о что, если он дальше? Можно перевозить насекомых на птицах. Но бар Раббас может их заметить и парализовать в воздухе на подлёте. Или не заметит? Всё равно это ненадёжно. Тут надобны существа на своём ходу. Например, те же шмели. Или шершни. Да, шершни, вот кто куслив и беспощаден! К тому же они могут переносить друг друга, тем самым увеличивая дальность полёта. Мальвина увлеклась этой идеей, начала строить схему. Предположим, думала она, Карабас находится в каком-то месте километров за пятнадцать от базы. Допустим, шершень может лететь по прямой километров пять, с поправками на ветер и прочие факторы. Мальвина, впрочем, посылала шершней и за десять километров, и они возвращались. Но, решила она, заложимся на пять. Итак, двести десять злобных перепончатокрылых летят со скоростью три метра в секунду. Сто девяносто две особи составляют тело роя, остальные исполняют роли разведчиков и резервистов. Из указанных выше ста девяноста двух работают крыльями только сто сорок четыре особи. Они разбиты на тройки, каждая тройка несёт четвёртого шершня, сберегая его силы. Когда тройка пролетит пять километров и окончательно выдохнется, она должна выпустить из лапок свой груз и выпасть в осадок. Далее, сорок восемь шершней разбиваются на аналогичные тройки, выделяя из себя охранение и резерв. Сорок шершней составляют тело роя второй ступени, на этот раз они несут десять особей. Через пять километров, отдав все силы, они должны отпустить этот десяток, который структурируется аналогичным образом в третью ступень, несущую только двух шершней. И, наконец, эти двое, собрав все силы, должны сделать финальный героический рывок: достичь Карабаса-Барабаса и… ну, например, добраться до глаз его. И пронзить их жалами, желательно одновременно. Profit! К сожалению, все эти умопостроения разбивались об одну проблему. Не сезон был для шершней, не сезон. Последние осы, пчёлы и прочие кусачие твари отдали последний долг Природе в последних числах декабря. Из летающих насекомых остались только снежные капустницы-белянки — существа по-своему милые, но для атаки на Карабаса совершенно непригодные. Мальвина всё-таки решила попробовать. Мысленно нащупав в окружающем пространстве рой белянок, она попыталась ими овладеть — и создать из них пригрезившуюся ей структуру. Оказалось, что это не так просто. Она легко управлялась с роями насекомых, когда они все делали что-то одно. А вот система с распределением ролей как-то не давалась. Бабочки на тройки не разбивались, а только глупо суетились и делали крылышками "бяк-бяк-бяк-бяк".
Бульдог лежал возле дерева, на тряпье. И чувствовал себя неплохо.
Да, его поймали и парализовали. Он испугался. Но хомосапый не сделал ему ничего плохого. Он дал ему косточку с мясом, потом постелил тряпки, чтобы ему было не холодно лежать. Бульдог выспался. Утром снова дали косточку. Теперь пёс размышлял, как бы навязаться этому большому хомосапому в кампанию.
Карабас ему не мешал. Он сидел у дерева на раскладном стуле, курил сигару и сосредоточенно рылся в глубинах собачьих мозгов.
Это он делал уже не в первый раз. После того, как его псы вернулись ни с чем, — зайца они в конце концов загнали, вот только без седока, — Карабас решил взять паузу. Он прекрасно понимал, что Пьеро пешком далеко не уйдёт. Вопрос его поимки — это вопрос технический. Если только он, Карабас, не ошибается в оценке ситуации. Вот об этом-то он и решил поразмыслить
Он всё время возвращался к одной и той же сцене: как пёс увидел обломинго с отрубленной головой. И Пьеро рядом.
— Ты видел, как он убивал обломинго? — наконец, спросил раввин.
Пёс поднял голову и сказал "нет". Хотя вопрос был ему непонятен: было очевидно, что страшную птицу убил Пьеро. Никого ведь больше не было. К тому же он сам это сказал.
Раввин с сомнением почесал в бороде. Боевой потенциал маленького шахида он себе представлял. Тот когда-то был хорошим бойцом, но с тех пор сильно сдал. Да и вообще шанс уничтожить обломинго грубой физической силой был крайне мал: в понижающем поле облома все действия нападающего обращались против него же. Так что Пьеро скорее сломал бы себе шею.
Правда, у Пьеро могло включиться эмо-поле. Может быть, он настолько перепугался или впал в такое отчаяние, что птицу-гадость тем самым и прикончил? А голову отрубил уже потом? Но зачем? Чтобы хвастаться? Что-то тут не сходилось. Карабасу эта версия не нравилась.
Осталась лишь одно предположение. Маленькому шахиду кто-то помогает.
Такая версия объясняла вообще всё. Пьеро фартило — невозможно, невероятно фартило. Что можно было объяснить только двумя способами. Или поэту благоволила сама тентура. Или кто-то живой, причём весьма могущественный. В первом случае на всех планах поимки маленького шахида можно было ставить жирный крест. Это бар Раббаса не устраивало, так что он решил посвятить время второй версии. Кто-то помогает беглецу. Причём этот кто-то способен справиться с обломинго.
Таких существ Карабас знал. Двух. Полковника Барсукова и Неуловимого Джо.
