Зато с утра Хосе уже мчался на всех парах туда, где находилось их с Кармен убежище. Она приехала в квартиру еще накануне: не любит вставать рано.
– Буду спать, пока ты не придешь и не разбудишь меня, – сказала она вчера.
И, конечно же, он разбудил. Нежно, осторожно, ласковыми поцелуями, замирая от восторга и трепета, которые так и не прошли за все эти долгие годы. Более того: чем больше сгущалась в последнее время темнота, окутывающая его чувство к Кармен, тем острее становились телесные ощущения.
Потом неторопливо завтракали, слушая вчерашний допрос Каменской. Допрос долгий, они успели не только приготовить еду и съесть ее, дважды заваривая кофе, но и лениво поваляться на удобном диване, уютно обнявшись, и посидеть, взявшись за руки, у большого эркерного окна. Как хорошо, когда можно никуда не спешить!
Когда запись закончилась, Кармен вопросительно посмотрела на него.
– Опять Пауль?
Он молча кивнул, усмехнулся беззлобно.
– Чуйка у него. Никогда не понимал, как ему это удается. У Котова всегда есть какие-то аргументы, у меня тоже, мы прикидываем, пытаемся что-то сообразить, логически спрогнозировать, а Пауль почти ничего не объясняет, отделывается своими «мне кажется», «по моим представлениям» или вообще просто «чувствую, что…». Ну объясни мне, что он может чувствовать? Как может угадывать поведение совершенно незнакомых людей?
– Завидуй молча, – рассмеялась Кармен. – Не зря же он – Пауль. Хорошо, что вы играете не на деньги, а то ты бы уже давно разорился.
Когда придумывали себе псевдонимы для игры – из чистого ребячества, без всякой задней мысли, – Котов уже был Котовым. Это имя он взял себе давным-давно для чего-то другого. Александр Котов, советский шахматный гроссмейстер, спортивный журналист и писатель.
– Тогда я буду Хосе, – заявил Виталий, вспомнив Хосе Рауля Капабланку.
Он не собирался рассказывать своим партнерам о том, что чувствует себя Хосе уже много лет и по совсем другой причине, просто порадовался, что есть возможность воспользоваться именем.
– Ладно, – кивнул Котов и посмотрел на третьего собеседника. – А ты, по этой же логике, кем себя назовешь?
– Пауль Керес. Помните историю со стюардессой и спичками в бокале?
Котов рассмеялся. Еще бы ему не помнить! Эта смешная история описана в книге того самого Котова. Знаменитый шахматист Пауль Керес летел в самолете и в шутку сказал стюардессе, что обладает магической способностью угадывать. Девушка не растерялась, принесла пустой бокал, высыпала в него спички из коробка и спросила, сколько их. Керес, ни секунды не раздумывая, ответил: «Сорок семь». Пересчитали. Сошлось. Спутник Кереса удивленно спросил, как ему удалось угадать. И Керес ответил, что ему в том году исполнилось сорок семь лет, и это было первым числом, пришедшим на ум.
В этот раз они играли на Каменскую. Каждый обладал одним и тем же объемом информации: полученные от заказчика сведения о фигуранте и схема, разработанная Вадимом. Котов полагал, что Каменская во время допроса начнет сверкать профессионализмом и тыкать следователя носом в несостыковки, недоработки, прорехи в деле и учить, как и что нужно делать. Виталий-Хосе делал ставку на истерические выкрики и потоки возмущения и негодования по типу «как вы смеете, я сто лет проработала в розыске, я людей на зону отправляла, когда вас еще в проекте не было» или что-то вроде того. А Пауль после недолгих раздумий написал коротко: «Она закроется, но без демонстрации».
Так и вышло. Как он опять смог угадать? Почему из всех возможных реакций на ситуацию он спрогнозировал самую редкую, самую непредсказуемую?
Анализ поведения фигурантов являлся обязательной частью их деятельности. Схемы составлялись большей частью вслепую, потому что на изучение психологических характеристик почти никогда не было времени. Зато потом, когда заказ выполнялся, всё внимательно изучалось и подвергалось тщательному разбору, чтобы учесть на будущее то, что не было учтено сейчас. Такая работа над ошибками. Исследование не предусмотренных ранее вероятностей.
– По-моему, все получилось неплохо, – сказала Кармен. – Ровно как заказывали. Ты доволен?
– Да, – рассеянно подтвердил Хосе, – получилось, как просили. Но я не понимаю, как ей удалось это выдержать. Без десяти минут три часа… Я бы не смог. Что это? Железное самообладание?
– Скорее, профессиональный навык, который с годами не утрачен.
– Навык? Навык чего? Терпеть издевательства над собой? – недоверчиво спросил он.
– Да нет же! – Кармен улыбнулась, погладила его по руке. – Навык служебного функционирования в общей комнате. Навык думать, когда тебе мешают, когда нет возможности собраться с мыслями, углубиться в них полностью. Тебе этого не понять, ты с самого начала был выдающимся, с тобой носились как с писаной торбой, ты рано встал на ноги и создал собственное дело. Понятно, что ты давно привык функционировать как босс с отдельным кабинетом. Босс думает – его никто не смеет тревожить, никто не входит без стука, никто не беспокоит. Ты избалован тишиной и комфортом, мой милый. А оперативники…
Она взяла лежавшую на подоконнике тонкую папку, раскрыла, пробежала глазами.
