Симон в ярости бросил трубку и заорал:
— Черт! Кто бы сомневался. Валерино после мэрии стажировался в департаменте. Времени у него было более чем достаточно, чтобы подменить и текст, и план.
Клара встала, наклонилась над столом, дотянулась до сандалий, потом повернулась к Симону:
— Или он ничего не менял, а ты бредишь! Признай очевидное. Оба экземпляра плана, в мэрии и в департаменте, совершенно одинаковые. И даже если они были подделаны, то как ты найдешь доказательство десять лет спустя?
Симон задумался, разглядывая пожелтевший план, разложенный на столе.
Лист размером два на три метра.
— Сам посуди, подделать такую штуку!
Симон не ответил, продолжая пристально смотреть на гигантскую карту.
— Ну конечно! Ты еще способна попадать пальцами по клавишам?
Клара подняла брови.
— Открой телефонный справочник, — продолжил Симон. — У меня появилась еще одна гениальная мысль…
— Гений никогда не отдыхает? — вздохнула Клара.
— Нет. А ты сейчас обалдеешь.
21. Надругательство
Четверг, 17 августа 2000, 15:03
Дорога, ведущая к цитадели, остров Морнезе
Я никогда особенно спортом не увлекался, однако в тот день побил все свои рекорды. Пьяница не успел ни прикоснуться ко мне, ни произнести хоть слово, а я уже бежал, забыв обо всем на свете. «Судя по виду этого зомби, — думал я, — ему меня не догнать, быстро выдохнется…»
Лишь бы только у него не оказалось в кармане пистолета или чего-то такого.
Я мчался и мчался. Спина взмокла, высокая трава хлестала по ногам, наверняка исцарапаны до крови, но взглянуть я не решался.
Никогда в жизни у меня так не колотилось сердце. Я слишком резко рванул с места и понимал, что не выдержу такого темпа. Я сглупил. Сейчас сломаюсь, рухну, и он меня настигнет. Я не бегал по меньшей мере год, однако ноги каким-то чудом пока что несли вперед. Надолго ли их хватит? Главное — не оглядываться.
Бежать.
Он все еще гонится за мной?
Добежать до шоссе.
Шоссе?
Да!
Наконец-то, осталось метров двести. Теперь я не мог сдаться.
Я снова слышал автомобильные гудки, крики, шум. Ноги были как чужие, и боли я уже не чувствовал.
Не оборачиваться. Выскочить на асфальт. Очутиться среди машин, которые вдруг показались мне спасательным кругом.
Машины на шоссе не двигались.
Разогнавшись, я на глазах у изумленных водителей, не сбавляя скорости, перебежал шоссе, еще наддал и уже на той стороне, отделенный от преследователя стеной автомобилей, битком набитых добропорядочными отцами семейств, готовыми меня защитить, рухнул без сил.
Меня вывернуло пивом с лимонадом, латуком и ветчиной. Хорошо, что не прельстился дарами моря. Девочка лет шести, уткнувшись носом в стекло родительской «ауди-80», смотрела с таким интересом, что мне стало не по себе. Пробка была мертвой. Я вытерся бумажным платком. Девочка не отводила взгляда.
Преследователя видно не было, я все-таки оторвался.
Кто этот урод? Беглец Валерино?
Надо бы обратиться в полицию. Или нет? Зачем напрашиваться на неприятности?
Я тащился вдоль дороги, которая вела к крепости. Вереница машин едва ползла мне навстречу, все направлялись к переправе, чтобы отплыть на континент.
Даже солнце, будто желая усилить тоскливое впечатление от бегства отдыхающих, покинуло небо, и серые грозовые тучи затянули его до самого горизонта. За то время, что я провел на Морнезе, такое случилось впервые. Ветер не утихал, холодя мокрую от пота спину.
Я понемногу пришел в себя. Возможно, пьяница и не имел ничего общего с беглецом. Он ничего плохого мне не сделал, не напал, а может, и не гнался вовсе.
Вот и кладбище. Высокая ограда тянулась вдоль дороги на сотню метров, и меня успокаивало, что машины так близко. Я и среди могил не буду совсем один.
Я вошел, толкнув калитку, которая заскрипела, как в плохом ужастике.
Мои надежды не сбылись, дорога из-за высокой кладбищенской стены была не видна. Я неуверенно сделал несколько шагов. Даже уличный шум растворился в странной безмолвной атмосфере мрачного места. Я огляделся — никого, ни одного человека. Если бродяга тоже пробрался на кладбище, то я в ловушке. Никто ничего не увидит, никто по ту сторону стены не догадается, что происходит на кладбище. Мне не спастись. Меня охватил страх.
Но калитку я закрыл плотно, она не скрипела, я бы точно услышал, значит, никто не входил. Да и зачем бы этому типу тащиться за мной?
Кладбище было не таким уж огромным, но я не имел ни малейшего понятия, где искать могилу (или могилы?) моих родителей, и решил быстро обойти его.
Солнце скрылось, небо хмурилось, и оттого некрополь выглядел еще более угрюмым. Кто угодно мог притаиться в полумраке за двумя большими тисами или самыми высокими памятниками.
