Собственный мой противник был уже в шаге от меня. Подняв Искру для блока, я понимал, что это безнадежно. Он был быстрее, точнее, его техника — безупречна, как выверенный алгоритм. Это не было боем. Это была плановая ликвидация. Мозг лихорадочно искал выход, но находил только один — неутешительный. Конец.
И в этот самый момент, когда ледяное острие уже почти коснулось моей груди, мир взорвался.
Взорвался не грохотом, не огнем. Он взорвался светом и жизнью.
Это была Арина.
Все это время она стояла, как замороженная, раздавленная грузом вины своего предка, своей собственной сущностью. Однако мой безумный план, мое объявление войны всему миропорядку, кажется, стал для нее той последней каплей. Я дал ей не просто надежду. Я дал ей цель. Не просто выжить, а исправить. Искупить. И она сделала свой выбор.
Из ее груди вырвался не рев, а сдавленный, полный боли крик, будто что-то ломалось у нее внутри. Вместе с ним ударила волна силы. Не слепая, как раньше, а острая, сфокусированная, как лезвие. Золотистый свет, теплый, как летнее солнце, хлынул из нее, но не во все стороны, а целенаправленно, ударив по адептам, что бежали к ней.
Их отшвырнуло, как сухие листья порывом ураганного ветра. Жизненная сила ударила по их упорядоченной, мертвой природе, как разряд тока по сложной микросхеме. Их затрясло, из-под масок повалил сизый дым, и они рухнули на пол, корчась в беззвучных конвульсиях.
Но изменилась не только они. Изменилась она. Я уже видел это раньше, мельком, в Долине Пепла — ее зрачки, становящиеся вертикальными. Однако сейчас процесс пошел дальше. Согнувшись, она задрожала всем телом, ее пальцы вытянулись, превращаясь в когти. Черты ее лица заострились, вытянулись, но не превратились полностью в звериную морду — они застыли на полпути, создавая жуткую, но по-своему прекрасную маску хищницы. Уши на макушке заострились, а из-под плаща вырвался и хлестнул по воздуху фантомный, полупрозрачный, но уже вполне реальный рыжий хвост. Это не было полной трансформацией. Это была отчаянная, болезненная попытка выпустить зверя наружу, но удержать его на поводке.
Мой противник, опешив от такого поворота, на долю секунды замер. Этой доли секунды мне хватило. Не став блокировать, я шагнул в сторону, пропуская его клинок мимо, и наотмашь ударил Искрой. Не лезвием — плоскостью. Глухой, как удар по чугунному колоколу, звук, и адепт, потеряв равновесие, мешком осел на пол.
— Ошибка предка — не моя вина, — прорычала Арина, и ее голос был теперь низким, гортанным, с рычащими нотками, в которых звенела сталь. — Но исправить ее — мой долг!
Шагнув вперед, она встала со мной плечом к плечу. Теперь мы были не просто союзниками. Мы были двумя аномалиями, двумя «монстрами», вставшими спиной к спине против всего мира.
Этот поступок окончательно решил все для Ратмира. Блокируя двух адептов, он замер на мгновение, увидев преображение. Его госпожа, леди, которую он поклялся защищать, добровольно принимала чудовищный облик, чтобы сражаться. Шок и внутренняя борьба отразились на его лице, а затем оно окаменело. Все сомнения и колебания исчезли. Перед ним была его госпожа, и она была в бою — это все, что имело значение. Его внутренний кодекс оказался сильнее предрассудков.
— За Дом Шуйских! — выдохнул он, и этот выдох был страшнее любого крика.
Он перестал защищаться. Его двуручный меч перестал быть оружием обороны. Он стал размытой, поющей дугой смерти, и адепты могли лишь отступать, закрываясь от этого стального града.
Елисей, забившийся в угол, смотрел на все это с открытым ртом. Его научная картина мира, где все было подчинено логике и порядку, рушилась на его глазах. Он видел, как одна аномалия порождает другую, как логика уступает место первобытной ярости, и как все это вместе, вопреки всем законам, почему-то… работает.
Расколотый, раздираемый противоречиями отряд перестал существовать. В этом зале, в самом сердце вражеской цитадели, перед лицом общего, абсолютного врага, родился новый. Не «Дозор Пустоты». Не союз по принуждению. А нечто иное. Союз трех стихий, трех безумств, скрепленный не доверием, не дружбой, а одной на всех, отчаянной, самоубийственной целью.
Глава 12
Финальной, эпической драки не случилось. Вместо того чтобы сойтись в последней битве, наш главный ледяной маньяк, Кассиан, сделал то, чего я от него ожидал меньше всего, — просто шагнул назад. Его фигура беззвучно растворилась в тенях, будто ее и не было. Однако, прежде чем исчезнуть, он едва заметно, почти лениво, шевельнул пальцами. Этого оказалось достаточно.
Система ответила мгновенно. Давивший на уши низкий гул превратился в утробный, вибрирующий рев, от которого, казалось, сейчас треснут зубы. Черный, похожий на антрацит, кристалл, до этого лишь начинавший свой путь по стенам, ринулся во все стороны с тихим, стеклянным шорохом. На глазах все проходы затянулись монолитной тьмой — ловушка захлопнулась с неотвратимостью гидравлического пресса.
