– Вот здесь, – сказала Кармен.
– Как Кислов воспринял ваш приход?
– Он не открыл дверь.
– И что вы сделали?
– Подождала примерно минут десять-двенадцать, снова позвонила, мне никто не открыл, и я ушла.
– По телефону звонить пытались? Вот в те десять минут, которые вы якобы стояли под его дверью, вы не пробовали позвонить ему и узнать, дома он или нет?
– Нет, я не звонила.
– Почему?
– Я не звонила потому, что не видела в этом смысла. Если мне не открывают дверь, значит, либо человека нет дома, либо он не хочет со мной встречаться.
– А Кислов мог не хотеть с вами встречаться, гражданка Каменская?
– Мог.
– И почему же? Из-за конфликта, который между вами возник накануне? Из-за того, что вы пытались сделать его своим любовником, а он этого не хотел?
– Между нами не было конфликта. Любой человек может в любой момент не захотеть встречаться с кем-то по множеству разных причин.
Он переслушал еще раз. Потом еще.
– Я не слышу усталости, – сказал Виталий. – Ровный голос, точно такой же, как с самого начала допроса. Ни пауз, ни вздохов, ни повышения или понижения тона, ничего такого.
– В голосе – нет, – согласилась Кармен. – В словах – есть. Она на мгновение утратила контроль и проговорила вслух то, что в этот момент думала. Ослабела всего на секунду и сказала лишнюю фразу.
– Но фраза совершенно не лишняя, – возразил он. – Она объясняет…
– Вот именно, милый. Она объясняет. То есть действует вразрез с собственной концепцией: отвечать на вопросы спокойно, максимально коротко и строго по существу, не говорить ни одного лишнего слова, не оправдываться и ничего не объяснять.
– Разве Каменская не могла изменить концепцию, скорректировать ее по ходу дела?
– Могла. И мы это услышали бы в ее дальнейших ответах. Но она тут же вернулась к прежней линии поведения, то есть концепцию не поменяла. Значит, лишняя фраза сказана ненамеренно и является всего лишь проявлением усталости.
– Все равно она долго продержалась, – Виталий потянулся, расставил руки, несколько раз с силой сжал кулаки, чувствуя, как напрягаются мышцы спины. – Немыслимо долго. Я бы точно не смог. Никогда не угадал бы, мне бы и в голову такое не пришло.
Звякнул телефон: кому-то из них пришла эсэмэска. Оба одновременно посмотрели на барную стойку, где лежали оба их айфона, одинаковые и даже с одним и тем же звонком.
– Это мой, – уверенно произнесла Кармен, вставая. – Наверное, курьер, я доставку заказала.
Она подошла к стойке, взяла в руки телефон, кивнула.
– Да, курьер, будет через полчаса.
– Что привезет? Обед?
– Кофе. У нас капсулы закончились.
– Разве? – удивился Хосе.
Да, он снова превратился в Хосе, едва закончилось обсуждение того, что не касалось только их двоих.
– Осталось несколько штук. Раз у нас сегодня весь день, я решила заказать заранее, так удобнее, никогда не знаешь, в котором часу курьер доедет.
– Но…
Он точно помнил, что в прошлый раз, когда они здесь были, в шкафчике лежали две коробки с капсулами, одна вскрытая, начатая, другая нераспечатанная. В каждой пачке по десять капсул. Когда Кармен успела выпить столько кофе? Ну, допустим, вчера вечером. Может быть, ночью, если не спалось. Но она ведь никуда не торопилась, значит, варила кофе в джезве. «Должна была варить», – тут же поправил себя Хосе. Она была не одна? Принимала гостей?
Снова надвинулась густая горькая чернота, в голову полезли воспоминания: вот она отводит взгляд… Вот не отвечает на вопрос… Вот задумалась о чем-то, опустив глаза, и не рассказывает, о чем… Не улыбается в ответ на шутку…
Он напряг память. Коробки были разного цвета. Начатая – черная, нераспечатанная – какая-то другая, не то светло-коричневая, не то рыжевато-бежевая. Ну да, конечно, все правильно! Зря он расстраивается на пустом месте и унижает сам себя ненужными подозрениями. Эта вторая пачка непонятно какого цвета лежит уже бог знает сколько времени, они к ней не прикасаются, наверное, вкус не тот, купили по ошибке, впопыхах, не прочитав описания, написанного очень мелким шрифтом. Или, если покупали в интернет-магазине, упаковщики могли ошибиться и положить не то, что заказано. Они всегда пьют только самый крепкий, черные капсулы из черной коробки. Коробка распечатана, и в ней, возможно, и в самом деле осталось всего две-три штуки. А вторая коробка просто не в счет.
– Ну, если речь зашла о кофе, то не выпить ли нам по чашечке? – с наигранной бодростью спросил Хосе. – Сваришь?
Ему показалось? Или ее глаза действительно метнулись в сторону? Да что с ним не так, с этим проклятым кофе?
– Сварю, конечно, милый. А себе чайку заварю.
– Не хочешь кофе? – он быстро шагнул к той стене, где висели кухонные шкафчики. – Тогда ради одного меня не стоит заводиться, я капсульный выпью.
Открыл дверцу, достал бумажный пакетик с зеленым чаем и длинную узкую черную коробку с капсулами. Не хватает всего одной. Вторая коробка, оказавшаяся действительно рыжевато-бежевой, лежит на месте. Вскрытая. Но пустая. Он взял ее, поднес к глазам, прищурился. И почему нужно так мелко писать! Не прочтешь ничего, если торопишься.
