— Успокойтесь! Во всем виноват я. Лучше постарайтесь вместе что-нибудь придумать.
— Отличный совет — что-нибудь придумать! — обозлилась Мади. — Мы полчаса пытались приподнять крышку — и что?
— В кино, — прибавил Арман, — легкий сквозняк всегда указывает на крышку канализационного люка или выводит в тоннель, в вентиляционную трубу. Но мы-то в яме, и отсюда не выбраться!
Тишину разрывали только вопли Мади. Время тянулось медленно и безнадежно. Мне показалось, что прошла целая вечность, и тут Арман спросил:
— Колен, сколько мы уже здесь сидим?
— Не знаю. Час или два…
— Ээээй!
— Хорошо, — до странности спокойно проговорил Арман. — Это как раз столько, сколько я себе дал, прежде чем перейти к плану «Б».
Мади хмыкнула:
— План «Б». Ну-ну. Хватит бредить. И в чем состоит этот план, Макгайвер?
В тоне Армана зазвучали отголоски обычной иронии.
— Скорее Джеймс Бонд. У меня в кармане есть маленькая ультрасовременная штучка, которая может оказаться полезной.
— Бельгийский ножик? — усмехнулась Мади.
— Швейцарский. Ножи бывают швейцарские.
— Что швейцарским, что бельгийским стены все равно не прорезать!
— Дурища, я и не говорил, что у меня в кармане швейцарский ножик. У меня там мобильник!
Мади уже проорала «Ээ…», но до «…эй» дело не дошло. Я все еще не мог включиться в разговор, однако новость расшевелила инстинкт выживания.
— Мобильный телефон? — переспросила Мади.
— Нет, мобильный кондиционер.
— Кретин! Я тебе не верю. В лагере я ни разу не видела, чтобы ты звонил.
— Естественно, ведь отец Дюваль запретил мобильники. К тому же узнай ты, что у меня есть телефон, тут же бы его стырила. Разве нет?
— Это точно, — признала Мади.
— Я звонил тайком. Каждый вечер. Мои старики на этом настаивали.
Голос Мади мгновенно повеселел.
— Хорошо. Поблагодаришь их потом от имени выживших. А раньше не мог сказать?
— Я дал себе час…
— Ты достал уже со своими дурацкими планами! Ладно, зови войска на подмогу.
Арман не ответил и не пошевелился.
Он не звонил.
Вообще ничего не делал.
Мади взвилась:
— Чего ты ждешь? Пока мы сдохнем? Звони легавым!
— Не могу.
— Что?
— У меня деньги закончились!
Мади выдала очередное «Эээй», да такое, что на континенте было слышно.
— Как это — закончились? — Я уже не мог отмалчиваться.
— Еще вчера вечером. Потратил на тупую телку из лицея, которая меня в упор не видит. Она сейчас на языковой стажировке в Андалузии.
— А эсэмэс? — не сдавалась Мади.
— Денег нет!
— А бесплатные звонки? — У меня еще была надежда. — Срочные вызовы?
— Ничего не вышло, — ответил Арман. — Ничегошеньки. Я только что пробовал. В темноте. Каждый раз соединяют с автоответчиком, который просит пополнить счет.
Меня снова придавила свинцовая тяжесть.
Перед тем как окончательно погрузиться в беспросветный мрак, я на мгновение воспарил, но надежда обернулась миражом, жестоким разочарованием.
— Ни у кого нет при себе банковской карточки? — спросила Мади.
— Что ты предпочитаешь — «Визу» или «Мастеркард»? — насмешливо откликнулся Арман.
Меня достали их словесные перепалки.
Покончить с этим.
Остаться в тишине.
Но Мади и тишина несовместимы.
— Если я придержу язык насчет твоего мобильника, клянетесь не растрепать про меня?
— Мы уже так далеко зашли… — отозвался Арман.
— Хорошо. Я вам верю. Тогда скажите спасибо Ивону Папийону, который сумеет вытащить нас отсюда.
Я заткнул уши — не мог больше слушать, как они стараются отвлечься жалкой болтовней, чтобы не впасть в отчаяние.
— Это еще кто? — не понял Арман.
— Ивон Папийон, — повторила Мади. — Есть здесь один такой, ходит под парусом.
— У этого Ивона Папийона что, сверхъестественные способности? Он человек-крот? Умеет пробивать стены подвалов?
Мади хихикнула.
— Нет у него никаких особых талантов. А вот проблемы наверняка появились.
— То есть?
— У него сперли карточку. Вчера. В раздевалке парусной школы. И так получилось, что эта карточка лежит у меня в заднем кармане. Так что если он ее не заблокировал, то…
Арман взорвался, не стараясь экономить кислород:
— А раньше ты не могла сказать про карточку?!
— А ты про мобильник?
Мне хватило сил вмешаться:
— Стоп! Прекратите! Действуйте. Умоляю вас!
Они послушались.
Мади достала «Визу», Арман устроился рядом с мобильником в руке.
— Диктуй номер.
Мади всматривалась изо всех сил, но ей пришлось сдаться: в темноте невозможно было прочитать цифры. Арман поднес мобильник ближе, но света от экрана не хватало, чтобы разглядеть номер карточки.
— Попробуй Брайлем, — посоветовал Арман.
— Чем?
— Брайлем. Как слепые. Цифры на карточке рельефные. Должно получиться.
Мади поняла, поводила пальцами по цифрам, но ни одной на ощупь на распознала. Арман не выдержал:
— Дай сюда!
