Через несколько минут, когда он ощутил себя достаточно трезвым предстать пред лице внутреннего правосудия, он пошел обратно. Судейский чиновник с недовольным лицом провел его на второй этаж и оставил одного в маленьком темном кабинете без окон, где не было ничего, кроме двух стульев напротив друг друга и четырех слабых светильников по углам. Элеш сел и стал ждать. С момента переезда в Солертию он был здесь три раза, и все три раза ему только повышали внутренний рейтинг. Могли ли сегодняшние события, особенно у Железной Мамы, повлиять на судей? "Наверно нет, — решил Элеш. — Не так же быстро".
Вскоре в комнату вошел второид, мужчина средних лет, одетый во всё черное, и сел напротив Элеша.
— Здравствуйте, господин Маслов! — приветствовал он. — Простите, что поздно! Вы могли бы и перенести.
— Здравствуйте! Просто у меня день такой, что всё разом. Так уже и доделать все дела.
— Да, мы видели. Нас тут сразу пятеро. Вам будет непривычно, но мы ненадолго.
— Слушаю вас.
— Дело простое. Мы повышаем вам внутренний рейтинг до девяноста трех.
— Спасибо! — почти безразлично поблагодарил Элеш.
— Вы сегодня хорошо себя показали.
— Вы успели посмотреть?
— Да, теперь будем успевать всё. Сто семьдесят один — это действительно множитель погружения, и это известно уже во всём мире. И с сегодняшнего утра множитель работает в Погружённом мире, но только для погружённых из Солертии. Тут у нас свои проблемы. Пока вы метались по своим делам, Элеш, у нас прошло почти три месяца. Очевидно, что смотрели не вас одного, но у вас сегодня самая интересная история.
— Мне наверно самому понравится, когда буду вспоминать лет через пять — но только не сегодня.
— Понимаем. Ладно, не будем задерживать. Вам надо отдохнуть.
— Стойте, вы и сейчас замедлены?
— Ускорены, вы хотели сказать? Да, каждую реплику обсуждаем по несколько минут. За рюмочкой, за чашечкой. Мы единодушно считаем, что вы когда-нибудь всё это испытаете. Только вы с Ёлей, действительно, не тяните с детьми, наш добрый совет, и всё будет хорошо.
— Да, нам уже со всех сторон говорят. Мы и сами хотим.
— И слава богу! До свидания!
— До свидания! — попрощался Элеш.
Второид вышел. Элеш немного посидел, пытаясь порадоваться новому повышению рейтинга, но ничего не чувствовал: именно так и ощущаешь себя, если дважды за день пьянеешь, а потом трезвеешь, используя лекарства. Он вышел на улицу, вдохнул полной грудью свежий ночной воздух, дошел до ленты и поехал домой. Подходя к дому, он не чувствовал ничего, будто превратился в андроида — того и гляди в его сознание внедрится оператор, а он будет только двигаться и подсказывать, не имея воли и не переживая по этому поводу. Подойдя к ярко освещенному подъезду, он вспомнил о двух вещах: во-первых, он забыл взять подарок в миритском храме; во-вторых, он забыл про ногти. Элеш осмотрел руки и убедился, что ногти в кошмарном состоянии, на правой руке были даже полоски грязи с того газона, где он закапывал секрет. Элеш хотел удивиться насколько же ему всё равно, но даже удивиться не смог.
Он поднялся к себе и сразу из прихожей, еще не закрыв входную дверь, услышал громкий всхлип. Он быстро прошел в гостиную и увидел Ёлю в самом жалком виде: она сидела на диване, вся залитая слезами, с опущенными руками, чтобы весь мир видел ее слезы, и всхлипывала на всю квартиру. Когда вошел Элеш, она зарыдала с новой силой. Какой бы ни был сейчас бесчувственный, но Элеш сразу понял, что всё хорошо, а Ёля плачет только потому, что давно не плакала. Такое с ней бывало, но не чаще двух раз в год — можно было вытерпеть. Главное, что знал Элеш, тут нельзя было медлить, что-то спрашивать и отвлекаться, поэтому он сразу подошел к Ёле, сел рядом и молча обнял ее, понимая, что через пару минут она успокоится сама, а до того времени не поможет ничего.
Но на самом деле Ёля рыдала не просто так, а по причине вселенского масштаба, тут Элеш неправильно понимал. Объяснить причину было бы слишком долго, тем более Элешу было вовсе не обязательно ее знать, однако мы попробуем заглянуть в мысли и чувства Ёли, которые привели ее в расстройство.
Когда сегодня утром Элеш ушел устраиваться на работу, Ёля еще два часа провела на дежурстве, почти не шевелясь в своем кресле, и под конец уже всерьез думала, что это безумие надо прекращать: ей уже откровенно сели на голову, так недолго и сорваться, а срываться было нельзя. Наконец Ёлю освободили, она походила по дому, приводя чувства в порядок, и начала себя немного жалеть, ведь все пользуются ее добротой. Тут как раз обновили внешний рейтинг, пришли деньги, которые успокоили ее, и уже через пять минут Ёля спала тяжелым, каменным сном.
