Малыгина замолчала, будто бы собираясь с мыслями. Но вряд ли это было так. Ее мозг, похоже, не нуждался в паузах и выдавал картинки и образы мгновенно, создавая впечатление правдоподобия у человека, слушавшего ее. Ее новый рассказ был так же ярок и красочен, со многими деталями, как и первый, в котором она признавалась в убийстве и грабеже. Она как будто писала повесть или скорее роман, в котором художественный вымысел сочетался с реальными фактами так, что было совершенно непонятно, где этот самый вымысел, а где правда. Но, увы, романами отдел по борьбе с бандитизмом не занимался, и задачей майора Щелкунова было отделить зерна от плевел. Что, честно признаться, получалось не очень.
– Когда я столько всего узнала правдивого о совершившемся преступлении, в голове у меня сложилась картина того, что произошло тогда, вечером в субботу, четырнадцатого февраля, – продолжала давать показания Малыгина. – Будто я сама была там и все видела собственными глазами. А потом, когда наши отношения с Артемием Левандовским прекратились по его вине, то есть он меня предал, я решила отомстить ему за измену и дала показания, будто это я убила Матрену Познякову, а он об этом все знал и, более того, подстрекал меня к этому. Теперь я одумалась и прошу простить меня за то, что ввела вас в заблуждение…
– Ничего себя ввела… Вы тут на реальный срок наговорили, – хмуро произнес Щелкунов. – Хотя какой с вас спрос…
Нельзя сказать, что отказ от показаний Малыгиной сильно удивил Щелкунова, нечто подобное он ожидал. Как-то все к этому вело. Вот только следствие возвращалось к первоначальной точке – обвиняемым в преступлении вновь становится глава промыслового кооператива «Путь Октября» Николай Григорьевич Волосюк. Его снова взяли под стражу, но в этот раз он громко протестовал и во всеуслышание заявлял, что абсолютно невиновен.
Следовало провести новые следственные действия с целью обнаружения дополнительных доказательств и улик, изобличающих Волосюка. В этом свете одним из решающих доказательств виновности Николая Григорьевича стало то, на что поначалу не было обращено должного внимания. А именно то, что его супруга Алевтина Васильевна через свою подругу Любовь Михайловну Соболеву искала и практически нашла женщину, некую Наталью Митрошину, которая поначалу согласилась лжесвидетельствовать в пользу Волосюка за три тысячи рублей. Она должна была показать на допросе, что в момент совершения убийства Волосюк был дома, и она, Митрошина, это видела собственными глазами, поскольку весьма продолжительное время находилась около дома артели и могла наблюдать все, что там происходило.
Однако потом Митрошина, видимо, испугалась возможных последствий из-за лжесвидетельства и передумала давать ложные показания, выгораживающие руководителя артели Волосюка, и донесла на Соболеву в милицию. Сам факт поиска лжесвидетеля, который бы дал показания в пользу Николая Волосюка, говорили о том, что Николай Григорьевич виновен. А как иначе воспринмать воспринимать подобные действия со стороны его дражайшей супруги?
После ареста Волосюка Щелкунов получил две анонимки. В одной из них говорилось, что руководитель ювелирно-художественной артели «Путь Октября» Николай Волосюк незаконно наживается на труде работников артели, а также обманывает государство, в чем ему пособничает бухгалтер артели Адольф Рауде. Во второй анонимке сообщалось, что убийцей Матрены Поздняковой является именно Николай Волосюк. Имеются свидетели, что после ухода из конторы артели вместе со своим пособником Рауде Волосюк вернулся в контору, а стало быть, он и совершил убийство. А чтобы скрыть содеянное, он обставил все таким образом, будто в контору артели забрался вор, обнаружил там Матрену Позднякову, которая могла ему помешать, убил ее и после уже беспрепятственно совершил ограбление.
Одна из анонимок явно была написана левой рукой. Возможно, оба послания писал один и тот же человек, поскольку стиль написания анонимок был идентичен, и это заметили все, начиная от майора Щелкунова и заканчивая младшим лейтенантом Зинаидой Кац из следственной группы. Последующая почерковедческая экспертиза подтвердила предположение и пришла к выводу, что у обеих анонимок один автор. Хотелось бы отыскать автора анонимок, вот только на эти действия у начальника отдела по борьбе с бандитизмом городского управления милиции недоставало времени.
Екатерина Малыгина, узнав, что Николай Волосюк вновь арестован, по ее собственным словам, «прониклась сочувствием» и вновь признала, что Матрену Позднякову убила именно она.
Виталий Викторович уже знал, что это за персона – Екатерина Сергеевна Малыгина, а потому не был особенно удивлен. Но то, что был сбит с толку и растерян, – это однозначно. Однако вряд ли кому доставило бы удовольствие лицезреть майора Щелкунова, когда в его кабинет через пару дней снова ввели Малыгину, напросившуюся на допрос.
Уже с порога она заявила громким голосом:
– Хочу признаться, что я ни в каком убийстве не виновата. Прошу извинить меня за все предыдущие мои показания, не имеющие ничего общего с тем, что произошло в действительности. Не могу сказать, почему я пыталась ввести вас в заблуждение, но поверьте, у меня не имелось относительно вас никакого злого умысла. Теперь же я хочу сделать вам заявление и рассказать, как все происходило на самом деле, ничего от вас не утаивая.
