"Дохлая, что ли?"
Направил луч света на рыбу. Она зашевелилась, немного отплыла и снова легла.
"Спит, окаянная! — удивился Федор. — Комфорт! Отдельные спальни".
Добрался до машинного отделения. Осмотрел кингстоны — они были открыты.
Подбирая шланг-сигнал и снова наматывая его на руку, вышел из машинного отделения.
— Подбери немного шланг-сигнал! Провис. В кочегарку пойду.
— Валяй! — ответил Толик.
Дверь в кочегарку задраена. Федор с трудом открыл. Расплывшийся луч переноски пододвинул из тьмы зияющие топки котлов.
Кингстоны и здесь были открыты. "Постарался кто-то".
По шлему мягко стукнуло. Федор поднял голову и вскрикнул. Над головой покачивались ноги в ботинках на толстой подошве.
— Ты чего? — тревожно спросил Толик.
— Утопленник!
— Утопленник?! Ну... не дрейфь! Ничего он не сделает, он же мертвый.
— Спасибо, утешил.
Федор оттолкнул мертвое тело; оно упруго отскочило и снова, как в сонном кошмаре, стало медленно подплывать.
— Выбирай шланг-сигнал! — благим матом заорал Федор и быстро вылез из кочегарки.
На палубе перевел дух. "Фу, черт, вот напугал!"
— Ты где, на палубе уже?
— На палубе, — ответил Федор.
— Отдышался? — иронически спросил Толик.
— Отвяжись! — огрызнулся Федор. — Это тебе не пинагор.
Осмотрев остальные отсеки, Федор пошел на подъем.
Федор поднялся до "беседки" — доски с грузом, закрепленной в двух пеньковых концах, — и сел на нее.
— На выдержке. Засеки время!
— Добро, — ответил Толик.
— Прибавь воздуху: провентилируюсь.
— Кушай на здоровье!
Холодная струя заревела в шлеме, стало свежо.
— Стоп! Убавь! — Федор начал делать глубокие выдохи, выгоняя из организма азот.
— Чего сопишь? — спросил Толик. — Гимнастикой занимаешься?
— Ты удивительно догадлив. Как там наверху?
— Да все так же. Чайки кричат. Мухтар вторую порцию компота клянчит у Степана — твою порцию, между прочим.
— Скажи Степану: если отдаст, выговор получит с занесением в личное дело. А Мухтару передай: вылезу — шею намылю!
В телефоне защелкало, забулькало — и голос Мухтара:
— Федя, друг, не надо мылить шею: я осознал. Мне Степан целую лекцию прочел и еще чумичкой грозил стукнуть.
— Я бы на его месте сразу стукнул, не предупреждая.
— Хочешь, я тебе в порядке подхалимажа чистого воздуха подкачаю?
— Валяй, искупай вину!
И снова голос Толика:
— Жив?
— Жив. Что там еще у вас?
— Жигун катер осматривает и ворчит, что "корабли революции должны быть чистыми". Бабкин в воду плюет, тебе на голову. До полного комплекта не хватает бесстрашного водолаза Черданцева. Приходилось слышать о таком? Или в темноте прозябаешь? А может, занят сочинением серенады той сероглазой, из-за которой оттаптывал мне ноги?
Федор улыбнулся. Завтра, в воскресенье, он приглашен на именины к Нине. Уж завтра-то он пригласит ее на танец и все скажет. Толик научил его танцевать вальс. Правда, плоховато еще получается, но все же...
Вспомнил, как на днях пришла Катя и вызвала его с катера на причал. Она была серьезна и решительна. Сразу же пошла в атаку.
— Сплетням веришь? Нина всем поворот дает, вот и распускают сплетни эти... ухажеры. Бабы вы, а не мужики, трепачи!
— Ты постой... — слабо защищался Федор.
— Нечего стоять, не корова. Ты у нее спроси, а то веришь всем. А у нее спросил? У-у!.. Захлопал глазюками своими большими! Девка сохнет, а он... Приходи на именины к ней в воскресенье. Толика и Степана возьми.
— А Женьку? — заикнулся Федор, еще не совсем придя в себя.
— Этого не надо. Они с Демыкиным одинаковые, руки распускают. Смотри, приходи обязательно! — наказала Катя и ушла, не взглянув на появившегося на причале Женьку.
А сегодня Нина принесла к ним на катер аптечку. И когда катер отходил, она стояла на причале и крикнула: "Сохранно вам плавать по Студеному морю! Ждем вас!" И это слово "ждем" было полно тайного смысла и значимости.
Степан, стоя рядом с Федором, сказал: "Смотри, проворонишь..."
Наверху Федор доложил лейтенанту Свиридову результаты обследования.
— Вот разгадка всей шарады, — сказал Свиридов, выслушав Федора. — Этот матрос-утопленник по приказу открыл кингстоны. Но, чтобы не было лишнего свидетеля, его самого закрыли в кочегарке.
— Все же, зачем это? — угрюмо спросил Степан.
— А дело в том, — постучал лейтенант папиросой о портсигар, — что в случае гибели судна пароходная компания получает страховые. Вознаграждается и команда так называемыми "рискованными" процентами. Вдобавок оставшиеся в живых врут о вещах. Наговорят, что у них по два-три чемодана было с бельем. Все это оплачивается с надбавкой. Поэтому они и покидают корабль даже с незначительной пробоиной. Выгодно им, чтобы судно утонуло. А если судно не тонет, открывают кингстоны. Конечно, это делается тогда, когда поблизости есть другой корабль или берег, чтобы унести ноги. "У короля много!" — кричат в таких случаях англичане. И этот транспорт утопили сами хозяева. Ну, а раз так — кингстоны закроем, на пробоину пластырь, и судно поднимем. отремонтируем — и корабль будет в строю нашего флота.
