— Изначальная система была нестабильна, — продолжал Кассиан, будто слыша мои мысли. — Три равных элемента — залог конфликта. Зато система из двух, где один является управляющим, а другой — исполнительным, — это залог Порядка.
Обведя рукой это царство льда и тишины, он заставил вспыхнуть и погаснуть багровый огонек в одном из дальних саркофагов.
— Я видел, как лучшие из нас сгорали в огне бессмысленных эмоций, — в его голосе проскользнула тень бесконечной, вымороженной усталости, — как любовь превращается в пепел предательства. Этому циклу, этому багу в коде реальности, пора положить конец. Необходимо провести полный рефакторинг: у меня есть архитектурный план, у тебя — доступ к системным ресурсам.
Подойдя ко мне вплотную, он заставил меня увидеть в прорезях его маски отражение своего собственного лица, бледного и вытянутого.
— Я предлагаю тебе не выживание, Михаил. И не власть. Все это — побочные продукты, не более. Я предлагаю тебе задачу, достойную твоего разума. Мы вернем эту реальность к ее изначальной, стабильной версии. Версии 1.0. Без ошибок, без уязвимостей, без страданий.
Он протянул мне руку в черной перчатке. Этот жест не был ни дружеским, ни просительным — это было предложение заключить техническое партнерство.
— Нам не нужно быть богами. Нам нужно быть… системными администраторами. Мы доведем работу Архитекторов до конца. Устраним все лишние переменные.
И вот тут меня пробрало по-настоящему. Не от ужаса, а оттого, что его логика была безупречна. Часть меня, та, что ценила порядок, системы и эффективность, согласно кивала. Это было правильно. Рационально. Убрать из уравнения все, что вносит хаос: верность, честь, самопожертвование, любовь. Оставить только чистую, холодную, безупречную функцию. Вечность. И тишина.
Я почти сказал «да».
Я смотрел на эту протянутую руку в черной перчатке, и мир вокруг сузился до одной этой точки. До этого простого, логичного, правильного выбора.
Все мои последние месяцы, показавшиеся вечностью, разом обрушились на меня: постоянная боль, будто тело медленно, клетка за клеткой, разбирают на запчасти; непрекращающийся голод, превращавший меня в зверя; и одиночество, такое густое и холодное, что им можно было, кажется, затыкать пробоины в проклятом «Титанике». Я был аномалией, ошибкой, ходячим оружием массового поражения, на которого даже так называемые союзники смотрели со смесью страха, брезгливости и жалости.
А здесь… здесь царила тишина. Покой. Порядок.
Моя рука, до этого висевшая плетью, дрогнула и медленно, будто во сне, потянулась навстречу его руке. В прорезях маски Кассиана на мгновение застыл взгляд — он не ожидал, что это будет так просто.
Мысли в голове стали кристально чистыми, очищенными от эмоциональной шелухи. Хаотичный набор помех превратился в четкую, понятную схему. Боль не просто ушла — она сменилась ощущением абсолютной ясности, будто с глаз сняли мутную пленку. Дыхание выровнялось, стало глубоким. Каждый мускул, каждая клетка больше не кричали от боли, а гудели ровной, мощной энергией. Теперь я видел невидимые силовые линии, связывающие кристаллы в единую, безупречную сеть, и слышал не ушами, а сознанием тихий, ровный гул этой «энергостанции».
Ратмир… Вспомнилось его упрямое, высеченное из камня лицо, то, как он со своими верзилами стоял в бою, прикрывая мне спину. Бессмысленная, солдатская верность. Зачем она ему? Она лишь причиняет боль. Избавив его от нее, я помещу его сюда, в один из этих кристаллов. Пусть ему снятся великие битвы и вечная слава, без потерь и страха за командира-чудовище. Он заслужл покой. А это — гуманно.
Елисей? Он и так уже здесь, по своей воле. Его научный азарт, его стремление к пониманию систем станут бесценным подспорьем. Мы дадим ему лабораторию, о которой он не мог и мечтать. Он будет счастлив в своем познании.
Арина… При мысли о ней что-то внутри болезненно дернулось. Вспомнился ее упрямый, злой огонек в глазах, ее сарказм, ее живая, теплая, колючая аура. Хаос Жизни. Главная ошибка системы и главный источник боли. Ее тоже можно будет… сохранить. Не как ресурс, однако, а как сокровище. Поместить в самый красивый, самый надежный кристалл в центре этого зала, оградив от страданий и от бремени вины ее предка. Я сохраню ее свет только для себя. Он больше не будет никому принадлежать, не будет гаснуть. Он будет моим. Вечно. Это не убийство. Это — акт высшего, эгоистичного милосердия.
«Так же предали и меня, — раздался в моей голове тихий, печальный голос Лии. — Обещанием покоя. Обещанием избавления от боли».
«Ты не понимаешь! — мысленно отмахнулся я от нее, впервые за все время испытывая раздражение к ее голосу. — Это не предательство. Это… исправление. Ремонт. Он прав. Все это — лишь баги в системе».
Мой внутренний зверь, Голод, лежал у ног, сытый и довольный. Он больше не выл, не рвал меня на части. Он был послушным, идеальным инструментом, каким и должен был быть. Впервые за долгое время вместо монстра я ощутил в себе хозяина. Вместо жертвы — системного администратора.
— Я… — начал я, и голос был чужим, спокойным, лишенным всяких сомнений.