– На самом деле? – переспросил Виталий Викторович, и его брови полезли вверх. – Ничего не утаивая?
– Именно так, – подтвердила Малыгина, кивнув для убедительности.
– Интересно было бы послушать, – не без саркастической нотки в голосе произнес Виталий Викторович, чего Малыгина, кажется, не заметила или не пожелала заметить. Она поерзала на стуле, устраиваясь поудобнее, и принялась рассказывать:
– Четырнадцатого февраля вечером в районе восьми часов я проходила мимо дома ювелирно-художественной артели «Путь Октября» и вспомнила, что как-то заходила сюда и мне очень понравилась серебряная брошь под названием «Червячок». Я, помнится, даже хотела купить ее, но мне тогда не хватило денег. Я прошла к дому в надежде, что контора артели еще открыта, и на ступенях, ведущих на второй этаж, увидела девочку в теплой безрукавке поверх зеленого шерстяного платья. Я ее окликнула и спросила, не в контору ли она идет. Она ответила: «Да». Тогда я попросила продать мне понравившуюся брошь «Червячок». Она ответила, что контора закрыта, приходите в понедельник. Я сказала, что не могу в понедельник, мне надо сейчас. Не помню точно, что я ей еще говорила… Кое-как мне удалось ее уговорить, чтобы она меня впустила. В конторе в первой ее комнате находятся стеклянные витрины с продукцией, которую выпускает артель. Матрена – а я знала, как ее зовут, – ключом открыла стеклянную дверь и достала мне брошь. Я взяла ее и полезла за деньгами. Но денег не хватило, чтобы расплатиться за брошку. И тогда я умолила подождать меня, пока я сбегаю за недостающей суммой…
– Ну да, вам так сильно захотелось поскорее обладать этой брошкой, что вы даже не могли дождаться понедельника, – не без сарказма заметил Щелкунов, на что Малыгина кивнула и произнесла, не замечая насмешки в голосе майора:
– Все верно, так оно и было… Я вернулась с деньгами где-то в десять или в одиннадцатом часу, – продолжила Малыгина. – Когда стала подниматься по лестнице на второй этаж, то мне показалось, что я услышала вскрик. Он прозвучал изнутри конторы, из прихожей. Я тихонько подошла к двери и прислушалась. И правда, я услышала еще один крик: «Помогите!» Это кричала та самая девочка, Матрена, с которой я недавно разговаривала на лестнице. Я подумала, что девочку кто-то сильно бьет, и стала стучаться в двери конторы, чтобы прекратить это безобразие. Поначалу мне никто не открывал, но я продолжала настойчиво стучать, и наконец послышались шаги, и мужской голос спросил из-за двери: «Кто там?» – «Откройте немедленно! – потребовала я и добавила: – Иначе я позову милицию!» Мне не сразу, но открыли. Вернее, приоткрыли дверь. Это был немолодой мужчина. Он спросил, почему я стучусь так поздно и что мне здесь нужно. Я ответила, что договорилась купить брошь «Червячок», ходила за деньгами и вот вернулась, чтобы отдать деньги и получить брошь. Мужчина открыл дверь шире и произнес: «Проходите». Я отказалась. «Я вам не сделаю ничего худого, мне просто надо сказать вам несколько слов, а тут, на лестнице, разговаривать неудобно», – произнес он и крепко взял меня за локоть. «Я с вами не пойду, – заявила я и резко отдернула руку. – А что вы сделали с девочкой? – отстранившись еще дальше от него, спросила я. – Почему она молчит?» – «Девочке я ровным счетом ничего не сделал, – ответил мужчина. – Она просто ушла в свою комнату. Так вы пройдете?» – «Нет», – ответила я. «Хорошо, тогда подождите тут. Я сейчас вам вынесу». Я подумала, что он сейчас принесет мне брошь, я отдам ему деньги и уйду. Но он вышел со свертком, завернутым в газету. «Вот, возьмите, – сказал он и сунул сверток мне в руки. – И ступайте отсюда». При этом он так посмотрел на меня, что я как-то машинально повернулась и стала спускаться по лестнице. Когда я спустилась на первый этаж, то развернула сверток и увидела там деньги и мужские золотые часы с широким кожаным ремешком. Броши в свертке не оказалось. Мне, конечно, надо было вернуть ему это сверток, – с дрожью в голосе виновато произнесла Малыгина, – но мы с Темой, то есть с Артемием Левандовским, тогда сильно нуждались в деньгах, и я смалодушничала. – Екатерина вздохнула и посмотрела на Виталия Викторовича взором, каким смотрят люди, только что познавшие истину. – Теперь-то я понимаю, что это была плата за мое молчание.
– В предыдущий раз, когда мы с вами встречались, вы заявили, что не разглядели лица мужчины, который открыл вам дверь конторы и всучил, как вы говорите, сверток. Сказали, что было слишком темно, – промолвил майор Щелкунов, не сводя взора с Малыгиной.
– Не ругайте меня… Это были неверные показания, – вздохнув, виновато изрекла Екатерина, выдержав взгляд Виталия Викторовича. – Как я уже говорила, мой разум ослепляло всепоглощающее желание отомстить Левандовскому и еще, наверное, страх перед тем мужчиной. Ведь если он убил Матрену Позднякову, то вполне мог убить и меня. Даже теперь, когда я об этом думаю, мне становится страшно.