Утром, как только Баранников пришел в цех, он увидел инженера Гримма, стоявшего возле станка Антека и наблюдавшего за его работой.
Баранников поздоровался, и они отошли в сторону.
– Шеф не утвердил моего предложения. Это должны сделать конструкторы снаряда и фирма. – Гримм усмехнулся. – Представляете, какая паника вокруг этих «фау»! Нет, буду пробовать еще.
– А зачем? – спросил Баранников. – Ведь тогда дело пойдет быстрее.
– У нас оно пойдет быстрее, а не у них. – Гримм вынул из кармана и протянул Баранникову сложенный лист бумаги. – Здесь схема «фау». В его взрывной головке найдете и свою деталь. Так вот, если мы спрячем резьбу внутрь детали, ее труднее будет проверять, а нам легче будет делать ее по-своему. Так, чтобы механизм головки не срабатывал. На досуге посмотрите схему и все поймете сами. А пока сделаем так: надо замедлить выпуск вашей детали, только не сразу, постепенно. И ненамного. Просто чтобы чуть острее проявился тот разрыв с общим ритмом, какой уже есть теперь. Можно это сделать?
– Но нас могут обвинить в саботаже.
– Надо тщательно продумать, как отвести такие подозрения. На кого из ваших инженеров можно еще рассчитывать?
– На француза Шарля Борсака.
– Цех точных механизмов?
– Да.
– Так я и думал.
Антек работал старательно и быстро. На лбу у него выступила испарина, и не было минутки, чтобы ее смахнуть. Увидев подошедшего Баранникова, он улыбнулся ему, продолжая следить за резцом.
– Не торопись, Антек, – сказал Баранников и, помолчав, спросил: – Куда торопишься?
Антек выключил станок, выпрямился и отер рукой испарину.
– Боюсь, придерутся, что из-за руки плохо работаю.
– Не придерутся. Кончишь деталь, отдохни минуток пять, если поблизости никого лишнего не будет.
Когда Баранников отошел, Антек немедленно передал своим товарищам, о чем у него был разговор с паном инженером. Спустя некоторое время Баранников наблюдал, как и другой поляк подчеркнуто неторопливо укреплял в станке болванку и при этом вопросительно поглядывал на папа инженера.
«Правильно», – чуть улыбнулся Баранников.
«Все ясно, пан инженер», – улыбнулся в ответ поляк.
В эту смену бригада сдала на одну деталь меньше, чем вчера. Когда рабочий день окончился, Баранников сказал токарям, что сегодня они работали хорошо и завтра надо работать так же. Поляки выслушали его, промолчали и только, как по команде, понимающе улыбнулись…
Утром следующего дня в общежитии произошло событие, которое сильно встревожило Баранникова.
Группа инженеров, которую возглавлял бельгиец – староста общежития, – отказалась идти на работу. Они даже не вставали с постелей. Солдаты кричали на них, площадно ругались. Один из солдат побежал звонить по телефону начальству.
Баранников подошел к комнате, в которой жил староста. В распахнутую дверь Баранников увидел, что он лежит на кровати.
– Эй ты, нерусский русский! – крикнул бельгиец. – Мы бастуем, а ты пойдешь делать смерть?
– Это может кончиться плохо, – войдя в комнату, сказал Баранников.
– О-о! То же самое нам только что кричали конвойные собаки. Поздравляю, прекрасное единомыслие нерусского русского с охранниками!
– Неужели вы думаете, что ваша забастовка их испугает?
– Важно, что мы не испугались, – уже спокойнее ответил бельгиец.
В комнатушку ворвался эсэсовский офицер.
– Что тут за представление? – заорал он.
– Мы протестуем… – спокойно ответил бельгиец, продолжая лежать на постели. – Мы приговорены сидеть в тюрьме, а не работать на заводе.
– Вы тоже протестуете? – Офицер перевел бешеные глаза на Баранникова.
– О нет! – воскликнул бельгиец. – Он как раз уговаривает нас не протестовать.
– Вон! – крикнул офицер, показывая Баранникову на дверь.
Из общежития вышли только Баранников, Гаек, Магурский и Шарль Борсак. Так вчетвером они и пошли на завод, сопровождаемые одним конвойным солдатом.
Некоторое время шли молча. Потом Магурский сказал:
– По-моему, они делают не то, что следует.
– А что, по-вашему, надо делать? – спросил Баранников, желая испытать поляка.
– Во всяком случае, надо быть умнее.
– Всякое сопротивление есть борьба, – сказал Баранников неопределенно.
Магурский посмотрел на него:
– А к чему такая борьба приведет?
– Во всяком случае, сегодня они уже не помогают врагу делать оружие, а мы идем помогать.
– Хорошо уже хотя бы то, что вы это сознаете, – саркастически произнес поляк.
Остаток пути шли молча.
У входа в подземелье стояли несколько немецких инженеров во главе с доктором Гроссом. Были там и Лидман с Гриммом. Баранников заметил, что Гримм встревожен.
Когда они проходили мимо инженеров, доктор Гросс поднял руку:
– Минуточку, коллеги.
Инженеры остановились.
– Что там у вас произошло?
– Мы не знаем, – ответил Баранников.
