– Сразу как-то и не скажешь… Была в ней какая-то недоговоренность, что ли. Загадка какая-то, – в задумчивости промолвил Якунин. – А это всегда привлекает мужчин. Если вы, конечно, понимаете, о чем я.
– Понимаю. Вы можете идти, – сказал майор и подписал пропуск.
Из следственного дела Екатерины Малыгиной выходило, что в возрасте тринадцати лет она с симптомом нарушения умственных способностей попала в психиатрическую больницу. На какое-то время девочка потеряла способность ориентироваться в пространстве, терялась в элементарных жизненных ситуациях. Катя позабыла, где проживает, с трудом узнавала знакомых и затруднялась в ответах на самые банальные вопросы.
Оставалось побеседовать с лечащим врачом Екатерины Малыгиной.
Валентину Рожнову не без труда удалось отыскать его. Им оказался известный в прошлом психиатр Альфред Карлович Бернштайн, который лет двадцать уже не практиковал, вышел на пенсию и переехал из центра города в небольшой уютный пригород. Однако он без труда вспомнил свою пациентку.
– Как же, как же… Припоминаю. Весьма интересный случай, такое бывает нечасто, может, поэтому я его и запомнил. Молодой человек, вы читаете медицинскую психологическую литературу?
– Как-то не до этого, – признался Щелкунов.
– А вот и зря, хочу вам заметить. В вашей профессии такие знания очень бы вам пригодились. И для себя вы открыли бы очень многое. Ну так вот… С Екатериной Малыгиной произошло то же самое, что случилось со служанкой графини Елизаветы Петровны Бутурлиной, фрейлины императрицы Екатерины Великой, – стал пояснять Альфред Карлович. – Эта служанка в возрасте девятнадцати лет вдруг возомнила себя незаконнорожденной дочерью индийского царя и была уверена, что после его смерти ей достанется несметное богатство. Она не просто рассказывала про это, она искренне в это верила! Поначалу окружающие считали ее выдумку весьма забавной, даже подшучивали над ней, а потом всем стало ясно, что ее выдумки носят психический характер, и она была осмотрена врачами… Случай описан в монографии профессора Московской духовной академии по кафедре психологии Павла Петровича Блюменталя. Пациенты с нарушениями умственных способностей, исключая тяжелые формы, вполне осознают себя, однако лишь частично воспринимают окружающую действительность, ведь живут они в своей индивидуальной реальности, которую они сами для себя и построили. С такими отклонениями к нам в больницу и поступила Екатерина Малыгина. Кстати, она тоже очень хотела разбогатеть, – с какой-то странной блуждающей улыбкой на тонких бесцветных губах глянул на Виталия Викторовича старый доктор Бернштайн. – Нам удалось вполне нормализовать ее психическое состояние, однако мне казалось, что она вылечилась не полностью, хотя внешне за ней ничего особенного не наблюдалось. Ну разве что значительные перепады в настроении: только что она была весела, жизнерадостна, а через минуту ее можно было заметить в крайнем унынии и даже скорби. Однако такие смены настроения вполне свойственны людям, в частности многим женщинам, не правда ли? – снова глянул на майора Щелкунова Альфред Карлович. – По этим признакам и по некоторым иным причинам Екатерине Малыгиной и были прописаны лекарственные препараты, которые она должна была принимать в течение нескольких месяцев по выходе из больницы. А с ней что-то случилось?
– Да как вам сказать, – уклончиво промолвил Виталий Викторович. – Ведется расследование, и я пока не могу вам о нем говорить…
– Извините, понимаю, тайны следствия, – изрек доктор Бернштайн и посмотрел уже не на майора Щелкунова, а в сторону.
Нашелся и знакомый Екатерины Сергеевны еще с довоенной поры по имени Анатолий Александрович Швыдченков, проживающий по улице Левопроточной. Он рассказал, что на прошлой неделе к нему пришла неожиданная гостья – Екатерина Малыгина, которая не бывала у него, по его словам, «сто лет». Они не виделись с войны, так что поговорить было о чем. Гостья была невероятно оживлена, без умолку тараторила, даже что-то напевала. По своему обыкновению, рассказывала всякие небылицы, наверняка только что сочиненные.
– Ее побасенкам я не верил еще с довоенной поры, поскольку Екатерина имела привычку сочинять и потом всему этому верить, – заявил Щелкунову Анатолий Александрович. – Естественно, разговор зашел и об убийстве девочки Матрены Поздняковой… Я стал о нем рассказывать, Екатерина слушала и удивлялась. Мне показалось, что она вообще впервые услышала от меня о произошедшем, – произнес Анатолий Швыдченков. – Несмотря на то что я всем своим видом показывал, что ей пора уходить, демонстративно зевал, уходил курить в коридор и подолгу не возвращался, она все не собиралась. Просидели мы с ней допоздна, и я был вынужден предложить ей заночевать у меня, на что она без раздумий согласилась. Видов на нее я никогда не имел. Знаете, просто она не в моем вкусе… Поэтому я лег на раскладушке в одной комнате, а она легла на диване в другой. Наутро, когда мы на кухне пили чай, она стала расспрашивать меня о подробностях преступления в конторе артели на Ухтомского, была очень любопытна, настойчива и частенько переспрашивала, словно пыталась хорошенько запомнить все, что я говорю. И я стал рассказывать все, о чем знал…
– Расскажите, что именно вы ей сказали, – спросил майор Щелкунов.