Вот оно как. Декаф. Кофе без кофеина. И Кармен, и он сам пьют ристретто, оба любят покрепче. Кто же был здесь и выпил десять чашек кофе, который и кофе-то трудно назвать? И почему Кармен ничего об этом не говорит?
– У тебя вчера были гости?
Он старался, чтобы голос звучал спокойно, почти безразлично, с точно вымеренной дозой обычной любознательности. Не хотел показать охватившую его панику.
– Я смотрю, декаф закончился. Эта коробка тут года два валялась, мы же с тобой такое не употребляем. Слава богу, нашлись и на нее любители.
– Это я выпила.
Голос у Кармен чуть подсевший, словно горло перехватило.
– Ты? С чего вдруг?
– Прости, не хотела тебя беспокоить, – она смотрела на него чуть виновато. – Начала сердце чувствовать. Одна-две чашки с утра – еще ничего, а потом даже от одного глотка начинается сильная тахикардия, поэтому после полудня стараюсь пить без кофеина или уже совсем обойтись без кофе.
– Десять чашек за один вчерашний вечер? – продолжал удивляться Хосе, теперь уже совершенно искренне.
– Нет, – она слабо улыбнулась, – всего четыре. Остальные выпила раньше. Ты ведь не смотришь мне в руки, когда я кладу капсулу в кофемашину. И в мусорку ты обычно не заглядываешь, иначе заметил бы капсулы другого цвета.
– То есть ты меня обманывала? И давно это у тебя?
– Месяца два уже.
Он не опустился – рухнул на стул, чуть не смахнув на пол чашку, стоящую на краю стола.
– Ну как же так? – в отчаянии проговорил он. – Как так можно? Почему ты молчала?
Она пожала плечами:
– К врачу обращалась?
– Нет.
– А… когда ты варишь для нас обоих в джезве… ты же потом пьешь этот кофе… – растерянно протянул Хосе.
– Да, конечно.
– И он такой же крепкий, как всегда.
– Да. Иначе ты заметил бы и стал задавать вопросы.
– И мы с тобой пили его когда днем, а когда и вечером…
– Да.
Он поднялся, взял Кармен за руку, притянул к себе, обнял так крепко, на сколько хватило сил.
– Не смей, – прошептал он ей прямо в ухо, – никогда больше не смей скрывать от меня недомогания и болезни. У меня нет никого ближе и роднее тебя, если с тобой что-то случится, я не выживу.
– Хорошо, – покорно прошептала она в ответ, – больше не буду.
– Если ты притворяешься и не хочешь, чтобы я знал правду о твоем здоровье, значит, ты не считаешь меня близким человеком, достойным твоего доверия. Меня это обижает. Очень обижает. Ты хочешь меня обидеть?
– Не хочу.
– Не будешь больше врать?
– Не буду.
Всё хорошо. Не было никаких гостей, приход которых его любимая стремилась скрыть от него. Все странности в ее поведении, все эти мерзкие мелочи, отравлявшие в последние месяцы его любовь, получили свое объяснение. Он сам запишет ее на консультацию к самому лучшему кардиологу, если надо – за границу отвезет, ее обследуют, поставят диагноз и быстро вылечат. Если проблеме всего два месяца, то дело не могло зайти слишком далеко. Всё поправимо. Всё хорошо.
Только вот… Небольшая пауза перед ее последними словами «Не буду». Как будто она обдумывала и решала, давать ли обещание не лгать. Совсем-совсем маленькая пауза. Крошечная.
Но она была.
Или ему опять показалось?
Каменская
Дверь в комнату, где работала Зоя, была открыта. Настя видела белые эйрподы в ее ушах: та что-то слушала, не отрываясь от работы. Периодически тихонько жужжал принтер, и сидящий у подоконника Василий тут же подхватывал листок и начинал изучать. Прочтя, делал какие-то пометки в блокноте и снова утыкался в телефон, но ничего не писал. Судя по наушникам, смотрел кино или ролики. Спина сутулая, и Настя вдруг отчего-то подумала, что под свитером, наверное, скрываются выпирающие на хребте позвонки, обтянутые тонкой бледной кожей. Вид у Васи далеко не спортивный, да и чему удивляться: одна половина современных полицейских не сможет подтянуться на перекладине даже один раз, другая половина начинает задыхаться после трех быстрых шагов. Куда уж им за злодеями угнаться… Но разве они виноваты? Разве есть у них время регулярно ходить в спортзал, если каждый тащит на себе двойную нагрузку? Да и набирают теперь в полицию, отдавая предпочтение послушным и злобным, а не подготовленным. Кому они нужны, подготовленные-то? Начнут возражать, совать нос куда не надо, настаивать, делать, как по закону, а не как положено. А полиция – она ведь для чего нужна? Правильно, для того, чтобы выполнять функцию дубинки, когда «наверху» потребуется, а вовсе не для какой-то там защиты каких-то там человеков, топающих по земле. Человеки – мусор, они только мешают. Главное – деньги, полномочия, возможности. Власть.
Настя подошла поближе, взглянула на стопку распечаток, сложенную на подоконнике: скрины личных страниц из разных соцсетей. Зоя собирает доступную информацию о Кислове и его родственниках, а также о круге их знакомых.