Черные вены на мече вспыхнули, силясь сожрать энергию. Но она не поглощалась. Она… встраивалась. Словно недостающий элемент в сложной химической формуле. Пространство вокруг меня начало реагировать: хаотичная белизна симулятора у кристалла обретала структуру, превращаясь в упорядоченную, мерцающую решетку.
— Чувствуешь? — голос Кассиана оставался спокойным. — Это не борьба. Это… баланс. Ты не уничтожаешь голод, а даешь ему структуру. Заполняешь пустоту не хаосом, а смыслом.
Я стоял, вцепившись в меч. Внутри меня что-то менялось. Голод не утихал, нет. Он становился… другим. Более сфокусированным. Управляемым. Процесс был мучительным, но, черт побери, он работал.
«Уроки» с Кассианом превратились в мою личную, персональную Голгофу. Каждый день, спускаясь в эту белую, стерильную пустоту, я получал от него новую, все более изощренную задачу. Мой внутренний зверь, моя Искра, выл и бился в агонии, ведь каждый контакт с энергией Порядка оборачивался для нее пыткой.
Но я терпел. Стиснув зубы до скрежета, заставлял себя продолжать, потому что это, черт возьми, работало. Голод не исчез, однако становился… острее. Словно тупой кухонный нож, который медленно, мучительно точат на правильном камне. И тогда я заметил нечто странное.
Во время этих «уроков» в моей голове начали всплывать обрывки, фрагменты чужой памяти. Вместе с ними приходила боль. Не моя — чужая. Тысячелетняя, выгоревшая дотла боль одиночества и ярости, которая хлестала по сознанию, как удар хлыста. Процесс, который Кассиан называл «структурированием», на деле обернулся чем-то иным. Дефрагментацией. Энергия Порядка, подобно умелому программисту, находила и восстанавливала поврежденные, заблокированные сектора в ее памяти, снимая предохранители, установленные первым Стражем.
И вместе с памятью ломался ее голос.
Бесстрастная синтетическая речь начала сбоить, прерываясь обрывками фраз на древнем, гортанном языке, которого я не понимал, но от которого волосы на загривке вставали дыбом. Иногда в ее голосе прорывался визг первобытного голода, а порой — тихий, почти неслышный плач. В моей голове разворачивался непрекращающийся диалог шизофреника, где одна личность пыталась сожрать другую, а третья вела протокол.
«Отлично, — саркастично подумал я, пытаясь собрать из кристаллов очередную фигуру, пока в ушах звенело от ее ментальных криков. — Раньше у меня был говорящий калькулятор, а теперь — капризная богиня с биполярным расстройством. Даже не знаю, что хуже».
А потом, в один из дней, когда я, вымотанный до предела, рухнул на пол симулятора, все стихло. Хаос в голове прекратился. Вместо него — оглушительная, звенящая тишина.
«Ты устал, Михаил».
Голос был совершенно другим. Из него исчезли и синтетические нотки, и машинная бесстрастность. Вместо них зазвучал глубокий, чуть хрипловатый женский голос — голос взрослой, мудрой и бесконечно, до самого дна, уставшей женщины. Ни голода, ни ярости — только тихая, всепонимающая печаль.
— Ты… кто? — выдохнул я, глядя в белую пустоту.
«Я та, кого ты носишь в своей руке, — ответила она, и в ее голосе прозвучала горькая ирония. — Та, кого ты называл Искрой. Хотя это имя мне никогда не нравилось. Слишком… яркое для такой, как я».
Я сел, тщетно пытаясь уложить это в голове. Мой бортовой компьютер, мой личный дьявол, моя говорящая железка только что… обрела личность. Я потерял инструмент, но, возможно, получил нечто куда более опасное.
— У тебя есть имя? — спросил я.
«Было. Давно, — она замолчала, словно нащупывая забытое слово. — Они звали меня… Лия».
Лия. От этого простого, человеческого имени становилось еще более жутко.
— Что… что с тобой происходит?
«Я вспоминаю, — ответила она, и голос ее наполнился болью. — Кассиан думает, что учит тебя. Он ошибается. Он лечит меня. Его Порядок — как ключ, который медленно, со скрежетом, открывает замки на дверях моей памяти. И то, что я вижу за этими дверями… лучше бы мне не вспоминать».
Она говорила со мной не как система с носителем, а как человек с человеком. Как личность, запертая в проклятой тюрьме из стали и пустоты.
Когда я, пошатываясь, вышел из симулятора, Кассиан все так же стоял у входа. Он посмотрел на меня, и в его звездных, бездонных глазах на мгновение промелькнуло нечто новое. Не сочувствие. Не триумф. А… ожидание. Он не просто учил меня. Он ждал. Ждал, когда она проснется. И от этого осознания вся ситуация становилась еще более зловещей.
Следующие дни превратились в странный, мучительный ритуал. Днем я спускался в белую пустоту симулятора, где Кассиан продолжал свои «уроки», а по ночам, когда физическая и ментальная усталость достигали пика, говорила она. Лия.
Ее голос в моей голове больше не был хаотичным — он стал ровным, тихим, полным бесконечной, выгоревшей дотла печали. Она не просто вспоминала — она показывала.
«Он лжет тебе, Михаил, — прозвучал ее голос однажды ночью. — Кассиан. Говорит тебе полуправду — самую опасную ложь из всех».
— О чем ты? — спросил я вслух.
