— Знаешь, — сказал я, — теперь мне незачем оставаться в лагере, я ведь нашел тебя. Заберу вещи и уйду с тобой.
Он улыбнулся:
— Там видно будет. Официально я все еще считаюсь умершим. Но завтра никаких проблем, я буду ждать тебя возле лагеря. С машиной.
— Знаю, белый фургон «форд транзит».
Он удивился.
— Позавчера я видел тебя в порту, потому и начал искать. Вообще-то это странно, тебе не кажется? Никто тебя за десять лет ни разу не узнал, кроме моряка-алкоголика, а я нашел за несколько дней…
— Но ты-то, в отличие от других, был уверен, что я жив, а умерших не замечают. Особенно если они бородатые, в бейсболке и темных очках.
Наверное, он прав. Опять сработало что-то вроде инстинкта или тайного предчувствия.
Вокруг тишина, прохладно, ветер с моря подгонял нас в спину. О чем мы забыли поговорить? Я задумался.
Ну да, конечно!
— Папа, а сокровища Мазарини? Ты мне про них ничего не сказал. Это легенда или нет?
Отец оглянулся и посмотрел на меня.
— Я ждал, что ты об этом спросишь. Подростков увлекают истории про клады, правда? Я был таким же. Нет археолога, который не шалел бы от кладов. Безумство Мазарини… Завтра ты узнаешь о нем больше, Колен. В досье, которое ждет тебя у нотариуса, есть, кроме всего прочего, план и еще кое-что. Ты и это тоже унаследуешь. Годы поисков сведений о Безумстве Мазарини. Тебе еще предстоит удивиться…
Я уже почти совсем не боялся, шел легким шагом, как бывало после приключенческих фильмов. Я выходил из зала, но еще несколько минут оставался внутри истории, в образе героя.
— На самом деле, Колен, ты знаешь про Безумство Мазарини намного больше, чем думаешь. Тебе кажется, что ты все забыл, но если как следует пороешься в памяти, то за травмой, пережитой в шестилетнем возрасте, найдешь глубоко спрятанные воспоминания.
О чем он? Мне ничего не удавалось вспомнить, кроме взрослых вокруг стола, обеда, спора.
— Я правда ничего не помню… или почти ничего.
— Тебе так только кажется. Продолжай искать, сосредоточься, и память разблокируется. Во всяком случае, я на это надеюсь. Перед тем как исчезнуть, я доверил тебе важные секреты, рассказал историю, как можно ее рассказать шестилетнему ребенку, в зашифрованном виде, это было нашей игрой. Подумай хорошенько — и вспомнишь.
— Про Безумство Мазарини?
Он улыбнулся.
— Некоторые уверяли, будто я нашел клад и хотел оставить его себе. Это было одной из причин разногласий внутри ассоциации, ссор с Тьерри, Максимом и некоторыми другими. В местной газете время от времени все еще пишут, что я купил аббатство на деньги, вырученные за сокровища.
— Это правда?
— Конечно, нет.
— А то, что ты нашел клад, Безумство Мазарини, это правда?
— Я бы сказал, все чуть сложнее…
— Ты знаешь, где оно?
— Это знаешь ты!
Он прикоснулся пальцем к моему лбу:
— Где-то там.
Он опять улыбнулся.
— Поищи как следует!
Я все еще не догадывался, куда он клонит, но чувствовал, как между нами зарождается невероятная близость. Я был счастливейшим подростком на свете. Все опасности, о которых говорил папа, были какими-то… ненастоящими. Меня охватило невероятное возбуждение и вместе с тем безмятежность. «Наверное, так бывает, когда влюбляешься», — думал я. Мы шли через ланды, мой фонарь мало что выхватывал из темноты, отец молча шагал чуть позади, словно оберегая меня. Так прошло около четверти часа.
Я услышал чье-то дыхание, и тут же какая-то черная фигура прыгнула на меня.
Я выронил фонарь, он покатился по дороге.
В следующий миг передо мной мелькнуло кошмарное видение, в руках тени сверкнуло стальное лезвие, большой нож, как у мясника.
Нож совсем рядом.
Я даже испугаться не успел.
Просто подумал, что сейчас умру.
Ничего не понимая.
36. Желтая ночь
Пятница, 18 августа 2000, 23:55
Шоссе А6/Е15/Е21
Симон выехал на шоссе А6/Е15/Е21. Он где-то читал, что этот участок дороги между Боном и Лионом самый загруженный во Франции.
Еще бы, восемь полос!
Мимо проносились нескончаемые склады. Километры рифленого железа, а на шоссе — бесконечная вереница грузовиков. И как люди могут здесь жить. Фактически на шоссе. В окружении складов.
Нет, через такое место можно только проезжать, и побыстрее, не останавливаясь.
В кармане джинсов завибрировал мобильник. Симон снял с руля правую руку и, извернувшись, полез за телефоном. Когда наконец удалось его достать, телефон уже умолк. Но тут же тренькнул — голосовое сообщение. Симон поднес мобильник к уху.
Куда ты подевался, придурок? Я весь вечер тебя прождала! Думаешь, мне больше нечем заняться? Пошел ты знаешь куда!
Кандис… Симон улыбнулся: он и забыл про прелестную блондинку. Хотел было ей перезвонить — но что сказать? Что едет на юг, хочет увидеть Средиземное море? Она бы заорала в ответ, что он ненормальный. И не ошиблась бы.