– Тут написано, что Каменская на службе в органах с восемьдесят второго года. Ты даже еще в детский сад не ходил, поэтому того времени не помнишь.
Хосе скептически прищурился.
– А ты помнишь? Можно подумать, ты старше меня не на три года, а лет на двадцать как минимум.
Она снова улыбнулась, легонько щелкнула его по носу, и он ощутил знакомый сладковатый запах ее крема для рук. Этот запах так нравился ему!
– Не напоминай дамам о возрасте, это неделикатно. Я тоже мало что помню, но в выпускном классе мне нужно было делать доклад на тему: «От смерти Брежнева до развала Союза: какой путь прошла наша страна за 10 лет». Читать периодику мне, естественно, было скучно и лень, поэтому я просто взяла за горло родителей и всю родню с требованием, чтобы мне рассказали, как и что. Один из дядьев, мамин двоюродный брат, оказывается, какое-то время прослужил в дежурной части милиции, вот он и поделился впечатлениями. На периферии, особенно в маленьких городах, штатная численность в розыске была небольшой, там полегче, а в крупных городах, областных центрах, в столице отделы большие, сыщики сидели даже не по двое, а порой по четыре-шесть человек в одном кабинетике. Кто-то пишет, кто-то ест, кто-то спит, потому что ночью выезжал на задержание, а отгул не положен, кто-то отсыпается после пьянки и при этом храпит и воняет, обязательно включено радио, беспрестанно звонит телефон, каждую минуту кто-нибудь заходит с вопросом или сообщением, кто-то кого-то ищет… Можно сосредоточиться в такой обстановке? Можно что-то серьезное обдумать?
– А говорят, что сыщика ноги кормят и они по кабинетам не рассиживаются, работу свою в основном ножками делают, – недоверчиво заметил Виталий.
– Согласна. Ты живого сыщика давно своими глазами видел?
– Вчера, – ответил он, усмехнувшись.
– И какие впечатления?
– Сытый, наглый, на дорогой машине.
– Именно что, милый. В восьмидесятые годы иметь собственный автомобиль – это было о-го-го какое счастье. Одна служебная машина на отдел, бензин по талонам, талоны закончились – привет горячий. Машина сломалась – или сам ремонтируй, как умеешь, или жди месяцами, пока в мастерской сделают. Поэтому «ножками» означало «на общественном транспорте». А на транспорте в Москве знаешь, как было? Мне бабуля рассказывала, да я и сама помню, как она меня в садик возила. Стоишь на морозе, ждешь автобус, время горячее, восемь утра, всем надо на работу. На остановке толпа, подходит автобус – битком, из толпы человек в сорок хорошо если трое-пятеро смогут впихнуться, остальные продолжают мерзнуть и ждать следующего, а следующий подойдет неизвестно когда, может, через пять минут, а может, и через двадцать пять. Никаких электронных табло на остановках, как сейчас, и в помине не было. Ждешь неизвестно чего и не понимаешь, успеваешь ты куда тебе нужно или опаздываешь. А уж если тебе повезло и ты смог впихнуться в салон, то там тоже особо не предашься спокойным раздумьям. То на ногу наступят, то локтем в бок получишь, чья-то сумка в живот упирается, летом чья-то потная подмышка прямо у тебя под носом, кто-то протискивается к выходу, кто-то деньги на билет передает. Конечно, днем было поспокойнее и посвободнее, а утром и вечером, в самый час пик, вот так.
В это Виталию трудно было поверить. Он родился и вырос не в Москве, и в его родном городе таких проблем с транспортом не было. Он хорошо помнил, как ездил в школу и в институт: спокойно заходил, садился, если было место, если нет – вставал у окна, открывал учебник и читал. Двадцать минут в автобусе от дома до института – гарантированное свободное время, чтобы подготовиться к семинару, успеть все, что нужно, прочитать и запомнить. Он попытался представить себя в той картине, которую нарисовала Кармен: нет, он совершенно точно не смог бы ничего выучить или обдумать.
– Выходит, они были более тренированными, умели заниматься умственной деятельностью в обстоятельствах, для этого мало предназначенных, – задумчиво проговорил он. – И Каменская, стало быть, такая. А я этого не учел. Но и Котов не учел. А Пауль нас обошел.
– Это ваша общая ошибка, – заметила Кармен. – Кроме того, никто из вас не смог учесть индивидуальные особенности следователя, который будет вести допрос. Был бы он чуть поумнее и повнимательнее, вполне возможно, ты не проиграл бы.
– Думаешь?
– Конечно. Каменская стала уставать, это даже я заметила на слух, а следователь ее еще и видел. Но проглядел. Если бы он в том месте поднажал – не факт, что она устояла бы.
– В каком именно месте?
Виталий потянулся к ноутбуку, снова включил запись с самого начала.
– Ближе к концу. Там, где она говорит, что люди могут избегать общения друг с другом по множеству причин. Примерно на два тридцать пять – два сорок.
Он промотал запись до указанной отметки, начал вслушиваться.