Меня сразу заворожили даты. Я подумал, что на могилах никогда не пишут, в каком возрасте умер человек, а все принимаются подсчитывать.
У каждого надгробия я машинально вычитал год рождения из года смерти.
Восемьдесят три.
Шестьдесят семь.
Когда разница оказывалась меньше шестидесяти, мне представлялась трагедия. Оборвавшаяся жизнь, смятение оставшихся. Впрочем, эти могилы, которые я мысленно называл «до шестидесяти», как правило, были самыми ухоженными.
А могила моих родителей?
Кто за ней ухаживал? Няня?
Во всяком случае, не Тьерри с Брижит. Они разве что платили кому-нибудь из островитян, но я никогда не слышал разговоров об этом.
В следующем ряду оказались дети. Тесные клетки, меньше метра, из ржавых кованых решеток.
Четыре года. Шесть лет. Год. Три месяца.
Иногда фотографии. Я поеживался, мокрая спина стыла.
Мне не случалось видеть более страшного зрелища, чем эти оградки. И я вдруг осознал, что прежде никогда не бывал на кладбище.
Надо побыстрее найти могилу родителей.
Я попытался сосредоточиться, но страх сковал все внутри. Тогда я решил действовать разумнее, стал просто читать имена и постепенно успокоился. Мимо табличек «Бабушке» или «Дедушке» проходил, в имена уже не вчитываясь.
Меня словно подхватил какой-то странный вихрь. Я все быстрее читал имена умерших мужчин и женщин, как будто вознамерился побить некий погребальный рекорд. Мелькнула идиотская мысль: почему могилы не располагают в алфавитном порядке? Или в хронологическом?
Зачем устраивать такую неразбериху?
Ничего похожего на имена родителей я не находил и тревожился все сильнее, потому что прошел уже почти три четверти кладбища.
Что, если проглядел могилу?
Или ее тут вовсе нет?
Я много раз слышал от бабушки Мадлен, что папа с мамой похоронены здесь. Но это было так давно.
А может, она лгала?
Но тот газетчик тоже сказал, что могила моего отца здесь. А вдруг на острове не одно кладбище?
Я брел меж рядами могил, теряя остатки надежды. Ведь если за могилой никто не ухаживал, то место могли отдать кому-то другому. Это казалось логичным. Однако на кладбище попадались очень старые захоронения, за которыми никто не смотрел, а за десять лет могила моих родителей не могла обветшать до такого же состояния, как довоенные.
Еще одна аллея.
Осталось всего несколько камней.
Я замер.
Жан и Анна Реми, 1959—1990; 1960—1990.
Одна могила на двоих.
Сердце у меня оборвалось.
Могила моих родителей была осквернена.
Вся изгажена.
Кто-то грубо размалевал мрамор из баллончика с краской.
Череп.
Мужские члены.
Кресты.
Вандалы надругались над местом упокоения мамы и папы.
Я не верил своим глазам.
Кто мог совершить подобную мерзость? Какой-то псих?
И почему?
Почему это случилось с могилой моих родителей?
Почему выбрали именно ее, одну на всем кладбище?
Почему?
Краска казалась свежей, вандал поработал явно недавно. Таблички тоже были вымазаны краской. Моему сыну. Моей невестке. Моей сестре. Необычной формы табличка от ассоциации Святого Антония напоминала о камнях аббатства. Была даже табличка от мэрии: Самым верным возлюбленным острова Морнезе.
Еще на одной, мраморной и внушительной, было выгравировано: Моему лучшему другу. Без подписи.
Это тот самый Рафаэль или Габриель, богатый подрядчик? Или Максим Приер, о котором я ничего не знал?
Я склонился над плитой. В мрамор была вделана застекленная фотография родителей.
И меня как током ударило.
Фотография под стеклом была неразличима. Кто-то, вооружившись гвоздем или ножом, исцарапал поверхность стекла, разглядеть лица было невозможно.
Кто мог ненавидеть моих родителей до такой степени, чтобы захотеть уничтожить даже память о них?
Меня захлестнула ярость.
Кто?
Почему?
Целый день все по очереди убеждали меня, что мой отец был порядочным, достойным человеком, что его все любили. Однако нашелся негодяй, который был до того зол на него, что надругался даже над могилой.
Первым делом на ум пришли родные погибших рабочих.
Но почему сейчас, через десять лет? Сейчас, когда я вернулся на остров? В самом ли деле мой отец был тем замечательным человеком, о котором рассказывала мне няня? Не соврала ли она и в этом? Самая красивая пара на острове, неразлучная и в смерти, мой отец — верный, образцовый муж, у них с женой даже могила одна на двоих… И это тоже оказалось сказочкой, потому что на самом деле мать покоилась под мраморной плитой одна.
Я знал, что отец не лежит в гробу в их общей могиле, а раскатывает по острову в белом фургоне.
И с кем? С той рыжей, которую лапал на глазах у жены?
Что стало с этой девушкой?
Связана ли она с исчезновением отца?
Всё было инсценировкой. Все меня обманывали.
Кем на самом деле был отец?
Мысли мои оборвал резкий скрежет. Калитка!
Я обернулся.
Небо так и не прояснилось, и на кладбище было сумрачно, но я сразу узнал темную фигуру.