Кефрия ответствовала на удивление мягко:
— Что до меня, то я не собираюсь ложиться, пока не придет твоя тетя. Я, впрочем, понимаю, как ты, должно быть, устала. Еще бы тебе не устать, после такой-то бурной недели! Ступай ляг, если хочешь.
— А разве ты не сама мне говорила, что бабушка скорее начнет относиться ко мне как ко взрослой, если я буду вести себя как взрослая? — Говоря так, Малта краем глаза наблюдала за бабкой и с удовлетворением заметила, что отравленная стрела попала как раз в цель. «Отлично! Пора уже старухе понять, что мы с матерью иногда ей косточки перемываем…» — Так что если вы собираетесь дожидаться тетю Альтию и не спать, то и я с вами!
— Как пожелаешь, — устало отозвалась Кефрия. И принялась рассматривать отложенную было вышивку.
Малта устроилась в кресле, поджав под себя ноги. Правду сказать, у нее ломило спину и стучало в висках. И тем не менее она улыбалась. Да уж, неделя выдалась бурная!.. Она стала одну за другой вытаскивать шпильки, распуская волосы. Вот они густой темной волной рассыпались по плечам, и она задумалась, что сказал бы Рэйн, случись ему застать ее в таком виде. Малта живо вообразила, как он сидел бы напротив нее и смотрел, как медленно падают тяжелые пряди. Наверное, он склонил бы голову набок и вздох заставил бы шевельнуться его вуаль. А еще он рассеянно перебирал бы кончики пальцев своих перчаток. Он даже признался ей как-то, что перчатки мешали ему жить даже больше, чем плотная «занавеска» на лице. Он сказал: «Когда трогаешь что-нибудь голой рукой, это совсем не то ощущение, что в перчатке. А уж прикосновение кожи к коже… Оно зачастую говорит о том, о чем не решаются поведать уста…» Он тогда протянул ей руку, словно приглашая тронуть его перчатку, но она не сделала ответного движения. «Ты можешь снять их, — сказала она. — Я не испугаюсь».
А он рассмеялся так, что заколыхалась вуаль. «Думаю, тебя вообще непросто испугать, моя маленькая ловчая кошечка. Но, знаешь ли, это лишило бы мое ухаживание свойства невинности. А я обещал своей маме, что оно будет сугубо невинным».
«В самом деле? — Она наклонилась к нему ближе и продолжала шепотом: — И ты мне рассказываешь об этом, чтобы я чувствовала себя в безопасности? Или чтобы я сама не предприняла бы чего-нибудь, что не было бы невинным?»
Тут она позволила уголку губ округлиться в едва заметной улыбке и приподняла бровь, придав своему лицу выражение, которое так долго разучивала перед зеркалом.
И легкое движение темных кружев сказало ей, что маневр удался. Он даже чуть ахнул, сообщив ей тем самым, насколько потрясла и восхитила его ее смелость. Но самым замечательным было иное: быстрый взгляд поверх плеча Рэйна подарил ей зрелище мрачной, как туча, физиономии Сервина Трелла. А она еще и добавила этакий взволнованный грудной смешок, прикидываясь, будто ее внимание посвящено целиком и полностью Рэйну, пристально следя в то же время за Сервином. Вот он схватил бутылку вина с подноса в руках у слуги и заново наполнил свой стакан. Воспитание не позволило ему откровенно грохнуть бутылкой об стол, но поставил он ее с отчетливо слышимым стуком. Дейла нагнулась к уху брата и сделала ему замечание, но он лишь отмахнулся. Вот бы знать, о чем он тогда думал? Что сам оказался слишком робким ухажером и в итоге упустил возможность насладиться улыбками — такими улыбками — существа, подобного Малте Хэвен?…
Во всяком случае, Малта на это крепко надеялась! А уж от мысли о готовом вскипеть напряжении между двоими молодыми мужчинами у нее и вовсе пробегала по спине сладкая дрожь. Как все-таки хорошо, что она уговорила мать устроить перед отъездом Рэйна прощальный прием! Да еще и под тем предлогом, что, мол, надо же познакомить его со своими друзьями: ей, дескать, надо своими глазами увидеть, хорошо ли они примут ее ухажера из Чащоб… И до чего же удачно все получилось! Гораздо удачнее, чем она даже осмеливалась мечтать!.. Подружки едва не поумирали от зависти, глядя, как носится с нею ее спрятанный под вуалью жених!..