Адепты, с которыми мы только что рубились, как по команде, отступили к стенам. Никакой агрессии. Превратившись в безмолвных истуканов, они замерли, ожидая, пока их хозяин решит, как именно нас будут утилизировать.
— Анализ. Мы в ловушке, — буднично сообщила Искра, будто комментировала прогноз погоды. — Неожиданный поворот. Сарказм. Энергетические контуры замкнуты. Внешний выход отсутствует. Предлагаю сдаться. А потом, когда он подойдет, ткнуть его в глаз. Это будет очень смешно!
«Твои тактические наработки меня просто восхищают, подруга», — мысленно огрызнулся я, пока по спине бежал неприятный холодок.
Тяжело дыша, Ратмир опустил свой двуручный тесак, все еще гудевший от недавнего боя. Арина медленно возвращалась в свой человеческий облик; хищные черты сглаживались, хотя в глазах так и остался гореть опасный, звериный огонь. Напряжение, до этого натянутое до предела, спало, сменившись глухой, безнадежной тишиной. Мы победили в схватке, однако стратегически нас только что размазали по стенке.
И в этой тишине, наполненной гулом машины, раздался срывающийся, полный отчаяния голос.
— Стойте!
Из-за спины Ратмира вынырнул Елисей. Его лицо побелело, как свежевыпавший снег, глаза лихорадочно блестели. В руках он сжимал какой-то кристалл-планшет, будто утопающий — соломинку.
— Вы не понимаете! Нельзя! Это… это неправильно!
Медленно повернув свою бычью голову, Ратмир одарил его взглядом, в котором не было злости. Только тяжелое, холодное презрение.
— Заткнись, щенок, — прорычал он, сплюнув на пол, который тут же покрылся инеем. — Не время для твоих соплей.
Но Елисей его не слышал. Он смотрел на меня с отчаянной, почти безумной мольбой. Сделав несколько шагов вперед, он вышел на середину зала.
— Он прав! — выкрикнул он, ткнув пальцем в ту сторону, где исчез Кассиан. — Этот мир… он обречен! Он — ошибка, построенная на боли и страдании! Хаос Жизни порождает лишь смерть, а Голод Пустоты — разрушение! Только Порядок… только его логика может все исправить! А вы… — он обвел нас безумным взглядом, — вы ведете всех нас на смерть ради… ради иллюзии!
И тут до меня дошло: парень не просто испугался. Он искренне, до дрожи в коленках, верил в то, что нес, словно сектант, узревший истину в глазах своего гуру. Это было не предательство. Он, чтоб его, пытался нас спасти. От нас самих.
— Его путь — это не смерть! — продолжал он, и голос его дрожал от переполнявших его чувств. — Это излечение! Вечный, безболезненный покой! Без войн, без предательства, без потерь! А ты, — он уставился на меня, и в его глазах блеснули слезы, — ты предлагаешь им сражаться и умирать за право страдать дальше! Ты самый страшный из всех нас, Михаил! Потому что ты даешь им надежду там, где ее быть не должно!
Его слова острыми осколками льда впились в повисшую в зале тишину. Ратмир зарычал и подался было к нему, но я остановил его движением руки. Арина замерла. Огонь в ее глазах на миг погас, сменившись болью и недоумением. Она смотрела на своего друга, на того самого нескладного мага, которого знала с детства, и не узнавала его.
Наш только что наспех сколоченный союз сейчас треснет по швам. И расколет его не враг снаружи, а наш собственный, заблудший гений.
Пацан стоял посреди зала, раскинув руки, будто проповедник перед паствой прокаженных. Клинический случай. Ратмир зарычал, как разбуженный медведь, и уже подался вперед, чтобы вправить этому оратору мозги его же собственным хребтом, но я успел выставить руку, уперевшись ему в грудную клетку, твердую, как бронеплита.
— Тихо, воевода. Дай мне.
В этот момент, до этого стоявшие истуканами, адепты пришли в движение. Беззвучно, как единый механизм, они начали медленно сходиться к центру, сужая кольцо. Их черные клинки не были подняты для атаки — они просто волочились по полу, высекая из кристалла скрежещущий, тошнотворный звук. Нас не атаковали. Нас давили психологически.
— Он не один, магистр! — прорычала Арина, и в ее голосе все еще звенели звериные нотки. Прямо перед наступающими адептами из пола вырвались и тут же застыли уродливыми шипами корни из золотистого света, заставляя врагов на миг замереть.
Пока за спиной Ратмир и Арина, отступая, формировали хлипкий оборонительный круг, я медленно подошел к Елисею.
— Включи голову, — на удивление спокойно проговорил я на фоне скрежета клинков. — Просто на секунду забудь про всю эту философию. Ты же ученый. Видел его «оранжерею». Считаешь, что вечная кома в хрустальном гробу — это излечение?
Он вскинул на меня мокрое, перекошенное лицо.
— А что я видел с вами⁈ — взвизгнул он, пока один из адептов легко, почти лениво, разрубил световую преграду Арины и сделал еще один шаг. — Смерть моего наставника! Войну, в которой нас чуть не раздавили! Ты, — он ткнул в меня дрожащим пальцем, — превращаешься в чудовище, которое пожирает души! Она, — палец метнулся в сторону Арины, отступающей под напором трех фигур, — становится зверем! Ваш хваленый хаос, ваша свобода — это просто право умирать в муках! А он… он предлагает покой!