Симон бросил мобильник на пассажирское сиденье. Кандис подождет.
Возможно.
Это было частью игры — завоевывать ее каждый раз по новой. Он представил тело, вздрагивающее от его поцелуев, ощущение ее кожи под пальцами. Вздохнул и провел рукой по нагретому пластику руля.
Шоссе стелило под колеса машин свои восемь полос. Гольдман еще раз спел «Мы поедем». Симон смотрел на бесконечные винные склады «Критер».
Склады, склады, ничего, кроме складов.
Мысли перескочили на раскопки в аббатстве Сент-Антуан. Там, наверное, тоже есть склады, в подвалах. Крипты. Он только сейчас сообразил, что перед отъездом следовало сходить в аббатство — может, нашел бы там улику, какую-нибудь деталь. Он представил черноту подземелий, длинные подземные ходы, соединяющие аббатство с портом, с цитаделью, с тюрьмой.
Почему бы и нет?
Подземелье под тюрьмой? И где-то там, в сумрачном лабиринте, Жан-Луи Валерино. Неуловимый.
Вот Симон медленно продвигается по темному проходу. Оружия у него нет, только свисток и дубинка вроде полицейской…
Он поежился.
Во мраке мало что можно разглядеть, как ни напрягай зрение. И тут на него надвигаются два желтых фонаря. Стремительно. Ни одно живое существо не способно двигаться с такой скоростью.
Желтые фонари уже вплотную…
37. Красная ночь
Суббота, 19 августа 2000, 00:11
Чаячья бухта, остров Морнезе
Нож совсем рядом.
Сейчас воткнется в меня. И все же я не закрывал глаза.
Замер. Смирился.
И чудо, о котором я и не молил, случилось.
Лезвие остановилось в нескольких сантиметрах.
Я сумел повернуть голову. Отец вцепился в запястье нападавшего, навалился на него всем своим весом. Я вспомнил про складной ножик, который дала мне Мади, но не мог и пальцем пошевелить. Я словно окаменел.
Папа изогнулся и внезапно лягнул темноту. Нападавший глухо вскрикнул и, не выпуская ножа, повалился вбок. Отец отпихнул меня в сторону и бросился сверху.
Я в ужасе подумал, что он сейчас напорется на нож. Сцепившиеся тела покатились по дороге, исчезли в канаве.
— Папа!
Подобрав упавший фонарик, я кинулся к обочине. В канаве боролись две тени. Отец жив! Я ощутил небывалую радость и полную беспомощность.
В темноте блеснуло лезвие ножа. Папа наклонился, будто что-то искал. Он не успеет увернуться от удара.
— Папа!
Тень с ножом на миг замешкалась, этого оказалось достаточно. Отец резко выпрямился, в руке у него было что-то увесистое, и он изо всех сил ударил бандита.
Тот рухнул. Папа поднял голову, отыскивая меня.
— Нет, Колен! Не смотри!
Однако я уже направил луч фонарика на неподвижно лежащее тело: левая сторона головы была вся в крови. Человек выглядел мертвым. Узнал я его сразу — тип с фотографии на первой полосе «Островитянина», Жан-Луи Валерино! Заключенный, бежавший из цитадели.
Папа в два прыжка выбрался на дорогу.
— Он за нами следил! И, возможно, все слышал. И успел рассказать… остальным.
— Кто?
— Валерино. Человек, который действовал в интересах «Семитим», прокручивал в мэрии грязные дела. Его и в четверти совершенных им преступлений не обвинили, когда посадили за решетку.
— Он… он умер?
— Не знаю. Колен, тебе нельзя здесь оставаться. По-моему, он был один, но мало ли что. Возвращайся в лагерь. Быстрее! Там ты вернее всего будешь в безопасности. Во всяком случае, до завтра. Вне лагеря слишком опасно.
Я мешкал, не понимая, что делать. Отец нахмурился, и я послушался. Я всего лишь мальчишка, незачем мне в это вмешиваться. Слабый луч почти сдохшего фонаря уперся в дорогу.
— До завтра, папа. — Голос мой дрожал.
— До завтра, Колен. Без четверти десять у лагеря. Будь осторожен и, главное, помни — никому нельзя доверять. Не забывай, они очень сильны. Не доверяй никому, совсем никому.
Я бежал. Не оборачиваясь, забыв обо всем на свете — меня гнал страх. Никогда в жизни мне за один день не приходилось столько бегать. По темной, призрачной тропе, потом по такой же темной и призрачной дороге я домчался до лагеря.
Там было тихо.
Уже привычно я пробрался между деревьями, практически ничего не видя, но фонарь не включал. В голове у меня пылали слова отца.
Не доверяй никому!
Никому… Но это не может относиться к Мади и Арману, они не имеют никакого отношения к острову. И они мои ровесники, которые и не слыхали ничего про старые дела.
Но кто знал, что я сегодня вечером встречаюсь с отцом?
Арман и Мади! Только они…
А что, если это один из них сообщил Валерино? Нет, что за бред. И на секунду я не мог представить себе, что Мади ведет двойную игру.
А Арман?
Он умный. И что вообще делает на острове Арман? Если хорошенько подумать, кажется очень странным, что мальчишку вроде него занесло в парусный лагерь. Объяснения он давал путаные. Настойчиво хотел со мной подружиться…
Не раздеваясь, я залез в спальник. В голове теснились вопросы.