– Собственно, то же, что и все знали… – пожал печами Швыдченков. – Ну, что убийство произошло в субботу, четырнадцатого февраля, вечером, а труп был обнаружен посторонними лицами совершенно случайно в воскресенье, пятнадцатого февраля, утром где-то около девяти часов, – принялся перечислять Анатолий Александрович. – Что девочка, которую убили, – а зовут ее Матрена Позднякова, – сама открыла двери конторы убийце. Значит, знала того, кого впускает. Знаю еще, что убитая девчушка была одета в теплую безрукавку поверх зеленого шерстяного платья. Еще говорят, будто ее изнасиловали и сделал это сам председатель артели Волосюк… Он, мол, давно на нее глаз положил и всячески обхаживал, подарки там разные дарил, поглаживал ее… Ну и решил воспользоваться тем, что ее дед куда-то уехал и с субботы на воскресенье ночевать в конторе Матрена должна была одна. Волосюк вошел, ударил ее в передней так, что она лишилась чувств, а потом отнес в дальнюю комнату, где стоял диван. Хотел изнасиловать девочку, но не получилось, и он Мотю убил, чтобы она не смогла никому о его посягательстве рассказать и донести на него в милицию. Потом еще подстраховался… Чтобы на него не подумали, а решили, будто в контору артели забрался вор, Волосюк вскрыл основное помещение конторы, выгреб из ящиков вещи, раскидал их по полу, выкрал сам у себя деньги, шестьсот восемьдесят рублей, и золотые часы с широким кожаным ремешком-напульсником…
– Вы сказали Малыгиной именно так: золотые часы с широким кожаным ремешком-напульсником? – переспросил Виталий Викторович, вспомнив, что именно такими словами Малыгина давала признательные показания о похищенных ею часах.
– Да, именно так я и сказал, – ответил Анатолий Александрович, немного удивившись вопросу майора.
– И про теплую безрукавку поверх зеленого шерстяного платья вы так и сказали? – снова поинтересовался майор Щелкунов и получил исчерпывающий ответ:
– Да, сказал.
– Что ж, вы знаете практически все, чем располагает следствие, – промолвил Виталий Викторович, еще раз убеждаясь, что город – это всего лишь большая деревня. Ну, если хотите, село…
– А что тут удивительного? – посмотрел на Виталия Викторовича мужчина. – Я ведь живу в непосредственной близости с Ямской слободой. И там у меня живет немало хороших знакомых и приятелей. Имеются и такие, что были на месте преступления и все видели.
– Ну ясно, – резюмировал Щелкунов. – Вот вы сказали, что Малыгина любит сочинять небылицы и потом сама начинает в них верить. А убить она могла?
– Не думаю, что она могла бы забить девочку палкой или обрезком трубы, – после довольно долгого молчания произнес Анатолий Александрович. – На нее такое поведение не похоже… Во многих своих поступках она была довольно решительна, взбалмошна даже, но чтобы убить… Да еще так, как убили Матрену Позднякову, размозжив ей голову чем-то тяжелым… Как-то уж очень не по-женски. Катя ведь была раньше очень женственной. Это проклятая война изменила ее. И уж если бы Малыгина решилась кого-нибудь убить, я думаю, она выбрала бы яд. Отравила бы жертву – и дело с концом!
– Анатолий Александрович, вы сказали, что война изменила Малыгину, – внимательно посмотрел на свидетеля майор Щелкунов. – А как именно Малыгина изменилась с довоенной поры?
– Да как и все мы, – подумав, ответил Швыдченков. – И, наверное, не в лучшую сторону… Резковатой сделалась. Такое поведение ей очень не идет.
Из опроса свидетелей, так или иначе знавших Екатерину Сергеевну Малыгину, выходило, что про свое участие в убийстве Матрены Поздняковой, краже денег и золотых часов из помещения конторы она могла и соврать – банальнейшее сочинение на заданную тему с предварительным сбором информации о совершенном преступлении, почерпнутой из разных источников.
Чтобы убедиться в установлении возможности совершения преступных действий подозреваемой Малыгиной или опровергнуть их, майор Щелкунов решил провести следственный эксперимент. Для этого он привлек младшего лейтенанта Зинаиду Кац из следственной группы, участкового старшину Окулова и двух понятых.
Следственный эксперимент заключался в следующем: Екатерина Малыгина, находясь на месте преступления, должна рассказать о том, что произошло вечером в субботу, четырнадцатого февраля; воссоздать опытным путем собственные действия во время произошедшего преступления.
На следующее утро Екатерину Малыгину привели в артель, к месту, где произошло убийство Поздняковой. Малыгина стала рассказывать о расследуемом злодеянии, показывая при этом, как они поначалу стояли с Матреной на ступеньках, ведущих на второй этаж, в контору артели. Как потом они прошли в переднюю конторы и Матрена закрыла входную дверь на крюк. Сильно взмахнув рукой, образно показала, как со всего размаху ударила девочку своим саквояжем, в котором лежала гантель, а потом еще раз, отчего Матрена лишилась чувств. После чего потащила девочку в дальнюю комнату, положила на диван и дважды со всей силы ударила девочку по голове уже из