но нас.
Наш «Дозор Пустоты» выезжал из ворот не победоносной армией, а похоронной процессией. Впереди, в полном боевом облачении, ехал я. Под копытами моего вороного коня, косившегося на меня с плохо скрываемым ужасом, трава не просто приминалась — она покрывалась тончайшим слоем инея. Земля под моими ногами умирала, медленно, но неотвратимо. Один из коней в отряде Ратмира, поравнявшись со мной, дико всхрапнул и шарахнулся в сторону, едва не сбросив всадника, который грязно выругался мне в спину. Делов на копейку, а эффект — лучше любой таблички «Не подходить, убьет».
Следом, на расстоянии вытянутой пики, двигался Ратмир со своими ветеранами. Их обветренные, покрытые шрамами лица напоминали маски из грубого камня. Они ехали молча, глядя прямо перед собой, и это молчание было тяжелее любого крика. Я был их командиром, их единственной надеждой и их же главным проклятием.
Первые дни пути стали моральной пыткой. Гнетущая тишина северных трактов давила на уши сильнее любого шума битвы. Солдаты переговаривались шепотом, смех умолк совсем. На привалах вокруг меня мгновенно образовывалась «мертвая зона» метров в десять, и я сидел у своего отдельного, неохотно горевшего костра, давясь кашей со вкусом мокрого пепла.
А голод… он не утихал. Постоянное, нудное, сосущее чувство под ребрами. Спины моих солдат, их живые, теплые ауры, светились в моем новом «зрении», как лампочки в темноте. И я боролся. Боролся с первобытным, хищным желанием просто протянуть руку и «откусить» кусочек.
— Анализ показывает, что энергетическая эманация твоих спутников могла бы служить временным источником питания, — бесстрастно констатировала Искра. — Это повысило бы твою структурную целостность на семнадцать процентов. Неэффективное расходование ценного ресурса.
«Они не ресурс, они — люди», — мысленно прорычал я, впиваясь ногтями в ладонь до крови.
Единственным спасением от внутреннего зверя стали видения. Рваная картинка кристального города не давала покоя, ведь в ней таился не просто ответ — в ней был ключ. Ключ к управлению голодом, который позволил бы перестать зависеть от «подзарядки». И я нашел способ вызывать их снова — мазохистский, прямо скажем, но другого под рукой не было.
На третий день, на ночлеге в заброшенном лесном дозоре, я дождался, пока все уснут. Отойдя подальше от лагеря, я сел под старым, корявым дубом и сделал единственное, что мог, — отпустил контроль. Перестал бороться с голодом. Позволил ему жрать меня самого.
Боль вернулась, но на этот раз я был к ней готов. Я терпел, пока тело снова не начало «мерцать», пока сознание не поплыло, балансируя на тонкой, как лезвие бритвы, грани между бытием и распадом. И в самый критический момент оно пришло.
Снова кристальный город. Картинка стала чуть четче. Мой предшественник, Страж, стоял на вершине башни. Он не просто махал мечом — он дирижировал. Потоки энергии, послушные его воле, сплетались в сложные, живые структуры, похожие на гигантские, светящиеся молекулы. Он строил. Из чистого хаоса он создавал порядок.
Видение оборвалось, когда чья-то рука легла мне на плечо.
— Что ты творишь? — Голос Арины был полон тревоги и злости. — Ты себя убьешь!
Когда я открыл глаза, она уже была рядом. Бледная в лунном свете, сама источающая едва заметное золотистое сияние, она вновь пришла на зов моего угасания.
— Я ищу ответы, — прохрипел я, пытаясь унять дрожь.
Она не стала проводить свой мучительный ритуал «переливания». Вместо этого просто села рядом, и ее теплое, живое поле вступило в противоборство с моим холодом. Это не лечило, зато стабилизировало, давая точку опоры и не позволяя мне окончательно распасться. Но цена была очевидна. Ее била мелкая дрожь, а на коже шеи, не прикрытой плащом, проступили мурашки. Даже такая пассивная «терапия» высасывала из нее тепло.
— Ты играешь с огнем, Михаил, — прошептала она, кутаясь в плащ.
— Нет, — я посмотрел на свой меч, на котором снова тускло пульсировали черные вены. — Я играю с пустотой. И, кажется, начинаю понимать ее правила.
Наши ночные посиделки под дубом превратились в паршивую, мучительную привычку. Каждую ночь я уходил подальше от лагеря, садился, отпускал поводок своего внутреннего зверя и ждал, пока голод не начнет пожирать меня самого, пока тело не станет «мерцать», балансируя на грани распада. И каждый раз, на самой грани, приходили они. Рваные, бессвязные, как обрывки чужого сна, видения: кристальный город, улицы из света, два солнца в небе. И он. Страж, управляющий потоками чистой энергии, ткущий узоры Порядка из хаоса Пустоты. Не разрушение. Созидание. Каждый новый фрагмент лишь добавлял вопросов. Как? Почему? Что, черт побери, пошло не так?
И каждую ночь, когда я был готов окончательно «погаснуть», появлялась Арина. Она садилась рядом, и ее теплое, живое поле становилось моим якорем, не давая утонуть. Мы не разговаривали. Просто сидели в тишине, два полюса одного безумного магнита, поддерживая хрупкий, противоестественный баланс. А утром она выглядела еще бледнее, еще уставшей.
На пятый день пути, во время очередного унылого привала, она подошла сама.
