Альтия сразу усомнилась, что у него это получится.
Тут приоткрылась дверь, упала узкая полоска света и появилась женщина. Она выглядывала наружу… и молчала, ничего не предпринимая. Альтия вспылила окончательно:
— А ну быстро пришли сюда слугу, чтобы хозяина домой проводил! Шевелись, засоня! Да приготовь горячую ванну и чистое белье переодеться! А потом — чаю хозяину и поесть что-нибудь! Только попроще что-нибудь, не острое и не жирное. А ну бегом!!!
Женщину точно ветром унесло назад в дом. Дверь так и осталась приоткрытой, и Альтия услышала, как женщина пронзительным голосом отдает распоряжения.
— А теперь, — сказал Давад, — ты распоряжаешься в точности как твоя мать… Ты так много сделала для меня. И не только сегодня… Все эти годы… Ты и твоя семья… Как могу я хоть немножко отблагодарить вас? Тебя?
Он выбрал самое неподходящее время, чтобы задать этот вопрос. Мальчишка-конюх как раз подошел к ним, и фонарный свет озарил рабскую татуировку на его щеке, возле носа. Он был одет в короткую изорванную рубашонку. Суровый взгляд Альтии заставил его испуганно съежиться.
Она произнесла ровным голосом:
— Скажи ему, что он больше не раб.
— Что он… что? — И Давад затряс головой, словно не был уверен, правильно ли расслышал.
Альтия прокашлялась. Все ее сочувствие к Даваду начало стремительно испаряться.
— Скажи. Этому. Мальчишке. Что. Он. Больше. Не раб, — раздельно проговорила она. — Верни ему свободу, тем мне и отплатишь.
— Но я… Нет, ты что, серьезно? Ты знаешь хоть, сколько стоит здоровый мальчишка вроде него? В Калсиде, между прочим, очень гоняются за светловолосыми и голубоглазыми мальчиками, чтобы воспитывать из них слуг для домашних покоев. Я собираюсь подержать его у себя годик и дать необходимое обучение. Представляешь, какая ему тогда будет цена?
— О да. — Альтия смотрела ему прямо в глаза. — Цена ему немалая. Гораздо больше, чем ты за него заплатил. И даже намного больше той, которую намерен получить. — И нанесла жестокий удар: — Сколько стоил твой сын, Давад? Я слышала, он тоже был светловолосым…
Он побелел и шатнулся от нее прочь. Даже схватился для равновесия за дверцу кареты, но попал как раз в лужу крови и поспешно отдернул ладонь.
— Зачем ты со мной так? — спросил он со слезами в голосе. — Ну почему все вдруг на меня ополчились?
— Давад, Давад… — Альтия медленно покачала головой. — Это ты сам пошел против нас, Давад Рестар. Открой глаза наконец! И присмотрись к тому, что творишь! Добро и зло — это не просто выгода или убыток. И есть вещи настолько непотребные, что грешно даже думать о том, чтобы извлекать из них прибыль. Прямо сейчас ты, наверное, здорово греешь руки на столкновении старинных семейств с «новыми купчиками». Но это не всегда будет тянуться, Давад. Однажды противостояние так или иначе кончится, и где останешься ты? Одна сторона будет считать тебя перебежчиком, другая — предателем. Кто тогда назовет тебя другом, Давад?
Он стоял столбом, неподвижно глядя на нее, и она запоздало подумала, что попусту сотрясает воздух. Глупо надеяться — он не услышит ее. Он старик. Ему уже не перемениться.
Тут на пороге наконец-то появился слуга. Он что-то дожевывал, его подбородок лоснился от жира. Он было шагнул поддержать хозяина под руку, но тотчас отпрянул, ахнув с нескрываемым отвращением:
— Да ты весь в чем-то измазан!
— А ты — никчемный лентяй! — зарычала на него Альтия. — Вместо того чтобы брюхо набивать в отсутствие господина, давай-ка, веди его в дом и позаботься о нем хорошенько! Пошевеливайся, мешок!
Ее свирепый приказной тон произвел должное впечатление. Слуга осторожно протянул руку хозяину, и Давад медленно заковылял к дому.
Пройдя несколько шагов, он остановился. И проговорил, не оборачиваясь:
— Возьми лошадь в моей конюшне, доедешь на ней домой. Мне послать с тобой человека?
— Нет. Спасибо. Не надо.
«И вообще ничего мне от тебя больше не надо…» Давад кивнул. И добавил что-то так тихо, что Альтия переспросила:
— Ты мне что-то сказал?
Давад кашлянул, прочищая горло:
— Тогда возьмешь мальчишку. Слышишь, конюх? Пойдешь с госпожой. — Тяжело перевел дух и все-таки выговорил: — Ты больше не раб.
И ушел в дом, по-прежнему не оборачиваясь.
У нее имелся его миниатюрный портрет…
Она уговорила его позировать художнику вскоре после того, как они поженились. Он сперва заявил, что это глупая причуда, но она была его невестой, так что в конце концов он сдался. Позировать ему, правда, ужас как не хотелось, а Паппас был слишком честным мастером для того, чтобы не заметить этого или не отобразить на картине. Поэтому в глазах нарисованного Кайла так и запечатлелось нетерпение, а между бровями залегла раздраженная складка. И вот теперь, когда Кефрия разглядывала его портрет, он с него смотрел на нее точно как в жизни. То есть нетерпеливо и раздраженно.
