Я все же спросил:
— Ты прятал его у нотариуса?
— Да.
Тьерри приблизился к нам. Он то и дело оборачивался, беспокойно всматривался в коридор, поглядывал на часы. Отец тоже заметил его нетерпение.
— Колен, у нас мало времени, ты должен сосредоточиться. Этот план приведет нас к Безумству Мазарини.
Опять этот проклятый клад! Только он их всех интересует.
— Монахи-бенедиктинцы веками прокладывали ходы под островом, — продолжал отец, — это настоящий лабиринт. Смотри…
Я наклонился над столом с картой. Отец ткнул в метку на пожелтевшей бумаге — красный крестик.
— Посмотри сюда, Колен. Вот здесь и спрятаны сокровища. Безумство Мазарини. В самом сердце лабиринта. — Рука отца легла на мое плечо. — Нам недостает лишь одной детали, Колен. Одной подробности, которая известна только тебе. Подробности, которую только ты можешь вспомнить.
Я послушно закрыл глаза. Опять это пресловутое воспоминание, запрятанное в моей голове.
Подробность? Что за подробность?
Тот самый последний обед? Крики. Папина рука. Его обручальное кольцо. Его рука подносит стакан с вином ко рту. Его лицо, когда он наклонился ко мне. Его лицо!
Нет…
Газовая лампа отбрасывала гигантские тени на своды и опоры, искажая фигуры взрослых, превращая их в монстров из кошмара.
В моем воспоминании склонившийся надо мной человек был моим отцом, я это знал точно. Но у него было не лицо моего отца. Это было не лицо человека, стоящего со мной рядом, не лицо человека с фотографии, где мы с ним и с мамой стоим перед аббатством, десять лет назад. Брижит поставила этот снимок у моей кровати через несколько дней после смерти моего отца. Мне было шесть. Всего шесть. И это лицо с фотографии впечаталось в мою память. Никто не мог подменить это воспоминание другим.
И все же…
Сейчас в памяти всплывало совсем другое лицо, ко мне наклонялся другой человек, незнакомый мне, — человек, которого я увидел на листке «Островитянина». Это он прошептал мне на ухо: «Колен, я открою тебе великую тайну».
Нет!
Я открыл глаза. Я больше не хотел вспоминать. Я сходил с ума.
— Мне очень жаль… я не могу, — с трудом выговорил я.
Мне не удалось произнести «папа».
— Надо, Колен. — Голос отца прозвучал строго, даже жестко, как тогда, в сарае.
Неужели кошмар повторяется?
Нет, здесь же Тьерри и Брижит. Они мои опекуны.
— Надо, Колен! — Интонация еще резче. — Ты ведь что-то вспомнил. В изоляторе. Брижит мне рассказала.
Я посмотрел на тетю. Она стояла, отвернувшись, прижавшись к стене, в густой тени. Так, значит, они следили за мной, наблюдали за моими реакциями. Их интересовал только проклятый клад.
Несколько долгих секунд все молчали. Потом Брижит медленно шагнула вперед, на тусклый свет. В ее осунувшемся лице было что-то призрачное, пугающее, но во взгляде, который она наконец остановила на мне, я различил сочувствие и чуть ли не боль.
— Пожалуйста, Колен. Ты должен вспомнить. Может, тебе это кажется неважным, но чтобы все обрело смысл, ради тебя, ради всех нас ты должен вспомнить. Это единственный способ тебя защитить. Если это еще возможно.
Надо, чтобы она сказала больше.
— Защитить меня от кого? — слабым голосом спросил я.
Никто не ответил.
Тут из тоннеля донеслись быстрые шаги, подхваченные эхом.
Кто это может быть?
Мади и Арман? Так им удалось пройти по моему следу из красных обрывков! Я посмотрел на отца, на Тьерри. Оба выглядели встревоженными и явно задавались тем же вопросом, что и я.
Кто мог нас найти?
Шаги приближались, быстрые, уверенные.
Шел, несомненно, один человек.
Кто?
Мади?
Показалась тень. Большая. Слишком большая.
Взрослый.
Человек уверенно двигался на тусклый свет. Я узнал его еще до того, как увидел лицо.
Жан-Луи Валерино.
И заледенел от звука его голоса.
— Простите, что помешал милому семейному сборищу…
Оружия у него в руках не было. Ни отец, ни Тьерри не пошевелились.
— Что ты здесь делаешь? — спросил отец. — Ты не должен был показываться. Ты все провалишь. Мы только начали допрашивать мальчишку.
Мальчишку.
Кошмар и впрямь повторялся.
— Скорее мальчишка все и провалит, — возразил Валерино. — Мне бы не хотелось играть роль людоеда… но этот придурок вообразил себя Мальчиком-с-пальчик.
Валерино разжал ладонь, и мятые красные бумажки закружились в свете газовой лампы, спланировали на карту.
Он подступил к Тьерри:
— Тебе следовало получше за ним присматривать. За столько лет ты должен был научиться ему не доверять. Он вас всех поимел. Хорошо еще, что я шел за вами!
Не раздумывать.
Бежать.
Выскочить из крипты и рвануть по лабиринту наугад. До арки лишь несколько метров. Это возможно. Бежать, не раздумывая. Отец, Брижит и Тьерри — все они сообщники Валерино, убийцы. Кошмар наяву.
Бежать.