«О причине. О том, почему все рухнуло, — в ее голосе не было злости. — Помоги мне. Я покажу».
Откликнувшись на ее просьбу, я вошел в симулятор. На этот раз он оказался не белым, а… серым. Словно поврежденный файл. Перед нами в воздухе висели рваные, мерцающие осколки ее памяти, похожие на битое стекло.
— Что это? — спросил я, протягивая руку к одному из них.
«Мои воспоминания. Поврежденные. Заблокированные. Твой аналитический ум… он может помочь их собрать. Задавай вопросы. Направляй. Стань моим проводником».
Я кивнул, понимая, что это не просто просьба, а первое настоящее проявление доверия.
— Хорошо. Начнем с начала. Катастрофа. Кассиан твердит, что это был сбой системы.
«Ложь, — прошептала Лия, и серый мир вокруг нас дрогнул. — Не было никакого сбоя. Мы справлялись».
Перед нами возник образ: трое Стражей, спина к спине, перед ревущим разломом. Мой предшественник поглощает выброс Хаоса. Кассиан «замораживает» трещину. А третья, в сияющих золотых доспехах, окутывает их щитом из чистой Жизни.
— Вы были одним целым, — проговорил я.
«Да, — в ее голосе прозвучала боль. — До того дня».
Картинка сменилась. Та же троица, но после битвы, измотанная и ослабленная. Они стояли на вершине кристальной башни и смеялись.
— Что произошло дальше? — спросил я, чувствуя себя следователем на допросе призрака.
«Она, — в голосе Лии проступила холодная, вековая ненависть. — Элиара. Страж Жизни. Ваша… прародительница».
Я аж поперхнулся. Арина. Ее предок. Отлично. Просто великолепно. В голове тут же пронеслась мысль: «Значит, она… такая же? В ней течет та же кровь. Можно ли ей доверять?».
«Она верила не просто в Жизнь, — продолжала Лия, будто читая мои мысли. — Она верила в борьбу. В то, что страдание, хаос и сама смерть — необходимый двигатель эволюции. В нашем идеальном балансе она увидела не гармонию, а… стагнацию. Смерть духа. И испугалась, что мы решим „вылечить“ мир от этой борьбы».
На голограмме взгляд Элиары изменился. На смену усталости в ее сияющих глазах пришел холодный, расчетливый фанатизм.
«Она нанесла удар первой. Не в бою. В спину. Пока мы были беззащитны».
Видение хлынуло в мое сознание ее глазами. Глазами Лии.
Ослепительная вспышка золотого света, полного не созидания, а яростной, разрушительной силы. Удар, рвущий саму душу. Связь с ее первым носителем оборвалась. Его жизнь погасла.
«Она убила его, — голос Лии был до ужаса спокоен. — А потом ударила по Кассиану».
Второй удар врезался в Стража Порядка, но Кассиан успел выставить свой молот. Удар не убил его, однако расколол. Расколол его суть, его веру.
«Она не смогла его убить. Но она его… сломала. Заразила своим страхом, своей ненавистью к Хаосу. Превратила мудрого хранителя в сломленного, одержимого местью фанатика, который теперь видит в Жизни лишь то, что она сделала с ним».
Вся философия Кассиана, вся его логика стазиса — все это оказалось не результатом тысячелетних размышлений, а посттравматическим синдромом. Психозом, рожденным из боли и предательства.
Симуляция погасла. Я стоял в белой пустоте, переваривая увиденное. Это меняло всё. Вся конструкция, выстроенная Кассианом, — его Орден, Великий План, моя роль «Наследника» — оказалась построена на лжи. На искаженной, изуродованной версии правды, которую сломленный бог скармливал своим последователям, а теперь — и мне.
«Теперь ты знаешь», — тихо сказала Лия.
Да. Теперь я знал. И это знание давило тяжелее любого проклятия.
В давящей тишине белой пустоты симулятора гудело осознание: я только что стал свидетелем предательства, которое сломало не просто судьбы — оно раскололо саму вселенную.
— Что было дальше? — глухо спросил я. — Она просто… ушла?
«Не сразу, — ответила Лия, и серая дымка симулятора снова начала сплетаться в образы. — Она была не чудовищем, а фанатиком. И, как любой фанатик, не просчитала последствий».
На моих глазах их идеальный мир рушился. Сдерживаемый ими разлом в реальности взорвался, извергая потоки чистого, неконтролируемого Хаоса. Посреди этого апокалипсиса стояла Элиара, и на ее сияющем лице застыл ужас ученого, чей эксперимент вышел из-под контроля.
«Она поняла, что натворила, — в голосе Лии не было ни злости, ни сочувствия, лишь холодная констатация. — Поняла, что, пытаясь спасти мир от мнимой тюрьмы, обрекла его на реальную смерть».
Рядом с ней на расколотых плитах лежали двое. Мой предшественник, Страж Пустоты, был уже мертв, но в последний миг ему удалось запереть свою суть в клинке и превратиться в спящий артефакт. В Искру.
Кассиан был еще жив, однако его тело билось в агонии. Кристаллические доспехи раскололись, а из раны на груди сочилась тьма: удар Элиары не просто ранил его — он заразил его хаосом.
«Она могла бы остаться, но выбрала путь Жизни — путь выживания любой ценой», — продолжала Лия.
Бросив последний, полный ужаса взгляд на умирающего Кассиана, Элиара использовала остатки своей силы и сбежала, забрав свой Ключ и оставив их мир умирать.