько позвякивать. Вторым был немолодой краснолицый усач в военной форме без каких-либо знаков отличия, зато при оружии: справа на ремне его угловато темнела большая кобура. Странная эта пара молча и внимательно наблюдала со своего места за происходящим в комнате совещаний, в то время как отцы города почему-то предпочитали в сторону сидящих на диване не смотреть. А если вдруг и оглядывались, то искоса, ненадолго и с отчетливо ощутимой затаенной тревогой.
Лампы под потолком, сухо треснув, заморгали.
И сразу же все разговоры в комнате совещаний смолкли совершенно. Те, кто дремал, молниеносно проснулись, испуганно заозирались. Разминавшие ноги замерли на месте. Обмякшие на стульях встрепенулись и подобрались…
Моргнув несколько раз, лампы вновь стали излучать ровный свет.
А чиновники не сразу и не все вернулись в тот режим бездеятельного ожидания, в коем пребывали до неожиданных фокусов электричества. На кого-то вдруг напал приступ безудержного кашля, кто-то нервно засмеялся, кто-то ни с того ни с сего, схватив ближайшего к себе товарища за рукав, неестественно громко понес какую-то очевидную чепуху…
— А вот я бы коньячку сейчас хряпнул! — возгласил внезапно во всеуслышание городской прокурор Ареньев, кривя рот в нарочитой улыбке. — Жаль, что нельзя…
— И я бы стопочку врезал, ага! — поддержал прокурора директор департамента образования Кузовников, простецкого вида мужичонка с крупной вихрастой головой. — И семужкой соленой закусил бы. Кладешь на кусочек семги кусочек маслица…
Эти заявления вызвали у присутствующих самые искренние отклики. Комната для совещаний загудела.
— Лимоном лучше всего коньяк закусывать, — зажмурившись и причмокнув, поделился глава городского МЧС.
— Лимон-то к коньяку? — укоризненно прогудел кто-то. — Это, братцы, самый распоследний моветон. Мясом надо закусывать, мясом. Свининкой на вертеле…
— Заканчивайте, мужики, все ведь жрать хотят… — простонал кто-то еще в ответ.
— Третью ночь сидим… ждем и ждем — и все на одной сухомятке. А у меня гастрит!
— Глюкоза и только глюкоза! Шоколад или пару виноградин. А можно и вовсе не закусывать.
— Под сигарку его, родимого…
— Да ну его, этот коньяк! Лучше нормальной водочки хлопнуть. А потом борща, да с пампушками!
— Картошку отварную! — всхлипнул глава МЧС. — С укропом… И селедочку — чтобы, сволочь такая, нежная-нежная была… ее на картофелину горячую шлепнешь, а она сразу тает, зараза, жирком ароматным исходит…
Даже сам заволжский губернатор — пятидесятилетний здоровяк, спортсмен-тяжелоатлет в прошлом — вожделенно заблестел глазами. И уже открыл было рот, вероятно, чтобы сообщить о собственных гастрономических предпочтениях, но его довольно-таки невежливо перебил прокурор Ареньев.
Видно, чересчур уж чувствительно ужалила прокурора метавшаяся по комнате ослепительная комета голодных грез, им же самим и запущенная.
— Ну сколько можно в конце-то концов?! — мучительно взревел Ареньев, взявшись обеими руками за внушительное брюхо. — Мужики, а? Сидим тут, как в карцере, в натуре! На парашу оправляться ходим!
На этот раз сердечный возглас прокурора вновь нашел отклик в душе большинства присутствующих.
— Ни прилечь, ни ноги вытянуть!.. — загудели чиновники.
— Ни помыться. Чешусь весь, — простодушно поделился директор департамента образования Кузовников.
— Туалет воняет!..
— Свежего воздуха глотнуть!
— В тюрьме и то на прогулку выводят!..
Военный у дверей гулко и со значением кашлянул. Крикуны, заметно умерив пыл, с неохотой обернулись к нему. И тут парень в клетчатом пиджаке громко и насмешливо проговорил:
— Спокойнее, господа, спокойнее! Выполняем указание правительства, куда деваться? Неприятно, согласен. Но необходимо. На благо всей страны. Допуски получили? Подписки прочитали, вникли, переварили и автографами своими украсили? То-то… Вам, между прочим, высокое государственное доверие оказано! А вы — бунтовать… Нехорошо!