— Он пуст! — всхлипнул парень. — Нужна… нужна сила, способная зажечь звезду! Где мы ее возьмем⁈
Не отвечая, я закрыл глаза, снова погружаясь в свое новое, уродливое, черно-белое зрение. Этот мертвый город-механизм предстал передо мной не руинами, а картой. Картой чудовищной катастрофы, оставившей после себя шрамы. Невидимые для обычного глаза, они пронизывали все вокруг — тонкие, мерцающие разломы в самой ткани реальности, похожие на трещины на лобовом стекле после попадания камня. Они не кровоточили, нет. Однако они «фонили». Из них сочилась та самая первичная, хаотичная энергия, которая когда-то и разнесла здесь все к чертовой матери.
Мой внутренний зверь, моя голодная Искра, отозвалась на это зрелище утробным, требовательным урчанием. Это была не просто еда. Это был шведский стол.
— Кажется, я нашел нам «розетку», — сказал я, открывая глаза.
— Что ты задумал? — Арина, до этого молчавшая, сделала шаг вперед. В ее глазах плескалась тревога. Она тоже чувствовала эти разломы, однако для нее они были не источником, а ранами. Открытыми, гноящимися ранами на теле мира.
— План простой, как три копейки, — я обвел взглядом зал. — Мы не можем построить новый генератор. Зато можем устроить короткое замыкание в старой проводке. Я просто… проткну одну из этих трещин. Открою кран на пару секунд. Этого должно хватить.
Его лицо вытянулось, побелело, как сметана, когда Елисей уставился на меня, как на полного психа.
— Магистр, это не трещины! Это сдерживающие печати! Если вы их тронете, вы не просто выпустите энергию — вы разрушите саму матрицу этого места! Это как выдернуть несущую стену из здания, чтобы разжечь костер!
— Это безумие, Михаил! — Арина подошла почти вплотную, и ее теплое поле заставило мой внутренний холод злобно зашипеть. — Это не просто энергия! Это открытая, гноящаяся рана на теле мира! Ты собираешься сунуть в нее руку — она сожрет тебя, и даже костей не оставит!
— Лодка уже тонет, принцесса, — я криво усмехнулся. — Я просто пытаюсь использовать эту дыру, чтобы выплеснуть воду наружу. Других вариантов у нас нет. Ратмир, — я повернулся к воеводе, — уведи всех к выходу. И будь готов бежать. Очень быстро.
Ратмир долго смотрел на меня, потом на Арину, потом на Елисея, который уже, кажется, был готов упасть в обморок. В его солдатской башке шла сложная работа. А потом он просто мотнул подбородком.
— Выполняю, командир.
Оставшись один посреди зала, я пошел к самой большой, самой уродливой трещине в стене, пульсирующей едва заметным, больным светом. Меч в моей руке дрожал от предвкушения.
— Анализ. Выбранный разлом нестабилен. Вероятность неконтролируемой цепной реакции — сорок два процента, — бесстрастно сообщила Искра. — Вероятность твоей аннигиляции — семьдесят три процента. Мне нравится этот план. Он дерзкий.
— Мне тоже, — прошипел я и, сделав глубокий вдох, вонзил Искру в самый центр разлома.
Мир взвыл.
В голове зазвучал скрежет — будто миллионы стеклянных осколков перемалывают друг друга, и этот звук лез прямо в мозг, игнорируя уши. Воздух вокруг меня пошел рябью, как на экране старого телевизора, который пытаются настроить кувалдой. Из пробитой мной дыры хлынул не свет и не тьма — чистый, незамутненный хаос. Поток сырой, первозданной энергии, еще не ставшей ни Жизнью, ни Пустотой.
И Искра начала жрать.
Она не просто поглощала — она всасывала этот поток с утробным, чавкающим восторгом, как гигантский пылесос. Меч в моей руке раскалился добела, а потом, наоборот, стал обжигающе ледяным. Черные вены на нем вспыхнули так, что пришлось зажмуриться.
А меня рвало на части. Я больше не управлял процессом, превратившись в клапан, который сорвало под чудовищным давлением. Поток хаоса не просто тек сквозь меня — он переписывал меня, стирая старые файлы и загружая новые, битые, зараженные вирусом вечности. Кровь хлынула из носа, из ушей. Боль достигла такого пика, что я заорал, но крик утонул в этом беззвучном реве.
— По-по-поглощение… эне-ергии… уровень… за-запредельный… С-системный восторг… — проскрежетало у меня в мозгу, и бесстрастный голос Искры впервые сорвался, пойдя помехами.
На самой грани, когда сознание уже уплывало, а тело было готово рассыпаться в пыль, поток иссяк. Разлом с тихим, обиженным щелчком схлопнулся.
Я рухнул на колени, едва успев выдернуть меч. Из горла вырвался сиплый, сдавленный хрип. Тело превратилось в одну сплошную, ноющую рану. Но меч… он был другим.
Он больше не был голоден. Он был… сыт. Полон до краев. Черные вены на нем не пульсировали — они ровно, мощно светились изнутри иссиня-черным, холодным светом.
— Зарядка завершена. Энергетические ячейки полны, — раздался в голове спокойный, почти довольный голос Искры. — Кажется, я немного переела. Можно приступать к работе.
Подняв голову, я увидел, как расколотый белый обелиск в центре зала отзывается на эту новую силу. Трещина на нем замерцала, а символы на его поверхности один за другим начали вспыхивать ровным, молочным светом. Он просыпался.
— Работает… — выдохнул я, сплевывая на пол сгусток крови. — Кажется, работает…
— Возвращаются! — крик Ратмира с порога заставил меня обернуться.
