Господин дэ Дон с задумчивым видом спустился со сцены и указал гостю в сторону стола и тех двух стульев рядом с "троном". Они сели.
— Сочиняю гимн, — сказал Дин, указывая на помост, с которого спрыгивали игрушки и расползались по темным углам, подгоняемые суетливым Мотей.
— Гимн чего? — спросил Элеш.
— Свой личный. Давно мечтал, пора уже. Застрял на второй строчке.
Элеш не знал, что на это сказать, и старался не очень широко улыбаться.
— Есть дело, — начал Дин. — Не знаю, покажется трудным или ерундой… Вы кажется выпили?
— Да, — сознался Элеш.
— Но, думаю, это даже к лучшему. Хочу отправить вас за город, где-то через час-полтора.
— Я готов.
— Но в компании одного человека. Михель Тайвахо, турист из Южной Америки. Кажется, из северной Южной Америки, точно не скажу, но знаю, что там очень тепло.
— Кто он?
— Это знать не обязательно, я и сам не знаю, как раз и хотел бы узнать. Езжайте с ним, слушайте хорошенько, запоминайте. Возьмите с собой что-нибудь отрезвляющее, да возьмите и вина, кстати. Я не уверен, но кажется ему можно пить. По возможности установите доброжелательный контакт, якобы встретились невзначай, уютное общение в дороге, легкая беседа.
— Под какой легендой я еду? — спросил Элеш.
— На ваш вкус, но без большого вранья. Можете прямо говорить правду, за исключением связи с фондом. Например, вы сами южанин, давно здесь живете и едете смотреть Железную Маму, а то ни разу не видели.
— Я как раз не видел.
— Вот, отлично!
Элешу пришла в голову хорошая мысль:
— Допустим, мне старая подруга передала сувенир с наказом закопать возле Мамы, — сказал он.
— О, замечательно! Элеш, вы хорошо соображаете. Чудная легенда! Мол, вам напомнили детство, вернули старую, но ценную вам безделушку, накатила ностальгия, вы немного выпили и спонтанно поехали к Железной Маме: и посмотреть древность, и закопать у древности секрет. Чудесно!
— Какова моя настоящая цель?
Дин отъехал на стуле влево, открыл ящик стола, посмотрел на что-то внутри, не доставая наружу, снова закрыл ящик и вернулся к Элешу.
— Настоящая цель — убедить Михеля остаться в Солертии. Невзначай, издалека, боже упаси навязываться и тем более отпугивать. Тихо так, фоном дать понять, что Солертия — город городов, центр мира, и ехать мимо нее куда-то дальше — это упускать большие возможности. Мол, надо остаться здесь, потому что всё здесь, а будет еще лучше.
Сказав это, Дин посмотрел так, что Элеш понял: можно подать туристу новость о множителе именно как достоверную новость, а не как слух.
— Надеюсь на вас. Езжайте через Мамины ворота. Если нашего туриста там не окажется, то всё равно прогуляйтесь наружу, — сказал Дин. — Забыл спросить: вы хоть раз были снаружи?
— Я был и далеко снаружи, — напомнил Элеш и показал головой в сторону стола.
— Ах, да, Северный полюс! — вспомнил Дин. — Простите! В общем, езжайте. Венна проводит до ворот, возьмет всё необходимое и покажет Михеля. Только не берите ее наружу, ей нельзя. Завтра увидимся, я надеюсь. Если вам будет тяжело, то оставайтесь дома, отдыхайте, только отправьте мне короткий отчет не позже трех часов дня. До свидания!
Элеш попрощался и вышел. В коридоре ждала Венна, готовая работать. В руках у нее был черный футляр, а на лице ни тени сомнения, за кого надо рыть землю — они без слов поняли друг друга. В футляре было редкое вино откуда-то из Европы и отрезвин. Они быстро доехали до Маминых ворот и по дороге успели обсудить план действий. Договорились, что Элеш будет отыгрывать чуть более пьяного, чем был на самом деле, и перед пограничниками будет настаивать, чтобы Венна ехала с ним. Она же, в свою очередь, будет уговаривать его отложить поездку и успокаивать. Они пропустят один маршрутный вездеход, Элеш попробует нанять срочный, но станет ругаться, что очень дорого, и предложит Михелю взять вездеход на двоих. Что-то, наверно, придется сымпровизировать, тем более если их турист не решится ехать срочным вездеходом, и они дополнительно договорились об условных жестах. Было бы идеально, если бы Михель сам напросился к ним.
— Он темнокожий? — спросил Элеш.
— Нет. Посмотрите в планшете.
Но он не стал смотреть.
— Он говорит по-русски?
— Кажется, нет, — неуверенно сказала Венна. — Но он образованный человек и может знать несколько фраз, тем более раз поехал на Север.
— Венна, почему вам нельзя наружу?
— У меня повреждение в мозгу, от перепада температур могу выйти из себя.
— Это нельзя починить?
— Не берутся. Говорят, проще… — и она крутнула кистью перед лицом, показывая как ей скручивают голову.