— Это не просто воспоминания, — бросила она, садясь напротив моего костра, но на безопасном расстоянии. — Ты не просто смотришь видения. Ты пытаешься взломать ее, колотя по ней головой. Так не сработает.
Я поднял на нее взгляд. Оказывается, она не просто «стабилизировала» меня — она наблюдала. Анализировала.
— Есть идеи получше? — хрипло спросил я.
— Эта штука, — она кивнула на мой меч, — заперта. Чтобы ее открыть, нужен ключ. Не силовой, а… Ей требуется «вспомнить».
И тут в голове раздался бесстрастный, синтетический голос:
— Объект «Арина» права. Мои основные архивы памяти заблокированы протоколом безопасности, установленным первым носителем перед активацией режима «глубокого сна». Твои попытки саморазрушения позволяют получить доступ лишь к поврежденным, случайным фрагментам из кэша.
Я уставился на меч. Черные вены на нем тускло пульсировали.
— Так это не галлюцинации?
— Галлюцинации — продукт сбоя твоего биологического процессора. То, что ты видишь, — реальные данные. Просто поврежденные.
Последовала пауза, во время которой я почти физически ощутил, как внутри нее ворочаются гигабайты древней, чужеродной информации.
— Для снятия блокировки протокола мне нужна не просто энергия. Та хаотичная, грязная субстанция, которую мы поглощаем от слуг Ордена, — это как сырая нефть. Она дает силу, но для тонкой работы не годится. Мне нужен «исходник». Первичная, структурированная энергия Пустоты. Та, которую ты видел в архивах. Энергия, которая одновременно является и хаосом, и порядком.
Мой взгляд невольно метнулся в сторону Арины.
— Ты хочешь, чтобы я… ее?..
— Энергия объекта «Арина» относится к другому типу. «Великое Тепло», — с ледяным спокойствием ответила Искра, и в ее голосе прозвучало что-то похожее на брезгливость. — Она несовместима. Ее использование привело бы к системному конфликту и аннигиляции. Неэффективно.
Значит, не просто «подкормиться». Требовалось нечто совершенно иное. Я посмотрел на Арину. Она, будто прочитав мои мысли, кивнула.
— Дневник, — сказала она. — Тот маг писал о «тишине», в которой гаснет магия. Он принял это за проклятие. А что, если это было не так? Что, если он наткнулся на место, где нет ни моей силы, ни твоей? На точку абсолютного нуля. На источник той самой «первичной» энергии.
Так вырисовалась новая, промежуточная цель: не просто выжить до встречи с Тюремщиком, а найти по дороге «заправку». Источник той чистой, изначальной энергии, которая могла бы стать ключом к ее памяти, к ответам, нужным мне как воздух.
Эта слабая, призрачная надежда казалась куда реальнее мифического Ключа Льда на краю света. Возник конкретный, выполнимый квест: найти, поглотить, вспомнить.
Мой поход в Мертвые Горы только что обрел новый смысл. Я шел не просто за ошейником для своего зверя, а за его историей. И, возможно, за своей собственной.
Глава 2
На седьмой день пути я окончательно понял: нормальность закончилась. Не то чтобы до этого она била ключом, но хотя бы притворялась. Теперь же все маски были сброшены. Мы вошли в то, что на картах, нарисованных, видимо, трясущейся рукой припадочного, именовалось «Проклятыми пустошами» — самое точное и одновременно самое бесполезное название, какое я только встречал.
Земля под копытами коней стала какой-то рыхлой, пружинящей, будто мы ехали не по лесной тропе, а по гигантскому батуту. В загустевшем воздухе повис едва уловимый, сладковатый запах озона и чего-то еще, похожего на запах в кабинете физиотерапии, где только что коротнуло какой-то особо мудреный аппарат.
— Магистр, гляньте-ка… — хриплый голос Ратмира заставил меня оторваться от созерцания собственных, все еще вполне материальных, рук.
Я проследил за его взглядом и аж присвистнул. Впереди, в сотне метров, с невысокого скального уступа должен был падать водопад. И он, в общем-то, падал. Только делал это как-то… неправильно. Вода не лилась, не струилась — она висела. Застыла в воздухе гигантской, хрустальной люстрой, сотканной из миллионов капель. Каждая брызга, каждый водяной гребень — все замерло в полете, будто кто-то нажал на «паузу» в очень мокром фильме.
— Матерь Богов… — один из вояк Ратмира, здоровенный верзила по имени Игнат, начал молоится с такой скоростью, будто пытался завести мотор старого «Запорожца». — Место проклятое…
— Аномалия. Зафиксированы повторяющиеся темпоральные сигнатуры. Цикличность… — начала было Искра, но я ее оборвал.
«Вижу, не слепой, — мысленно отрезал я. — Обойдем по дуге. И никаких экспериментов».
Чем дальше мы углублялись в этот сюрреалистический пейзаж, тем веселее становилось. Корявые, скрюченные дубы росли корнями вверх, а их кроны, наоборот, уходили в землю. По небу, вместо облаков, медленно дрейфовали гигантские, идеально ровные каменные кубы, будто какой-то пьяный великан растерял по дороге стройматериалы. Мои солдаты ехали, вжав головы в плечи и бормоча молитвы. Я же, наоборот, ощущал, как внутри просыпается азарт исследователя. Мое новое, пустое «зрение» видело все это не как проклятие, а как сбой. Набор багов в криво написанном коде реальности.