Но я не успел пошевелиться — Валерино, словно разгадав мои намерения, схватил меня за плечо:
— Посиди, умник.
Отец придвинул стул, они с Тьерри и Валерино встали между стулом и выходом. Мне пришлось сесть — а что еще оставалось делать? Брижит молчала, опять укрывшись в тени у стены.
Валерино расстегнул джинсовую куртку, и я увидел, что за пояс у него засунуты какие-то бумаги.
— Листок «Островитянина», — ухмыльнулся он. — Сорвал все, что увидел. А то газетенка могла пробудить нежелательные воспоминания у нашего сиротки.
— Кто-нибудь может догадаться, что мы здесь? — спросил отец.
— Нет, — ответил Валерино. — Я замел следы, так что пока можно не волноваться. — Он повернулся ко мне. Лицо с резкими чертами нервно подергивалось. — Ну что, так ничего и не вспомнил? Может, перейдем к методам пожестче, хватит секретничать с папочкой и дядюшкой?
Я отвел взгляд. На поясе у Валерино висела кобура. И нож — тот самый, которым он пытался меня прирезать. Моя ладонь осторожно легла на стол рядом с горкой клочков красной бумаги.
Зажать в кулаке несколько штук.
Внезапно раздался дрожащий, умоляющий голос Брижит:
— Нам просто надо дойти до того места, которое на плане помечено крестиком. Может быть, там Колен вспомнит?
Мужчины повернулись к ней.
Я схватил несколько клочков.
— А ведь она права, — согласился отец. — Чем дальше углубимся в подземелье, тем в большей безопасности будем.
Валерино медленно вытащил пистолет из кобуры. Приставил к моему виску.
— Давай поиграем в кладоискателей, малыш. У тебя есть время, чтобы вспомнить. А не вспомнишь…
На мою руку он и не взглянул.
Отец, стоявший за спиной Валерино, в упор смотрел на меня. В его взгляде не осталось и следа любви и сочувствия. Взгляд был недобрым, пустым, равнодушным. Отец не может так смотреть на сына. Я был для него никем.
Этот человек не был моим отцом.
Он обманул меня, он врал с самого начала. Он занял место моего отца. Украл папино лицо, подменил его своим на том фото, где мы втроем.
Я больше не искал разумных объяснений. Реальность отступила перед кошмаром.
— Вперед! — фальшиво оживленным голосом призвал Тьерри. — Только перед уходом, Жан-Луи, прибери со стола мусор, а то мальчишка уже загреб полную горсть.
Валерино выругался, силой разжал мне ладонь и отобрал жалкие клочки. И даже не снизошел до угроз.
Я был просто пешкой. Мною манипулировали. Последние десять лет? С самого рождения?
Спасения ждать было неоткуда.
Тьерри наклонился и погасил лампу на столе. На несколько мгновений крипта погрузилась в темноту, потом засветились фонари. Я встал, в спину уперлось дуло пистолета. Тьерри шел первым, за ним Брижит. Валерино ткнул меня пистолетом, показывая, чтобы я следовал за ними.
Замыкал шествие человек, укравший лицо моего отца.
60. След оборвался
Воскресенье, 20 августа 2000, 01:29
Тропа к аббатству, остров Морнезе
Мади резко остановилась, все еще держа в руке красную бумажку.
Свет фонаря падал на ее ошеломленное лицо. Повисла долгая тягостная тишина, нарушаемая лишь далекими криками ночных птиц.
Потом Мади резко взмахнула рукой и стремительно шагнула к Дельпешу:
— Мне неприятно вам такое говорить, но вы спятили! На фото в центре точно Жан Реми! Каких-то пять часов назад он пытался заживо похоронить нас, в том числе Колена, своего сына. Я не скоро это забуду.
Журналист провел рукой по волосам, он ничего не понимал.
— Мне тоже неприятно с тобой спорить, детка, но я знал Жана Реми пятнадцать лет и могу тебя заверить, что он на правой фотографии, это точно. А в центре — Максим Приер, его компаньон.
Арман и Мади молчали, потрясенные, не верящие.
— Сюр какой-то, — пробормотал Арман.
И снова воцарилось тягостное молчание.
Нарушила его Клара:
— Я вся гусиной кожей покрылась, то ли от ваших бредовых историй, то ли от холода… Схожу за жакетом.
Она подошла к машине, открыла дверцу и наклонилась над сиденьем. Арман уставился на ее зад, туго обтянутый пурпурным платьем. Искала Клара долго, вертя задом и приговаривая:
— Да где же эта чертова жакетка?
Арман оторвался от возбуждающего зрелища и покосился на Дельпеша с Мади. Они тоже глазели на Клару.
— Ага! — воскликнула та наконец, выпрямилась, одернула платье, захлопнула дверцу и поцокала на каблуках обратно.
Но, как ни странно, Арман теперь смотрел не на нее, а на логотип «Островитянина», нарисованный на дверце «пежо». На ракушку, перераставшую в вопросительный знак.
Ветра не было, но издали долетал шум волн, разбивавшихся о камни.
— Знаю! — внезапно выкрикнул Арман. — Черт! Я знаю, как они это провернули, гады. Сволочи! Надо же, какая подлянка!
Все в изумлении уставились на него.
— Объясни, мальчик, — сказал Дельпеш.
— Объясню, — Арман явно был взволнован, — но сначала надо найти Колена. Срочно! До того как захлопнется адская ловушка.