— Ара, пок чха! — стонал Папазян. — Нэт савсэм дэнег! Твоя всё взял! Ничего нэ оставил!
— Так разве ж я про деньги? Ты сейф открой, — улыбнулся лейтенант Бобикс. Он сидел на груди грибовика и калечил ему правую руку. Он уже отгрыз ему два пальца и сейчас сосредоточенно отдирал ноготь у третьего.
— У мэня ключа нэт! — крикнул грибовик как можно громче. — Нэт ключа! Я дал его Джульбарсу! Он забрал его к сэбэ! Джульбарс, да!
Конечно, Гоген Сасунович вполне мог разговаривать без грибовиковского акцента и правильно строить фразы. Он прекрасно говорил на восьми языках, а на французском даже сочинял нескромные стишки. Однако в опасных ситуациях всегда включал акцент: это помогало запутать собеседника.
— А я так думаю, ты просто забыл, где ключ лежит, — ласково сказал лейтенант Бобикс. — Ничего, вспомнишь. Я помогу. Пожалуй, займёмся плечиком…
— Нэт! Нэт! — закричал грибовик, дёргаясь и хрипя. — Плэчико нэ нада! Я умру сэйчас умру! — он захрипел ещё громче, изображая агонию.
— Непохоже что-то, — скептически заметил Бобикс, медленно загоняя Гогену заточку в плечевую сумку. Грибовик орал не переставая.
На самом деле Гоген Сасунович не просто орал, но и напряжённо думал. Ситуацию он оценивал как крайне неприятную, но не безнадёжную. По его прикидкам, нужно было продержаться ещё минут пять. Параноидально предусмотрительный майор, отсылая Джульбарса, наказал ему каждые десять минут подходить к двери и прислушиваться. Гоген Сасунович имел привычку считать деньги в полной тишине. Посторонние звуки могли означать только одно: что-то пошло не так. Услышав их, младлей должен был разблокировать аварийный выход и, ворвавшись во главе опергруппы, спасти любимого начальника.
Папазян не знал, что его верный Джульбарс в этот самый момент валяется во дворе с распоротым боком. Тогда он выстраивал бы свою линию поведения иначе.
Бобикс, напротив, отлично понимал, что сейчас ему никто мешать не будет. И у него ещё сколько-то времени есть.
— А давай вот так? — ухмыльнулся он и начал заточку раскачивать, ломая сустав.
Боль была отчаянной. Однако Гоген Сасунович исходил из того, что руку ему починят в ИТИ бесплатно — ну то есть по казённой страховке. Эта мысль придавала ему сил. А вот показывать содержимое сейфа Бобиксу было крайне нежелательно.
— А если так? — лейтенант навалился, сустав вкусно захрустел. Брызнула высокая струйка крови. Грибовик заорал благим матом.
— Ничего личного, — вздохнул Бобикс. — Просто деньги очень нужны.
Лейтенант кривил душою. В принципе, того, что он собрал с майорского стола и ссыпал в мешочек, было вполне достаточно для его планов. Он даже допускал, что грибовик не врёт, и денег в сейфе нет. Но там могло лежать что-то другое, тоже ценное — скажем, наркотики. Их запас Бобиксу очень не помешал бы.
А вот Папазян душой не кривил: никаких денег в сейфе и вправду не было. Там лежал разнообразный компромат на всяких высокопоставленных существ, конверт с коллекционными марками и фен для сушки волос. Джульбарс обычно использовал его для работы с несговорчивыми задержанными, выжигая им лёгкие. Фена-то Папазян и боялся. Грибовики из-за особенностей строения тканей не очень чувствительны к побоям, порезам, переломам и т. п., а вот термообработка на них действует очень сильно. Бобикса не учили пытать грибовиков. Но про применение фена он знал наверняка. Папазян небезосновательно полагал, что фена-то он и не выдержит. И скажет Бобиксу что-нибудь лишнее. Например, про марки. Или что в выдолбленной ножке стола лежит крупный "чубайс". Поэтому он орал и рыдал, но держался.
Наконец, Бобиксу всё это надоело.
— Ладно, Дочь с тобой, — сказал он и с усилием выдернул заточку, чтобы пробить грибовику сердце. Тот намеренье почувствовал. И смекнул что рассчёт на возвращение Джульбарса себя не оправдал. Поэтому перешёл от плана "А" к плану "Б". Крайне рискованному. Но в сложившейся ситуации — безальтернативному.
Для начала он закричал:
— Ай нэ нада! Нэ нада так! Я уже помню гдэ ключ!
— Так-то лучше, — удовлетворённо сказал Бобикс. — И где же он?
— Стола в ящик тумба пасматри, — с видимым трудом произнёс Папазян и закрыл глаза, изображая полное изнеможение и сдачу на милость победителя.
Лейтенант, оставив грибовика на полу, встал и начал выдвигать ящики тумбы. В третьем он обнаружил связку ключей и потряс их перед лицом Гогена Сасуновича.
— Который от сейфа? — спросил он.
— Вон тот, — прошептал Гоген Сасунович, закатывая глаза.
— Чего-чего? — не понял Бобикс и пнул грибовика в развороченное плечо. Тот слабо застонал.
— Да Мать твою ж Дочь через три сникерса, — ругнулся лейтёха и склонился над поверженным Папазяном.
— Вот этот… — начал майор, приподнял здоровую руку: но тут же её уронил. И отключился. Во всяком случае, так это выглядело.
Попинав бесчувственное тело и не добившись результата, Бобикс направился к сейфу и попробовал открыть его самым длинным ключом. Тот вроде бы подошёл, но провернуть его лейтенант не смог. При попытке вытащить ключ тот застрял.