Через несколько часов Ёля проснулась совершенно разбитая, будто не отдыхала. Она поворочалась, но больше не уснула, пришлось подняться и жить этот дурной, мутный, шатающийся перед глазами день. Она прочитала сообщение от мужа, поняла, что он нашел хорошую работу, но порадоваться не смогла: настолько у нее плыло в голове. Именно в этот момент Ёля и совершила главное преступление, от осознания которого так горько потом рыдала. Дело в том, что она… забыла про Элеша. Всего лишь забыла — вы, пожалуйста, не додумывайте что-то постороннее — но забыла так крепко, будто Элеша нет и никогда не было. Это и было в ее вселенной самое страшное преступление, но которое она осознала только потом. И вот так, с забытым, выкинутым из памяти мужем Ёля и прожила остаток дня.
Внешне день был самым обычным, каких много бывает у простой, симпатичной, молодой девушки-южанки в нашей яркой, культурной, энергичной и в то же время такой спокойной и уютной Солертии — самом старом и самом большом городе Большого Севера. Ёля привела себя в порядок и вышла из дома, где свежий воздух и яркое солнце взбодрили ее и немного примирили с такой трудной жизнью. Она обычным порядком обошла все окрестные магазины, не встретила никого из знакомых, купила и отправила домой разное нужное и, сдерживая себя, что было нетрудно ее рациональной душе, помечтала о разном ненужном. Куда-то ехать не хотелось, она пошла в Утиный парк, покормила рыб с моста, потом легла на коврик под старой сосной и до поздних сумерек играла, читала новости и болтала с матерью, сестрами и подругами из Москвы. У всех были какие-то сплетни, срочные проблемы, все требовали Ёлиного совета, утешения и участия, она оказалась нужна всем и конечно не отказала никому. И надо же такому случиться: ни одной из ее собеседниц не пришло в голову спросить как дела у самой Ёли, что с Элешем, почему, в конце концов, у нее такой замученный вид? Сегодня был тот день, когда вселенная только брала от Ёли, ничего не давая взамен.
Пора было домой, тем более ей захотелось спать. Она могла бы поспать и здесь, под сосной, но подумала, что ее увидит полицейский патруль и могут разбудить, а если и не разбудят, то будут ходить неподалеку и приглядывать, а ей не хотелось обременять даже полицейских. Ёля пришла домой, выгребла из почтового ящика сделанные днем покупки, не стала их разбирать, а просто положила на кухонном столе. Ее сильно клонило в сон, она только разделась, не пошла в спальню и легла на диване в темной гостиной. Какая-то тревожная мысль мелькнула на краю ее сознания, но Ёля была не в силах думать и уснула.
Мелькнувшая мысль, если ее озвучить, была такой: "Что это за коробочка среди покупок? Я, кажется, ничего похожего не покупала". Да, среди покупок была лишняя вещь. В коробочке был парижский трайфл с запиской Элеша, который он послал из "Барселоны" еще утром. Ёля днем не заметила его, потому что отключила уведомления на время работы, потом пропустила уведомление на планшете, потом даже собственными глазами не увидела горящий над ящиком огонек. Подарок с запиской мужа на весь день остался без внимания. Бывают же такие затмения!
Когда Ёля проснулась, была глубокая ночь. Сперва она не могла понять где находится и попыталась встать в спинку дивана. Разобравшись, включив свет и посмотрев на часы, она подумала: "Где Элеш?" — и тут с ужасом поняла, что очень давно не вспоминала о нем. Вчера она полдня прожила без мужа и без единой мысли о муже, как юная студентка на каникулах в Москве. Ёлю это расстроило и испугало, она подскочила и пошла по всем комнатам в надежде увидеть Элеша: вдруг он вернулся и не стал ее будить? Но она знала, что этого не может быть, и видела, что муж не возвращался. Она готова была заплакать от обиды на неведомую ей силу, что навела вчера морок забывчивости, но еще держалась. Держалась до того момента, пока не начала разбирать покупки и не увидела коробочку из "Барселоны". Ёля открыла ее, трясущимися пальцами распаковала стакан с десертом, прочитала записку: "Милая, оцени. Запивал водой. Люблю тебя" — … и тут началось.
Из ее глаз так обильно брызнули слезы, что она буквально ослепла. Ёля выронила записку, спотыкаясь дошла до дивана, села, и в ее голове закрутилась карусель из жалости, презрения и любви. Различить эти мелькающие осколки чувств было бы почти невозможно, настолько быстро они сменяли друг друга. Здесь было презрение к себе за то, что она такая плохая и забыла про мужа, а ведь она такая хорошая и так его любит, было обвинение Элешу, ведь он оставил ее одну, и она сейчас совсем беззащитная среди этой страшной ночной тьмы, но она его прощает, потому что он где-то борет эту тьму и вернется весь израненный, а она на всё готова ради него, ведь она такая хорошая и так его любит, была жалость к ним обоим, ведь окружающие презирают их за бедность и убогость, а они изо всех сил продираются через эту трудную жизнь, поддерживают друг друга, особенно она, потому что она такая хорошая и так его любит, была жалость к их детям, ведь они такие маленькие и больные… будут маленькие и больные, и ей будет так страшно за них, но она сожмет волю в кулак и всё преодолеет, потому что она такая сильная и такая хорошая и всех любит. Дальше мелькало что-то совсем неразличимое и не имеющее никакого подобия реальности. Карусель крутилась без устали и выбивала всё новые и новые слезы из Ёлиных глаз, грозя когда-нибудь убить ее истощением всех моральных и физических сил.