Мои пальцы почти коснулись его перчатки. Еще мгновение, и сделка будет заключена. Еще один миг, и эта мучительная, бессмысленная борьба закончится. Навсегда. Я стану частью чего-то великого, вечного и безупречно упорядоченного, и в этом холодном, стерильном раю наконец-то наступит тишина. Настоящая, абсолютная, спасительная тишина.
Пальцы находились в миллиметре от его черной перчатки, сделка была почти заключена. Губы уже приготовились произнести слово, которое положит конец всему — и боли, и борьбе, и мне самому. «Да». Простое, логичное, спасительное «да».
И в этот самый миг в стерильной тишине моего нового, упорядоченного сознания что-то пошло не так. Короткое замыкание. Несанкционированный доступ к архиву, который я считал своим.
Это было не видение Искры и не чужая память. Это был калейдоскоп моих собственных, бесполезных, иррациональных воспоминаний.
…Хмурый Ратмир, протягивающий мне свою флягу с водой после боя и бурчащий что-то вроде «не сдохни, магистр, работы много».
…Елисей, с восторгом ребенка тычущий пальцем в какую-то руну и восторженно лепечущий про «инверсию потоков».
…Кривая усмешка Арины на мою дурацкую шутку, и в ее глазах на долю секунды вспыхивает не боль и не вина, а знакомый, колючий огонек.
А потом одна картинка, яркая, как вспышка магния, перекрыла все остальное.
Замок Шуйских. Хаос, крики, лязг стали. И спина Ратмира, каменной стеной вырастающая между отравленным стилетом ассасина и Ариной. Снова ощутилось, как тонкое, ядовитое лезвие входит под ребра. Не было анализа, не было расчетов. Был только яростный рык, вырвавшийся из груди, и одна-единственная мысль, простая, как удар молота: «Не тронь».
Глупый, неэффективный, абсолютно нелогичный поступок. «Баг» в системе.
И этот баг, этот вирус человечности, взорвал мой кристально чистый, упорядоченный разум. Я попытался его вписать в новую картину мира: «Это можно исправить… Эмоциональные привязанности — уязвимость, ее нужно купировать…» — и тут же меня прошиб холодный пот от чудовищности этой мысли. Это была уже не моя мысль. Это была мысль Кассиана.
Я понял. Предлагаемый им мир — это мир без этого поступка. Мир, где никто не закроет другого своей спиной, без дурацкой, бессмысленной отваги, без кривой усмешки Арины, без восторженного блеска в глазах Елисея.
Мир без нас.
Идеальный, безупречный, вечный… и абсолютно мертвый. Стерильный морг вселенского масштаба.
Уже готовая заключить сделку, моя рука замерла. Медленно, с усилием, будто отрывая ее от мощнейшего магнита, я повел ее назад, а затем отдернул, словно обжегшись о раскаленный металл. Ощущение покоя и контроля схлынуло волной. На смену ему тут же вернулась боль — тупая, привычная, разрывающая изнутри. Голод заворочался, поднял голову и недовольно, требовательно зарычал. Я снова стал рваной, кровоточащей раной. Снова стал аномалией. И, черт побери, был этому рад.
Подняв голову, я посмотрел на Кассиана. В его глазах, где мгновение назад было торжество, теперь плескалось холодное, аналитическое недоумение. Он не понимал, что произошло. Его система дала сбой.
— Нет, — выдохнул я, и собственный, хриплый, человеческий голос показался мне самым прекрасным звуком во вселенной. Выпрямившись, я ощутил, как по венам снова побежал не покой, а злая, живая энергия. — Спасибо за экскурсию и коммерческое предложение. Но, знаешь, у вас тут слишком… стерильно. Скучно.
Кривая усмешка вернулась на свое законное место.
— Твой Порядок… он пахнет могилой. А я, знаешь ли, еще не нажился.
Развернувшись, я, не оглядываясь, пошел к выходу из этого ледяного мавзолея. Каждый шаг отдавался болью, но это была моя боль. Живая. Настоящая.
За спиной воцарилась тишина. Я не слышал его шагов, но все еще ощущал его присутствие, как ощущают пристальный взгляд камеры наблюдения в пустой комнате. Холодное, бесстрастное внимание системы, которая только что пометила меня как «вирус» и вынесла вердикт: подлежит немедленному и полному уничтожению.
Глава 10
После моего громкого и весьма нецензурного «нет», брошенного в лицо местному властелину ледяного апокалипсиса, в Цитадели воцарилась тишина. Густая, звенящая, как натянутая струна. Кассиан не стал настаивать, не стал угрожать. Он просто отпустил меня, как лаборант отпускает подопытную мышь обратно в клетку, чтобы посмотреть, что она будет делать дальше. И эта тишина давила похлеще любых пыток.
Сидя в своей стерильной келье, больше смахивающей на палату в дорогой психушке, я заново привыкал к себе настоящему. Возвращение в собственное тело напоминало тяжелое похмелье: все болело, каждая клетка ныла, требуя покоя и порядка. Внутри до сих пор выл от упущенной возможности тот самый проклятый завхоз, соблазненный тишиной и сытостью. Эту его тоскливую песню приходилось затыкать силой, как назойливому соседу с перфоратором. Очухался и мой личный демон — Голод, требовательно заворочавшись в кишках. Так я снова стал собой: рваной, кровоточащей аномалией, чему, черт побери, был рад. Почти.