– Забастовка, вот что! – зло проговорил Магурский.
– Вот так новость! – воскликнул Гросс и обернулся к Лидману: – Сходите-ка туда и потом доложите мне. Не задерживайтесь… Идите работать, – бросил он инженерам и быстро пошел к зданию дирекции.
– Как приятно быть послушным! – проворчал Магурский.
– Бросьте болтать. Ведь вы ничего не знаете, – спокойно сказал ему Баранников.
Их взгляды встретились, и, очевидно, глаза русского инженера сказали что-то поляку. Он согласно кивнул головой и первый вошел в подземелье.
13
Чем закончилась забастовка для ее участников, неизвестно. Вечером, когда Баранников, Гаек, Борсак и Магурский вернулись в общежитие, там никого не было.
Опустевшие комнаты были аккуратно прибраны, и ничто не говорило о том, что здесь произошла расправа с забастовщиками. Но самое удивительное было то, что в общежитии не оказалось часовых.
Спустя два дня пустые комнаты были заселены инженерами, привезенными с других заводов фирмы: румынами, французами и поляками. Сразу было видно, что ни один из них не был заключенным. Все они работали на немецких заводах, как говорится, по доброму согласию и теперь, по просьбе главного шефа фирмы, приехали сюда. Они прибыли с вещами, держались независимо. В первый же день отправились в дирекцию завода и потребовали, чтобы им было предоставлено более комфортабельное жилье.
Узнав, что Баранников, Гаек, Борсак и Магурский заключенные, они сразу же отдалились от них и, как потом рассказывал Баранникову Гримм, заявили администрации новый протест-против поселения их вместе с арестантами.
Нет худа без добра. Заключенных переселили из общежития в маленький дощатый домик, в котором во время строительства завода помещался командный пункт конвоя.
В домике были две небольшие комнаты, и инженеры расселились по двое в каждой.
Истопником и уборщиком дома стал Демка. Его наконец удалось с помощью Гримма вытащить из пещеры.
Вскоре инженеров вызвал к себе сам доктор Гросс. Он угостил их пивом, спрашивал о претензиях и соизволил произнести перед ними целую речь. Он говорил о всемирной коллегиальности инженеров, живущих и действующих в своем особом мире техники, которому категорически чужда всякая политическая суета. Он даже позволил себе посетовать на определенные «военно-политические институты Германии», которые привносят в мир техники излишнюю нервозность, не понимая, что здесь люди заняты делом и только делом.
Оглядев сидевших перед ним заключенных, Гросс сказал:
– Мы уже имели возможность убедиться, что вы подлинные инженеры и хорошие специалисты своего дела. Мы добились, что в новом вашем помещении вы будете жить без всякой охраны.
В эту минуту Шарль Борсак улыбнулся, и Гросс, заметивший это, тотчас спросил:
– Чему вы, коллега, улыбаетесь?
Борсак ответил:
– Охрана нашего общежития вообще бессмысленна, если учесть, что вся территория завода обнесена непреодолимым забором.
На лице Гросса мелькнула тень недовольства.
– Общая охрана завода, – сказал он, – это нечто совсем другое… – Помолчав и подавив в себе поднимавшуюся злость, он вернулся к прерванной мысли: – Для вас лично самой надежной охраной была и будет ваша добросовестная работа с полным приложением ваших технических знаний. Мы, кстати, думаем о том, чтобы использовать вас в более широком плане, чем это было до сих пор. Мы убедились, что вы можете делать гораздо больше и нисколько не хуже ваших немецких коллег.
Словом, я приглашаю вас к сотрудничеству и уверен в его плодотворности. – Он замолчал и, ожидая ответа, смотрел на инженеров.
Поднялся Баранников:
– Господин главный инженер, я считаю своим долгом искренне поблагодарить вас за все, что вы сделали для облегчения нашей жизни и деятельности. Я думаю, что мои коллеги ко мне присоединятся.
– О да! – воскликнул Борсак.
– Мы глубоко благодарны, – церемонно поклонился Гаек.
– Спасибо, – прогудел Магурский.
Не после этой ли беседы с инженерами доктор Гросс в письме шефу фирмы высказал мысль, что «выделение инженеров из общего приданного нам контингента и предоставление им даже минимального послабления в режиме дает гораздо более эффективные плоды, чем все вместе взятые способы управления ими с помощью страха».
Инженеры возвращались от Гросса возбужденные, даже веселые.
– Наша совесть чиста, – говорил Шарль Борсак. – Мы ни единым словом ие обманули доктора Гросса. Я даже считаю, что Баранников мог поцеловать ему ручку.
Все рассмеялись.
Глядя сейчас на них, кто бы мог подумать, что это идут люди, лишенные свободы, люди, о которых в том же кабинете Гросса уполномоченный СС при заводе полковник Риксберг сказал:
– Прошу запомнить, доктор Гросс, что мое согласие на ваше либеральное заигрывание с инженерами не отменяет того, что в свой час эти люди будут устранены. Приказ рейхсминистра на этот счет – закон не только для меня.
Гросс ответил на это:
– Последнее меня не касается. Сейчас главное – выполнить приказ фюрера о выпуске секретного оружия победы.