— Покой морга, Елисей, — не повышая голоса, я сделал еще шаг к нему, пока адепты сжимали кольцо вокруг моих друзей. — Он предлагает не жизнь без боли, а отсутствие жизни как таковой. Жизнь — это право встать утром и решить, что ты будешь делать. Право любить, ненавидеть, ошибаться и, да, страдать. Забери это право — и останется лишь функция. Безупречно работающий механизм в стерильной пустоте.
Мои слова отскакивали от него, как горох от стены. Он не слушал, его взгляд был прикован к тому, что творилось у меня за спиной: парировав выпад, Ратмир отступил еще на шаг, и на его лице отразились не только ярость, но и отчаяние.
— Право страдать… — он горько, криво усмехнулся сквозь слезы. — Какое благородство. Скажи это старому Гришке из обоза, который умер у меня на руках от «Серой Хвори», кашляя собственными легкими. Он очень хотел «свободно пострадать» еще немного. Скажи это Ратмиру, который каждый день смотрит на тебя и репетирует, как вонзит меч тебе в спину, потому что боится, что ты сожрешь его во сне! Какая прекрасная свобода!
За моей спиной Ратмир дернулся, будто его ударили. Елисей попал в самую больную точку.
«Анализ, — бесстрастно вклинилась Искра. — Юнит „Елисей“ перешел от общих концепций к апелляции к конкретным травматическим воспоминаниям. Эффективность его аргументации повысилась. Вероятность твоего контрубеждения логическими доводами — девять процентов. Кстати, тот адепт слева собирается атаковать Арину через три… две…»
— Арина, левый фланг! — гаркнул я, не оборачиваясь.
Короткий рык, вспышка золотого света и глухой удар раздались за спиной.
— Я видел достаточно, чтобы понять, — Елисей вытер слезы тыльной стороной ладони, и его лицо начало меняться. Дрожь ушла, сменившись холодной, отстраненной решимостью. Он смотрел, как мои друзья, мои последние союзники, отчаянно бьются в ловушке, и в его взгляде читалась не злость, а жуткая, врачебная правота. — Вы все — больны. Весь этот мир болен. И когда врач предлагает тяжелобольному пациенту ампутацию, а тот орет, что хочет и дальше гнить заживо, потому что это его «свободный выбор»… что должен сделать врач?
Он смотрел на меня уже не как на командира или друга. Он смотрел на меня как на пациента — буйного, опасного, которого необходимо зафиксировать для его же блага.
— Я не могу позволить тебе уничтожить их всех, Михаил, — его голос стал ровным и тихим, и от этой тишины мороз пошел по коже. — Не могу позволить, чтобы Арина мучилась от вины, а Ратмир — от страха. Я должен их спасти. Даже если для этого придется пойти против тебя.
В его глазах, еще минуту назад полных слез и отчаяния, погас последний огонек сомнения. На смену ему пришла твердая, фанатичная уверенность. Он сделал свой выбор. И этот выбор был не в нашу пользу.
— Мне жаль, Михаил, — произнес он, и в голосе не было ни капли сожаления. Только холодная, безграничная жалость хирурга к органу, который предстоит удалить. — Искренне жаль, что ты этого не видишь. Но кто-то должен принять тяжелое решение.
Я только что потерял его. Окончательно. Он больше не был нашим товарищем, нашим гением-недоучкой. Он стал адептом — самым опасным из всех, потому что искренне верил, что творит добро.
— Вероятность убеждения упала до нуля, — констатировала Искра, пока Ратмир с ревом отбрасывал от себя сразу двух противников. — Рекомендую перейти к плану «Б». Ткни его в глаз. Я все еще думаю, что это будет очень смешно.
Жалость в его глазах стала последней каплей. Ненависть, страх, злость — все это было бы понятно, однако эта холодная, врачебная жалость к безнадежно больному пациенту выбила последнюю пробку. Я подался было вперед, чтобы схватить этого новоявленного спасителя за грудки, но было уже поздно. Он сделал свой выбор.
Развернувшись на пятках, Елисей бросился бежать. От него веяло не страхом, а жуткой, фанатичной решимостью. Он мчался не к выходу, которого не было, а вглубь зала, к его центру, где из пола выступала похожая на алтарь консоль из черного, поглощающего свет кристалла.
— Ратмир, взять его! — рявкнул я.
Но старый вояка, с рыком отбросив одного из адептов, тут же был связан боем с двумя другими. Его лицо исказилось от ярости и бессилия: цель была видна, но добраться до нее было невозможно.
Рванув было за Елисеем сам, я наткнулся на стену из трех адептов. Они не атаковали в лоб, а просто преградили путь, опустив клинки и создав непроходимый барьер. Мышеловка захлопнулась, и каждый из нас оказался занят своей собственной, персональной ловушкой. Идеальный тактический ход, чтоб его.
А Елисей уже был у цели. Рухнув на колени перед черной консолью, он заставил свои пальцы замелькать над ее поверхностью. Он творил: его магия, магия программиста, сплетала в воздухе сложнейшие узоры из рун. Синие, холодные искры срывались с кончиков пальцев и впитывались в черный кристалл, отчего тот отвечал тусклым, внутренним свечением. Он не ломал защиту. Он был ключом, которого не хватало Кассиану.