Улучив минутку, она скрылась от всех вместе с Дейлой и похвасталась перед нею кое-какими «безделушками», которые Рэйн умудрился протащить вместе с теми подарками, которые ему было разрешено сделать. Так, на цветах, украшавших ее спальню, в неподвижности замерли совершенно живые стрекозы… сработанные из драгоценных металлов и крохотных самоцветов. А в пузырьке духов затаился маленький, но абсолютно правильный синий кристалл огня. Корзиночка засахаренных фиалок была выстлана изнутри клочком ткани, на первый взгляд — изящным носовым платочком. Но, приглядевшись, можно было обнаружить, что на самом деле ткань сложена во множество раз и в расправленном виде достаточно просторна, чтобы служить покрывалом постели. В складках материи, между прочим, таилась записка без подписи, сообщавшая, что из такой вот ткани женщины Дождевых Чащоб шили себе ночное убранство для первой свадебной ночи. А вот — корзинка с фруктами и в ней яблоко, с виду вполне обыкновенное. Но если определенным образом нажать на него, крышка «яблока» откидывалась, открывая ожерелье, снизанное из водяных опалов, и при нем — маленький сверток серебристо-серого порошка. А также записочка, предписывающая через десять дней после отъезда Рэйна положить порошок в ту самую сновидческую шкатулку. Дейла спросила, что такое эта шкатулка и как она действует. Малта объяснила подруге: шкатулка посылает сны, которые они с Рэйном смотрят как бы вместе. «А что происходит в этих снах?» — захлопала ресницами Дейла. Малта отвела взгляд, весьма удачно заставила себя покраснеть и ответила таинственным шепотом: «Такое, о чем ни с кем нельзя говорить…»
Едва они вернулись к гостям, как Дейла, извинившись, покинула общество Малты, и весьма скоро та увидела ее оживленно рассказывающей что-то Киттен. Как и было задумано! Ну а дальше слух начал распространяться с быстротой набегающего прилива, и прилив этот неминуемо накрыл Сервина. Сегодня Малта тщательно избегала смотреть ему в глаза, позволив себе один-единственный взгляд. И конечно, в глазах Сервина кровоточило его разбитое сердце. Она ответила взором, в котором были потрясение и мольба. А потом притворилась, что более вовсе не замечает его. И вообще предоставила матери провожать гостей и прощаться с ними, а сама до последнего беседовала с Рэйном…
Какое блаженство — сидеть и раздумывать, что же Сервин предпримет теперь!
…Сладостные размышления Малты были прерваны тихим звуком открываемой кухонной двери. Мать и бабушка переглянулись.
— Я ее нарочно для нее оставила незапертой, — спокойно проговорила бабка. И обе они поднялись на ноги, но не успели сдвинуться с места, как в комнату вошел… мужчина!
Кефрия ахнула и в ужасе попятилась.
— Я пришла, — объявила Альтия. Стащила с плеч драный плащ и улыбнулась всем сразу. Ее волосы представляли собой нечто омерзительное: гладко зачесанные назад и заплетенные в мальчишескую косичку. А кожа на лице! Обветренная, красная от загара!.. Она прошлась по комнате и протянула руки к огню, как будто и впрямь была здесь дома.
А пахло от нее смолой, разлохмаченными канатами и пивом.
— Во имя Рыбьего Бога!.. — произнесла Кефрия, и всем осталось только подскочить, потому что никогда прежде от нее таких грубых слов не слыхали. А она затрясла головой, продолжая с ужасом глядеть на сестру: — Альтия! Как ты можешь делать с нами… такое? Как ты можешь с самой собой такое творить? У тебя что, совсем гордости нет? И никакого понятия о чести семьи?…
И Кефрия буквально рухнула в кресло.
— Можешь не волноваться. Никто из тех, кому я попадалась на глаза, меня не узнал, — ответила Альтия. Она разгуливала по комнате, похожая на бродячую собаку, обнюхивающую незнакомое место. Потом произнесла с укоризной: — Вы, я смотрю, папин стол переставили…
— У окошка светлее, — мягко проговорила бабушка. — Мне с возрастом все трудней разбирать написанное мелкими буквами. И нитку в иголку я продеваю только с четвертой или пятой попытки.
Альтия хотела что-то сказать, но осеклась. Что-то изменилось в ее лице.
— Печально слышать такое, — искренне проговорила она. И покачала головой: — Наверное, это трудно — терять что-то такое, что по привычке воспринимаешь как данность…
Малта силилась пристально наблюдать сразу за всеми. Она увидела, как мать плотно поджала губы: ее рассердило то, как Альтия ответила на жалобу матери. А вот бабушка, напротив, не гневалась. Она серьезно и печально смотрела на младшую дочь.
Малта решила сделать ход:
— Откуда ты знаешь, что тебя так-таки никто не узнал? Ты можешь утверждать только, что никто не показал виду! Может, им было слишком стыдно в открытую тебя узнавать?
Кажется, Альтию в первый миг потрясло уже то, что Малта с нею заговорила. Потом ее глаза сузились:
— А ты, может, подумаешь о своих манерах, когда берешься разговаривать со старшими? Я, помнится, в твоем возрасте не лезла без спросу во взрослые разговоры…
Эти слова послужили искрой, упавшей в хорошо просушенный трут. Кефрия вскочила на ноги и встала между ними:
— Когда ты была в возрасте Малты, ты бегала босиком, не разбери поймешь, девочка или мальчик, ты карабкалась по корабельным снастям и вовсю болтала с такими типами, что страшно даже подумать! А иногда и не только болтала!..
Альтия побледнела так, что стали отчетливо видны грязные пятна. «Ага!.. — смекнула Малта. — Да тут явно кройся какая-то тайна!..» Ее мать определенно знала что-то про тетку Альтию. Какой-то грязный секрет. А обладание секретами — это Малта отчетливо себе представляла — означало власть…
— А ну, прекратить! — тихо, но грозно вмешалась бабушка. — Вы не виделись почти год! И, стоило вам впервые за это время оказаться под одним кровом, вы тут же начинаете шипеть одна на другую, точно две злобные кошки! Я с вечера спать не ложилась не затем, чтобы слушать, как вы пререкаетесь. А ну-ка сядьте все! И помолчите немного! Я хочу, чтобы для начала выслушали меня!
Мать Малты медленно опустилась обратно в кресло. Бабушка тоже села. Со вздохом. Альтия — словно для того, чтобы подразнить сестру, — уселась на каменное обрамление камина. И скрестила ноги по-портнов