Забрал у нее карточку и с ошеломляющей легкостью, с первого раза, определил шестнадцать цифр и дату окончания срока действия.
— У тебя волшебные пальчики или как? — проворчала слегка уязвленная Мади.
— Двенадцать лет за роялем, старушка. Двенадцать лет мучений. Рубинштейна из меня, может, и не выйдет, но чувствительные кончики моих пальцев, возможно, спасли твою шкуру.
Он снова пробежался по клавишам мобильника, услышал сообщение и ввел номер карты.
— Не заблокировал! — завопил Арман. — Счет пополнен на сто евро! Чего стесняться — если нас сцапают, за решетку отправят нашу арабку.
— Заработал? — спросила Мади, не отреагировав на «арабку». — Если ты сейчас скажешь, что сеть не ловится, я вышибу люк твоей тупой башкой.
Несколько секунд ожидания. Несмотря ни на что, я снова обрел надежду. В темноте угадывался Арман, неподвижно стоявший с трубкой возле уха.
— Есть! — заорал он. — Очень возбуждающий женский голосок только что сообщил мне, что остаток средств на счете сто евро плюс семь пятьдесят премии. Держи карточку, вернешь Ивону Папийону. Кому звонить? Отцу Дювалю?
Я засомневался. Мне вспомнился совет отца: никому не доверяй. Йойо за мной следил, Стефани не хотела выпускать меня из лагеря. Но все это было раньше.
Теперь все иначе. Теперь я снова могу всем доверять.
Всем… Кроме собственного отца.
Не дождавшись ответа, Арман позвонил в лагерь и попал прямо на отца Дюваля, который, видимо, топтался рядом с телефоном. В лагере все страшно перепугались, когда выяснилось, что сбежали три подростка, так что его не пришлось уговаривать немедленно отправить спасателей в Чаячью бухту.
Сначала мы услышали сладкоголосый вой сирен, пожарные и полиция явились одновременно. Не удержавшись, я кинулся обнимать Мади и Армана. Мы кричали, что-то пели, даже, кажется, плакали, все трое. Не прошло и десяти минут, как люк открыли.
В нашу темницу внезапно хлынул свет.
Мади с Арманом бросились наверх.
А я — нет.
Я остался в темноте. Я знал, что снаружи меня ждет беспросветный мрак.
52. Прохладный душ
Суббота, 19 августа 2000, 12:38
Дорога к перевалу Клер, Ницца
Симон встал. Его пошатывало. Он добрел до большого окна, за которым светило солнце, поглядел на Средиземное море и бухту Ангелов, поразился количеству парусов всех цветов и размеров на бескрайнем просторе, словно кто-то расчертил пунктирами водную гладь. Приложил ладонь к горячему стеклу и обернулся:
— Габриель, вы меня напоили, а мне пора возвращаться на Морнезе. Не дадите ли мне вертолет?
— С пилотом?
— Если можно.
— К сожалению, нет… Я же тебе говорил, у меня завал работы. Надо на несколько часов зайти в контору, потом снова улетаю в тропики. Кабо-Верде. Ты в самом деле хочешь вернуться на Морнезе? Прямо сейчас?
— Уверен, что надо.
— Интуиция полицейского?
— Да. И потом, эти совпадения… День рождения Колена Реми как раз сегодня. У меня предчувствие. Нехорошее.
Бордери прошелся по террасе, спустился к бассейну, посмотрел на прозрачную голубую воду. Симону начинало казаться, что хозяин дома стремительно теряет интерес к этой истории, потратил на нее достаточно своего драгоценного времени и теперь жаждет одного — нырнуть в бассейн, а потом как следует вздремнуть. Неудивительно, если человек скачет с самолета на самолет. Габриель присел на бортик и взглянул на Симона:
— Что за предчувствие?
— События странно складываются. Такое впечатление, что все подстроено, запущен обратный отсчет и он вот-вот закончится. Какой-то неумолимый механизм.
— Запрограммированный Жаном Реми?
— В общем, да.
Бордери поболтал рукой в воде, улыбнулся Симону, сверкнув удивительно белыми зубами.
— Этого не может быть, иначе я был бы его сообщником. Я последний, кто видел его живым. Он делился со мной планами.
— Или же…
Бордери странно на него посмотрел:
— Ты, случайно, не спрашиваешь себя сейчас, действительно ли Жан Реми мертв?
— Ну…
— Ты заблуждаешься. Он не обманывал. Если бы ты его знал, понял бы. И его тело нашли. Ты же не считаешь, что он кого-то убил, чтобы подсунуть вместо себя? Кого?
Симон подумал про Максима Приера, друга из ассоциации, который предал Жана Реми и о котором давно никто не слышал.
— А как выглядел Максим Приер, третий друг ваших студенческих лет? — спросил он. — Одного роста с Жаном Реми?
Бордери наклонился над бассейном, побрызгал на себя прохладной водой.
— Понятно. Выстраиваешь версию, по которой из воды выловили тело не Жана Реми, а Максима Приера?
— Это выглядело бы правдоподобно, — сказал Симон. — Он мстит человеку, который его предал, думая, что тот виноват в смерти его жены. Обменивается с ним одеждой, надевает свое обручальное кольцо на палец мертвому Максиму Приеру, оставляет труп в воде на какое-то время, чтобы его нельзя было опознать. Теперь хорошо бы понять, была ли возможна такая рокировка, так сказать, морфологически.