Барсуков на роль тайного благодетеля Пьеро подходил больше. На него не действовали никакие паранормальные штучки, а убивать он любил. Непонятно было одно: зачем ему опекать маленького шахида. К тому же раньше Барсуков не проявлял к группе Карабаса никакого интереса. Тем не менее, проверить сто̀ило.
— Ты видел поблизости большого барсука? — спросил раввин бульдога. Тот снова поднял голову и ей энергично повертел: никаких барсуков он не помнил, нет.
Тщательный осмотр глубин зрительной памяти показал — да, бульдог и вправду ничего похожего не видел даже краем глаза. Это, конечно, ещё ни о чём не говорило, но тем не менее.
Сигара погасла. Карабас достал сигарные спички, чиркнул одной. Та вспыхнула — но её тут же задул ветер. Со второй случилось то же самое. Матернувшись, он полез за пазуху за огнивом и трутом.
Тут бульдог тихонечко тявкнул. Что-то его обеспокоило.
В ту же секунду перед Карабасом появилась рука с какой-то серебристой вещицей, из которой торчал вверх куцый хвостик синего пламени.
— Давай скорее, а то у меня уже газ весь вышел, — сказал чей-то голос.
Карабас сначала раскурил сигару, а потом уже повернул голову.
Рядом с ним сидел на рюкзачке хомосапый в красных штанах с тремя белыми полосками и в оранжевой куртке. Пол-лица занимал мощный нос, украшенный тяжёлыми очками в роговой оправе. На голове его была зелёная шляпа с петушиным пером.
— Здоровья и добра, — сказал раввин.
— Типа того, — ответил незнакомец. — Ты про меня знаешь. Я — Неуловимый Джо. У меня есть к тебе личный разговор, Шварцкопф. Довольно серьёзный.
— Я тебя слушаю, — механически ответил Карабас, гадая, стоит ли лазить Неуловимому в голову, если потом он всё забудет.
— Насколько я понимаю, — Джо проницательно прищурился, — ты путешествуешь не для того, чтобы развеяться. У тебя есть как минимум две цели. Первая — это встретиться с черепахой Ториллой, которая тебе кое-что обещала.
— Ты-то откуда знаешь? — Карабас напрягся.
— Ты сам сказал. Вот посмотри у меня в голове, — предложил Неуловимый.
Карабас заглянул в слой воспоминаний, любезно поднятый Джо в кратковременную память — и действительно увидел там себя. Явно под хмельком, но не пьяного. И — да, они говорили именно об этом.
— Но на самом деле, — Джо достал платочек и вытер лоб, — тебя больше волнует другой вопрос. Тебе хочется добраться до Пьеро с Мальвиной и Артемоном. И их страшно покарать.
— А что, я их должен расцеловать и отпустить с миром? — процедил сквозь зубы раввин. — Может, им ещё и мармеладу и шоколаду купить? И леденцов на палочках?
— Лучше подумай, почему это вдруг у тебя разбежалась вся команда. Только не говори, что ты пересидел на бумажной работе, что ты плохой начальник группы и всё такое. Раньше с тобой такого не случалось.
— Потому что раньше я набирал команду сам! — неожиданно для себя вспылил Карабас.
— А тут тебе команду навязали, причём не дали времени на слаживание, — закончил Неуловимый. — Что вызывает у тебя подсознательный протест и даже бунт. В сущности, это бунт против Короля, как отцовской фигуры… Пожалуйста, не смотри на меня так. Кто-то же должен был это тебе сказать? Но я, собственно, не за этим. Видишь ли какое дело. Мне очень нужен Пьеро. Ненадолго, но вот прямо очень.
— Скудный луч холодной мерою, — декламировал Пьеро, — сеет разное говно… Типа в Дочку как бы верую, хоть безрадостно оно…
— Глагольная рифма, — предположил Буратина.
— А вот и не глагольная! Мудак ты, братец! — победно возгласил маленький шахид. — Как я верю в Дочку быструю, и во всё хуё-моё! В попе чистую дрочистую, как у Матери её! Я свою супоню мыльницу, в супинаторах сижу… — Может, хватит? — попросил Буратина. Ему не нравилось, что Пьеро несёт какую-то хрень про Дочку-Матерь. Не то чтобы он был сильно верующим, но всё-таки понимал: если много пиздеть, можно и допиздеться. — А из мыльницы-хуильницы я дитёночка рожу! — продолжил маленький шахид. — Или, может, в ней-то я его рощу? — задумался он. — Тогда рифма "свищу". В супинаторах свищу… красиво… Эй, Буратина! А что если Мальвина мне на самом деле обрадуется, а сделает вид, что не обрадовалась? Томит меня этот вопрос! — А ты не томись, — ляпнул Буратина первое, что пришло в голову. — Интересная идея, — протянул Пьеро и глубоко задумался.
— Такие дела. Ну ты понял.
Этими простыми словами Неуловимый Джо завершил свой монолог.
Карабас бар Раббас собрался с мыслями. Пока Джо говорил, он залез в его сознание очень глубоко. Там, в глубине, было много интересного. Но Карабас ничем не прельстился — он знал, что всё забудет. Его интересовало одно: правду говорит Неуловимый или нет. Получалось, что правду. Даже очень хороший менталист не выдержал бы столь глубокого сканирования. Непонятно было одно — что со всем этим теперь делать.