На это грибовик и рассчитывал. Сейфовый замок был уже старенький, что-то там внутри барахлило. Чтобы ключ провернулся, нужно было его хитрым образом пошевелить вправо-влево, причём в определённом положении. Бобикс этого, конечно, не знал. И вместо того, чтобы вернуться к Гогену Сасуновичу и заставить его открыть дверцу, он принялся, матерясь сквозь зубы, дёргать ключ туда-сюда.
Тем временем грибовик, распростёртый на полу, схватил себя за примордий и со всей силы сжал его, раздавливая ткани.
В этот страшный миг он не потерял сознания только чудом. Зато в кровь хлынули содержавшиеся в лицевом наросте вещества, крайне нужные именно здесь и именно сейчас — стимуляторы, анальгетики и тому подобное. То был тайный боевой приём грибовиков, использовавшийся только в самых крайних случаях.
Гогену Сасуновичу понадобилось прожить сорок девять лет, одиннадцать месяцев, тридцать дней, двадцать три часа, пятьдесят девять минут — и пятьдесят девять секунд, тика в тику — чтобы дожить до этого мига.
И он почувствовал себя непобедимым, когда встал, схватил здоровой рукою ломик, подпиравший дверь, и обрушил его на затылок лейтенанта Бобикса. Вложив в этот удар всю вековую ненависть богача к грабителю. А точнее — грабителя стационарного к своему вольному собрату.
Бум! Бац!
Опс!
Хуяк! Дщ — дщ — оуууу! Ууууууу! У — у — у — уу… ыыы…
— Чё? — Где? — Бля!
— РРРРРРРРР! — Да ё…
— Скобейда сратая! Да сдохни ж наконец!!!
— Я не ебу чё ваще творится? — Да ё…
— Хуё! — БХ! БХ! БХ! — Уййййййяяяя!!!
Гоген Папазян, собрав последние силы, отомкнул последний засов. Путь к спасению был открыт.
Он мог гордиться собой, этот грибовик. Хладнокровием, отвагой и присутствием духа превзошёл он врага своего. И в результате выиграл жизнь — сперва по очкам, а потом и нокаутом. Преступный пёс, пытавший его, лежал мёртвый, оскалив зубы.
Правда, и сам Гоген Сасунович был не в лучшей форме. Откровенно говоря, он едва-едва держался на ногах. И к тому же истекал кровью. Но всё это было уже неважно. На этаже имелась дежурная аптечка, всегда открытая: допросы проводились в любое время суток, так что всякие кровоостанавливающие, перевязка и противошоковые у следователей должны быть под рукой. Сейчас он остановит себе кровь, скушает нужные таблетки, отправит за медиками и начнёт думать о главном: кому выдать пиздюдей, сколько и каких именно. Особенно Джульбарсу…
Эта мысль была преждевременной, и он додумать её не успел. По коридору кто-то бежал, причём по направлению к нему. На тяжёлый бег Джульбарса это было непохоже.
Внезапно дверь распахнулась. Перед грибовиком стоял небольшой хомячок с мордочкой, залитой кровью. Опасным он не казался. Хотя само его присутствие говорило о непорядке. Никакие хомячки по этому коридору ходить не должны, тем более окровавленные.
Грибовику бы захлопнуть дверь и задвинуть засов — от греха подальше. Но свежеприобретённая привычка начальствовать взяла своё.
— Ты кто такой? — начал Гоген Сасунович, высовываясь из двери и грозно шевеля бровью. — Щто ты здэс делаишь?
И добавил:
— Пашол вон мудыла мэлкий!
До того у Папазяна ещё был шанс уцелеть. Но вот слово "мелкий" было лишним. Вышел перебор, губительный перебор.
Хомячок оскалился, подпрыгнул и вцепился грибовику в ошмётки примордия.
— Да ну нах… — Бля, пиздец нам, по ходу… ДЩ! ДЩ!
— ЕБАААТЬ! — Оппаньки мамочки…
— Ни-ху-яс-се… — Кхххххх… Ыпть… Да как же это мы… — Так, валим отсюда быстро… БУМЦ! БУМЦ! БУМЦ! БУМЦ! ДЩ! ДЩ! ДЩ!
Кровь, кровь, кровь, КРОООВЬ! Кипящая кровь обезумевшего хомяка!!! Она хохотала, кровь его! она хохотала! она хохотала! Вы слышали, как хохочет кровь? Нет? Тогда вы ничего не слышали.
Брейвик и до того охуевал не по-детски. Растерзав же примордий Папазяна, переполненный экстазными веществами, он и вовсе слетел с катушек.
Что было дальше? Он не помнил. Лишь какие-то смутные тени — чьи-то копыта, жопы, рога, локти, рыла, хари, скрещенья рук, скрещенья ног, судьбы скрещенья — являлись ему. И больно, и смешно, и выщщекруклюмисто! И полыхало вокруг какое-то гало, пламенело курчаво, до самоей пизды-дверцы семо и овамо — и какой же эксцесс громовой — в рот им жопу!!! — в блуда́тые уста у неге́ющей ноздри!!! ЕБАТЬКО-ПАТЬКО ловил его, но не поймал. Верховное шло низом и лесом, а нижнее ыыыы! ыыыы! УХУ-ХУХУ-ХУ!!! И крылья дебелых ночей, и правдоцветиковый папоротник, и врематая избушка, по которой расхаживал некий мирач, никем не мнимый, — пууУУ́ было Ымя ему — и карабанился празднохвостый сом, и давала круги разлесистая щука. Шука? Даааа! — щук — шук — шучь-щучь-аааа-дрищПИЗДАААА! ДрищПИЗДА, дрищПИЗДЕ, дрищПИЗДУ, дрищПИЗДООООООЮ!!! И вся Вселенная была широко раскрытый клюв пожилой вороны, застывший в горестной птичьей улыбке.