Они приехали на вокзал и зашли в зал ожидания. Первое, что они увидели в огромном зале, была группа задержанных у левой стены в окружении полицейских и пограничников. Это были протестующие, которые вернулись с Розовой горы, другой достопримечательности восточного направления. Среди задержанных были и Женя Манаркина с подругой Викой, которые подходили к ним в кафе. Женя помахала Венне огромной шапкой, на что Венна ответила скромным жестом, будто чего-то опасалась. Элеш хотел подойти, но полицейский издалека увидел его движение, сделал серьезный жест в сторону регистрации, и он оставил эту затею. Всего активистов было два десятка человек, их видимо не спешили оформлять, потому что они расстелили куртки и уселись на полу. Это были в основном молодые люди гораздо моложе Элеша, у них были довольные лица, они хлебали суп из казенных контейнеров, болтали с сотрудниками и смеялись, один был в наручниках, что не мешало ему ужинать с самым радостным видом. Атмосфера была совершенно домашняя: задержанные общались с полицией так, будто те им родные люди, и полицейские отвечали тем же.
В Солертии трудно с общественными протестами. Для этого должны быть серьезные основания и много активных недовольных, только тогда городские власти могут закрыть глаза на кратковременные беспорядки, дать народу выпустить пар, а потом выйти к общественности с повинной головой и некоторыми поблажками — и все довольны. Такие эксцессы бывают раз в десять-пятнадцать лет, в основном после спортивных мероприятий, к которым прицепом идут разные политические конвульсии. Но есть особо активные горожане, которым мало, и чья жизнь проходит в смертной скуке, когда они не на улице с плакатом. Им хочется бузить чаще, но это их желание наталкивается на жёсткое противодействие полиции, которая перед малочисленной группой любит показать суровость, отметелить кого попало и рассадить по тюрьмам самых неадекватных. Что, кстати, встречает в толще народа довольно сдержанное, но всё-таки одобрение.
В общем, для тех, у кого горит душа, но кто не в силах поднять большой протест и в то же время не желает хорошо сидеть в тюрьме, еще в старинные времена нашли способ, который устроит и горячую душу, и городские власти. А именно: протестовать за городом с обязательной трансляцией на официальном городском канале с минутной задержкой и минимальной цензурой. Розовая гора, находящаяся в часе спокойной езды от границы города, со временем стала любимым местом таких протестующих. Чего только с ней, бедной, не делали и каких представлений не разыгрывали на ее заснеженных склонах: прыгали, разукрашивали надписями, орали голыми на вершине; в общем, маргинальная политическая театральщина, которая бывает во всяком городе в нашей богоспасаемой чаше.
Однако, совсем без полиции и тюрьмы дело не обходится. Дело в том, что, добавляя остроты и "настоящести" своим представлениям, активисты едут за город, не регистрируясь в Спасательной службе, что не только опасно само по себе, но и неправильно с юридической точки зрения. Любой человек, законно передвигающийся внутри города, может покинуть его, сказав пограничникам: "Эвакуируюсь", — и те не имеют права ему препятствовать. Эвакуация — святое и нерушимое право каждого, но, когда человек вернется обратно, у него спросят: "Почему вы эвакуировались?" — и он обязан будет доказать, что убегал по уважительной причине и в спешке забыл о регистрации. Если причины нет, значит человек преступил закон и его не сильно, но накажут. Сделав это несколько раз, ты уже не отделаешься штрафом и понижением рейтинга — ты познакомишься с тюрьмой. Обычно дают пять суток, но это тем, кто ложно эвакуируется по пьяному делу или из-за периодических вспышек безумия. Но если человек эвакуируется с политическими мотивами, то, хоть это и не совсем равноправно, но судья навесит ему десять или пятнадцать суток, на что протестанты идут осознанно, показывая серьезность своей идеологической позиции. Тут все довольны: внутри города порядок, полиция при деле, активный гражданин дышит полной грудью.
— Его нет, — тихо сказала Венна.
Михеля Тайвахо не было в зале, но они решили не отступать от задуманной схемы, ведь он мог появиться в любую секунду. Элеш оделся в теплую одежду, пошел регистрироваться у спасателей и там начал веселый скандал: делал вид, что не понимает, почему не выпускают Венну.
— Поеду только с ней! — кричал он, играя веселого и пьяного, которому взбрело в голову что-то свое.
Подошли пограничники, начали объяснять, что Венна в черном списке.
— Поедет и пусть сидит в вездеходе, наружу не пойдет, — настаивал Элеш.
Венна со смехом оттаскивала его за локоть, он сопротивлялся, и тут почувствовал, что она дважды сжала его руку, это был сигнал, что Михель где-то рядом. Еще немного побузив, Элеш дал утащить себя обратно в зал, и тут как раз объявили, что маршрутный вездеход отошел.
— Ну всё, уходи! — громко сказал он Венне и даже подтолкнул ее. — То есть не уходи, а жди здесь! Дождись, смотри. Я приказал, — и он сделал грозный взгляд, от которого она рассмеялась.
— Буду ждать. Езжай, — сказала Венна.
Элеш увидел рядом невысокого смуглого человека средних лет и, сам не зная что делает, снял шапку, прижал ее к груди и сделал глубокий кивок головой:
— Здравствуйте! — приветствовал он Михеля Тайвахо.
Он снова надел шапку и пошел к стойке, где стал требовать у вторицы-администратора вездеход до Железной Мамы. Та сказала, что придется ждать целый час, но можно взять скорый.