Кефрия пыталась отрешиться от обид и разыскать в своем сердце источник прежней любви к нему. Он ведь был ее мужем. Отцом ее детей. Единственным в ее жизни мужчиной… Увы — сказать, что она любит его, значило бы покривить душой. Вот ведь странно. Она скучала по нему и очень хотела, чтобы он вернулся. И его чудесное возвращение означало бы для нее только спасение фамильного корабля и сына, Уинтроу. Нет, ей нужен был сам Кайл. «Бывает, значит, и так, — думалось ей, — что присутствие рядом сильного человека, на которого можно опереться, оказывается важнее любви…»
А еще ей необходимо было прояснить кое-что в их отношениях. За те месяцы, пока он отсутствовал дома, Кефрия обнаружила: ей есть что сказать ему. Она решила, что принудит его считаться с собой. Так же, как заставила себя уважать мать и сестру. И незачем ему исчезать из ее жизни прежде, чем она добьется от него уважения. Ведь, если этого так и не произойдет, она до гробовой доски будет гадать — а была ли она в самом деле достойна, чтобы он ее уважал?
Кефрия закрыла футлярчик, в котором хранилась миниатюра, и водворила его обратно на полку. Ей смертельно хотелось спать, но она не желала ложиться, пока Альтия не вернется благополучно домой. Что она на самом деле чувствовала к сестре? Если начинать разбираться, получалось, что с Альтией у нее было примерно как с мужем. Каждый раз, когда ей начинало казаться, будто в их отношениях понемногу восстанавливалась былая родственная близость, неизменно оказывалось, что Альтия по-прежнему тянет одеяло на себя. Вот и сегодня на собрании она высказалась с полной определенностью. Ее волновала только судьба корабля, но никак не участь Кайла или Уинтроу. Она хотела вернуть «Проказницу» в Удачный, с тем чтобы оспорить у Кефрии право владения ею. И все!
Покинув спальню, она отправилась тихо бродить по дому, точно бесплотный дух. Заглянула в комнату Сельдена… Сынишка крепко спал, думать не думая о тяготах, навалившихся на его семью. Подойдя к двери Малты, Кефрия легонько постучала. Ответа не последовало. Малта, наверное, тоже спала — тем здоровым и крепким сном, что присущ только детству. Как хорошо она вела себя сегодня на собрании! И пока ехали домой, она не только ни словом не обмолвилась о едва не случившейся потасовке, но, наоборот, еще и успокоила Грэйга Тениру, заняв его непринужденной беседой. Девочка определенно взрослела.
Кефрия спустилась вниз по ступенькам, зная, что найдет мать в кабинете отца. Роника Вестрит тоже ни за что не заснет, пока не вернется младшая дочь. И коли уж им предстояло бодрствовать — почему не полуночничать вместе?
Пересекая прихожую, Кефрия услышала тихие шаги на крыльце. «Это, должно быть, Альтия», — решила она. И раздраженно нахмурилась, услышав стук в дверь: «Могла бы и кухонной дверью воспользоваться, там ведь не заперто…»
— Я открою! — прокричала Кефрия матери. И пошла отпирать тяжелую парадную дверь.
На пороге стоял Брэшен Трелл! И с ним та самая резчица!
Брэшен был одет так же, как и прошлый раз. Кефрия сразу заметила, что глаза у него в кровяных прожилках. Резчица выглядела очень собранной. Выражение лица у нее было дружелюбное, но извиняться за то, что явилась в столь поздний час, она, похоже не собиралась. Кефрия молча смотрела на нежданных гостей. «Нет, это уже ни в какие ворота не пролезает! До какой степени огрубел Брэшен! Вот так прийти посреди ночи… не предупредив… Да еще и эту приезжую с собой привести!»
— Да?… — спросила она наконец.
Не очень гостеприимно, но Брэшен не обратил на ее сдержанность никакого внимания.
— Мне надо со всеми вами переговорить, — заявил он без предисловий.
— О чем?…
— О том, как вызволить ваш корабль и вернуть твоего мужа, — проговорил он быстро. — Мы с Янтарь… мы думаем… нам кажется, мы знаем, как это можно устроить!
Он кивнул на свою спутницу, и Кефрия при этом заметила, что лицо у него блестит от пота. И это при том, что ночь стояла свежая и прохладная. Все вместе — лихорадочный блеск в глазах, торопливая речь — вызывало тревогу.
— Кефрия! — окрикнула мать с другого конца коридора. — Это Альтия пришла?
— Нет, мама, это Брэшен Трелл и… э-э-э… Янтарь, резчица по дереву.
Эта новость заставила Ронику со всех ног поспешить к двери. Она, как и Кефрия, была облачена в халат поверх ночной рубашки. Она уже распустила прическу. Длинные седеющие пряди обрамляли лицо, делая его измученным и старым. Даже у Брэшена хватило остатков воспитания, чтобы несколько смутиться.
— Да, я понимаю, час поздний, — принялся он поспешно оправдываться. — Но мы с Янтарь как раз соорудили план, который, если дело выгорит… — Он прямо смотрел Кефрии в глаза. Ему понадобилось усилие, чтобы сказать ей: — Честно, я думаю, что для нас это единственная возможность вернуть домой твоего мужа, сына и корабль.
— Что-то не припоминаю, чтобы ты когда-либо питал теплые чувства к моему мужу или хоть уважал его, — чопорно ответила Кефрия. Будь Брэшен Трелл здесь один, она отнеслась бы к нему поласковее. Но эта его спутница… От нее у Кефрии попросту волосы поднимались дыбом. Слишком много о ней рассказывали… всякого разного. И очень странного. «И вообще неизвестно, чего эти двое на самом деле хотят, но выгоду они, скорее всего, преследуют только свою…»