— Анализ. Юнит «Елисей» инициирует протокол «Каскадный запуск», — голос Искры в моей голове звучал теперь без всякой иронии. — Он использует свои энергетические паттерны как мастер-ключ. Михаил, если ты не остановишь его в течение…
Не слушая, я понял, что прорываться с боем слишком долго.
— Искра, — мысленно прорычал я, отбивая выпад одного из адептов. — Мне нужен их канал связи. Тот, по которому Кассиан отдает приказы.
— Это закрытая, псионно-резонансная сеть… — начала было она.
— Да или нет, подруга!
Секундная пауза.
— Теоретически возможно. Мне понадобится прямой контакт с одним из них. И вся твоя свободная «вычислительная мощность».
«Будет тебе прямой контакт», — зло усмехнулся я.
— Ратмир! Арина! Ко мне! Прикройте!
Они поняли без лишних слов. Ударив по полу волной света, Арина ослепила и отбросила своих противников. Ратмир, взревев, сделал то же самое, но с помощью своего меча. На пару секунд мы снова были вместе.
Выбрав свою цель — того, что был ближе, — я сделал вид, что собираюсь рубить сплеча, заставив его выставить блок. А сам, вместо удара, шагнул ему навстречу и свободной левой рукой вцепился в его маску.
Холодная поверхность обожгла пальцы.
— Работай, твою мать!
Мир взорвался белым шумом. В сознание хлынули тысячи голосов, приказов, отчетов о состоянии — потоки данных, грозившие раздавить разум. Но сквозь этот хаос пробился отчетливый, машинный голос Искры.
— Нашла! Ошибка в расчетах энергопотребления… Система не учитывает… аномальный источник поглощения… Критическая нестабильность при пиковой нагрузке…
Вот оно. Клочок информации. Зацепка, которой должно хватить.
Тем временем Елисей почти закончил. Поверхность консоли под его руками уже пульсировала ровным, холодным, синим светом. Он встал с колен, его лицо было бледным, но торжествующим.
— Кассиан! — заорал я в пустоту, вкладывая в этот крик всю мощь взломанного канала связи. Мой голос, усиленный и искаженный, пронесся по всему залу.
Наступающие адепты на долю секунды замерли, сбившись с ритма. Система подвисла, пытаясь обработать аномальный вброс.
— Я знаю, чего ты хочешь! — продолжал орать я, пока по носу текла кровь от напряжения. — Но твой план — дерьмо! Он неполный! Твоя система не учитывает одного!
Пальцы Елисея замерли в сантиметре от финальной руны.
— Мой Голод — это не баг, это фича! Тот самый катализатор, который должен сбалансировать систему! Ты пытаешься запустить машину без ключа зажигания, и она захлебнется! Разнесет к чертям всю эту гору вместе с твоей драгоценной коллекцией!
— Ложь! — раздался в моей голове холодный, бесстрастный голос Кассиана.
Он ответил. Но в его голосе была микроскопическая, однако заметная доля неуверенности. Мои слова попали в ту самую ошибку в расчетах, которую нашла Искра.
По залу прошла волна искажений. Синий свет на полу замерцал, как в старой лампочке. Мой блеф, подкрепленный реальными данными, заставил его сомневаться.
Но Елисей не стал ждать. Он видел колебание системы, видел панику в глазах своего кумира, которую тот не смог скрыть.
— Нет… он лжет… — прошептал он, глядя на дрожащий свет. — Я верю в вас… вы не можете ошибаться… Я должен помочь!
Это был его последний, отчаянный акт веры, призванный доказать, что его выбор правильный, что его бог не колеблется.
И его рука опустилась на консоль.
Последняя руна вспыхнула ослепительным, синим светом.
Отшвырнув от себя адепта, я рухнул на одно колено, хватаясь за голову. Из ушей и носа хлестала кровь, перед глазами на миг потемнело. За спиной раздался отчаянный крик Арины и яростный рев Ратмира.
Мы проиграли.
Падая на колено, я погрузился в месиво из боли, белого шума и запаха собственной крови. Мы проиграли. Елисей нажал на кнопку, и сейчас наш уютный мирок свернут в трубочку и засунут туда, где солнце не светит.
Однако ожидаемого взрыва, который разнес бы все к чертям, не последовало. Случилось нечто куда худшее.
Давивший на уши низкий гул сменился абсолютной, противоестественной тишиной. А потом из центра зала, из Ядра, которое только что активировал Елисей, ударила волна абсолютного холода — холода, который не просто замораживал, а вычитал из мира само понятие тепла, движения, жизни.
Первая волна, невидимая, но физически ощутимая, прошла сквозь зал. Мой внутренний Голод, до этого рычавший, заткнулся и забился в самый дальний угол моего сознания, скуля, как побитый щенок.
А потом началось.
Слабое, голубоватое сияние поползло от центрального Ядра по полу, и все, чего оно касалось, с тихим, мелодичным звоном превращалось в гладкий, иссиня-черный кристалл.
— Назад! — заорал я, поднимаясь на ноги. — Все ко мне!
Инстинктивно выставив вперед Искру, я выпустил сгусток концентрированной тьмы. Он долетел до наступающей волны и… просто растворился в ней, не оставив даже ряби. Бесполезно.
Ратмир, уже тащивший за собой Арину, остановился на секунду и со звериным ревом рубанул своим двуручником по наступающей кромке кристаллического пола. Меч отскочил с жалким звоном, не оставив даже царапины, пока по рукам воина пробегала дрожь.