Мой отряд, до этого прятавшийся за проломом в стене, теперь осторожно, как саперы, возвращался в зал. Лица их были бледными, глаза — круглыми от ужаса. Они не видели моей внутренней борьбы, зато прекрасно слышали беззвучный вой, который сотрясал сами основы этого места.
— Что это было, Магистр⁈ — Елисей подбежал ко мне, его взгляд метался между мной, моим мечом, который теперь ровно и мощно светился изнутри, и оживающим обелиском. — Это… это было неправильно! Вы не просто открыли кран, вы… вы сломали плотину!
— Главное, что теперь у нас есть вода, — прохрипел я. — А теперь заткнитесь и смотрите. Кажется, начинается вторая серия.
Не успел я договорить, как белый обелиск вспыхнул. Яркий, но не слепящий молочный свет залил зал, заставляя тени сжаться по углам, и снова, как в прошлый раз, прямо в наших головах раздался бесстрастный, механический голос:
«ИСТОЧНИК ПИТАНИЯ ОБНАРУЖЕН. СИСТЕМА СТАБИЛИЗИРОВАНА. ЗАГРУЗКА АРХИВА… ПОВРЕЖДЕННЫЙ СЕКТОР ОБНАРУЖЕН. ЗАПУСК ПРОТОКОЛА ВОССТАНОВЛЕНИЯ ДАННЫХ ИЗ РЕЗЕРВНОЙ КОПИИ… ВОСПРОИЗВЕДЕНИЕ ЗАПИСИ „ПРОЕКТ_СТРАЖ“».
Над вершиной обелиска начало рождаться изображение — на этот раз не рваное и хаотичное, а четкое, ясное, пугающе реальное. Мы снова оказались в той самой лаборатории-соборе, однако картина была иной. Никакого величия, только отчаяние.
Уцелевшие Архитекторы, чьи сияющие фигуры потускнели и мерцали, как догорающие свечи, метались вокруг трех постаментов. На них, в вибрирующих от напряжения силовых полях, парили три объекта.
Первым был сгусток абсолютной, всепоглощающей тьмы, который я узнал сразу. Мой будущий меч. Он бился и корчился, как живое существо, пытаясь вырваться. «Так вот как тебя слепили, дружище, — пронеслась в голове холодная мысль. — Не в кузне, а в аду. Из чистого, концентрированного „ничего“. Приятно познакомиться, так сказать, с родителями».
Вторым — шар слепящего, яростного золотого света, источавший волну неконтролируемого роста. Он не просто сиял — он порождал вокруг себя мимолетные, уродливые формы, которые тут же распадались. Арина рядом со мной издала тихий, сдавленный стон узнавания.
И третьим… третьим был идеальный, многогранный кристалл, похожий на гигантский алмаз. Он не светился и не поглощал свет — он его преломлял, раскладывая на тысячи радужных бликов. Абсолютно неподвижный, он источал такой незыблемый, вечный покой, что хотелось выть от тоски. Порядок.
— Ключи… — прошептал Елисей, и в его голосе смешались благоговение и ужас. — Они не нашли их. Они их… создали. Изолировали чистые аспекты.
Картинка сменилась. Архитекторы, используя какие-то непостижимые инструменты из чистого света, начали «ковать» эти аспекты, придавая им форму. Тьма сжималась, вытягивалась, обретая знакомые очертания клинка. Золотой свет сплетался в изящный, богато украшенный скипетр. А ледяной кристалл превратился в массивный, почти грубый боевой молот, каждая грань которого была безупречна.
А потом в зал вошли они. Трое добровольцев.
У них были не бесформенные фигуры из света, как у Архитекторов, а высокие, изящные, но вполне материальные тела. И лица, на которых застыла мрачная, непоколебимая решимость.
Запись показала жестокий, болезненный ритуал, от которого отвернулись даже мои закаленные вояки. Архитекторы не просто вручили им оружие — они «вживляли» Ключи в носителей, сплавляя их души и тела с первозданной силой. Одного из воинов окутала тьма, превращая его доспехи в черный, как ночь, панцирь. Заглянув в его шлем, в эту бездну, я увидел не чужое лицо, а свое собственное. Свое будущее. Или свое прошлое. Черт его разберет.
Второго пронзил золотой свет, и его броня засияла, как полуденное солнце. Арина замерла, глядя не на воина, а на воительницу. В сияющих золотых доспехах, с ее лицом, с ее глазами. Она смотрела на свою прародительницу. И на свой приговор.
Третьего сковал лед, превратив его доспехи в мерцающий, кристаллический монолит.
Когда все закончилось, перед нами стояли трое. Уже не просто воины. Стражи.
Один — в темных, как сама Пустота, доспехах, с моим мечом в руке. Вторая — в сияющих, золотых, со скипетром Жизни. И третий — в серебряных, кристаллических, с ледяным молотом Порядка на плече.
— Они стали живыми контейнерами, — прошептала Арина, и ее лицо было белым, как полотно. — Сосудами, чтобы сдерживать то, что нельзя было уничтожить.
Последний кадр был молчаливым и величественным. Трое Стражей, спина к спине, стояли перед гигантским, рваным разломом в реальности, из которого сочился первозданный хаос. Я скосил глаза на Ратмира. Он не смотрел на магию, он смотрел на воинов. На их стойку, на их решимость. Он не видел богов или демонов. Он видел солдат, идущих на свой пост. На вечное дежурство. И в его взгляде, впервые за все время, я увидел не страх, а глубокое, почтительное уважение. Уважение солдата к другим солдатам.