Лейтенант закурил, предложил ребятам.
— Кстати говоря, так же они поступают и с военными кораблями. Не слыхали о крейсере "Эдинбург"? Возвращался он от нас вместе с другими кораблями в Англию и имел на борту золото, что мы уплатили им за помощь. Напоролись на фрицев. Подбили немцы "Эдинбург". В корму угодили, винты и руль уничтожили. Остальное все целое, и на плаву крейсер, и вся его мощная артиллерия в сохранности. Вполне можно было притащить его обратно в порт. Да и вообще крейсер был не один и мог бы постоять за себя. Крейсер ведь! Но как только подбили корабль, экипаж покинул его и перешел на один из эсминцев. Не взяли ни своих вещей, ни нашего золота. И сами же расстреляли крейсер. За свои вещи они получили втридорога, нашего золота им не жаль: Россия, мол, велика, найдет еще.
Лейтенант, прищурясь, поглядел вдаль, покурил в раздумчивости.
— Хотели они и нам привить такой обычай: бросать свои корабли. Наш теплоход "Старый большевик" шел с ними в караване. Наскочили на немцев. Подбили наш теплоход. Английский флагман приказал увеличить ход, чтобы оторваться от немцев, а "Старый большевик" отстает. Предложил флагман покинуть корабль и добить его. Наши подняли сигнал: "Мы не собираемся хоронить корабль". Тогда союзники бросили наших и ушли. Факт беспрецедентный. Но моряки и пожар на теплоходе потушили, и от немцев отбились, и груз в целости в порт доставили. Корабль орденом Ленина наградили, а капитану, старпому и рулевому Героев дали. Британское адмиралтейство потом прислало экипажу приветствие. Вот какие джентльмены!
— Товарищ лейтенант! — крикнул с борта "Таймыра" вахтенный матрос. — Вас товарищ капитан просит к себе.
— Иду. — Лейтенант бросил папиросу за борт.
Свиридов поднялся по штормтрапу на борт "Таймыра".
Через некоторое время на "Таймыр" вызвали Жигуна. Вернулся он оттуда быстро.
— "Таймыр" получил приказ из штаба идти на спасение. Траулер тонет у мыса Цып-Наволок, "SOS" дает. А нам — на базу.
Ребята сразу посерьезнели. Моряки знают, что такое "SOS". Сейчас в эфире звучат тревожные, зовущие на помощь, постоянно повторяющиеся три точки, три тире, три точки... И так без конца, пока не придет помощь, или пока...
"Таймыр" ушел, а Мухтар никак не мог завести мотор. Катер одиноко покачивался в пустынном море.
В густевшей лиловой дымке неясно брезжила светлая полоска острова Кильдин. Над горизонтом маячило тусклое солнце, бросая багровый отблеск на глухое в этот час море.
Без крика летели чайки, черные на кровавом фоне неба, странно молчаливые. только невдалеке над чем-то кружила стайка и кричала тревожно и настойчиво, то присаживаясь, то взлетая.
— Чего они орут? — спросил Толик. — Косяк там, что ли?
— Хорошо, если бы рыба, — напряженно-хмуро всматриваясь, ответил Жигун и нетерпеливо крикнул в машинное отделение: — Скоро ты там?
— Сейчас! — отозвался Мухтар. — Что-то тут...
Жигун глянул вслед скрывшемуся "Таймыру" и торопливо прошел в рубку.
Разговор вертелся вокруг сигнала бедствия: успеет или не успеет "Таймыр"? Что с тем траулером: на мину ли наскочил, торпедирован ли?..
— Смотрите, перископ! — неожиданно показал Толик.
Проткнув темно-стальную поверхность моря, вынырнула черная палка. Она повернулась вокруг своей оси и, как змея, поднявшая голову, осмотрела горизонт.
— С задания возвращается, — спокойно прикурил цигарку Степан и с наслаждением затянулся. — Всплывает.
В тусклом глянце воды блеснул металл рубки. Вспоров зыбь, лодка вынырнула и слегка качнулась неподалеку от катера.
Еще не успели скатиться последние струи воды с рубки, как откинулась крышка люка и на лодку вылез человек. За ним выскочили еще и бросились к носовому орудию.
Тонкий ствол пушки пошевелился, будто принюхиваясь, и замер, пристально уставив прямо в сердце ребятам черный зрачок дула.
— Что... они? — тихо спросил Толик.
На рябом лице Степана выступил крупный, как брызги, пот.
— Эх, влипли... — потерянно простонал он. — Немцы!
Толик слабо ойкнул и судорожно вцепился в леер.
Федор прыгающими пальцами зачем-то торопливо застегивал бушлат.
Бабкин подкошенно опустился на бухту шланга и зашептал осипшим от ужаса голосом: "Все! Ой, все!.."
Тяжелая, в томительно подсасывающем ожидании тишина сдавила сердце.
В немой выси пронзительно крикнула чайка.
Резкий, лающий голос произнес в рупор:
— Рус, сдавайт!
Словно в ответ, мотор чихнул и торопливо застучал. Катер рванулся вперед.
— Фойер! — донеслась команда с вражеской субмарины.
— Огонь? — недоуменно и испуганно глянул на друзей Толик.
Из ствола пушки вырвался желтый огонь, и пышный фонтан вздыбился перед носом катера — словно диковенное белое дерево, подсвеченное изнутри красноватым светом, мгновенно выросло на поверхности моря и тут же опало, рассыпалось, растеклось.