– Я не знал, что вы не одна, – Константин говорил по-прежнему негромко и почти без эмоций, но в его голосе проступили какие-то новые нотки не то холода, не то недоверия.
Настя дружелюбно улыбнулась.
– В нашей профессии женщины редко ездят в командировки в одиночестве, это небезопасно. С напарником все-таки надежнее.
– Вы голодны? – спросила Настя, когда они с Зоей вышли из дома на улице Панфилова.
– Нет, гостеприимный хозяин влил в меня столько чаю с сухариками, что мне даже дышать трудно. Наверное, нужно звонить нашему командиру, сказать, что мы освободились.
– Давайте сначала поговорим. Без командира.
– Конечно, – Зоя вздохнула. – Однако мне не совсем понятно, почему вы утаиваете от него информацию. Сначала не разрешили ему идти вместе с нами к Веденеевым, теперь не хотите, чтобы я при нем рассказывала. Честно признаться, меня напрягают такие игры.
– Это не игры. Это этические правила. Заказчик имеет право получать от нас полную информацию о том, что непосредственно касается предмета договора. В данном случае это авторское право на книгу и обстоятельства, препятствующие экранизации. Но ведь люди, с которыми мы разговариваем, рассказывают не только об этом, понимаете? Мы используем профессиональные навыки, чтобы вызвать к себе доверие, а когда человек тебе доверяет, он может даже ненамеренно рассказать много такого, что не предназначено для… Ну, одним словом, вы меня поняли. Ведь поняли?
Зоя кивнула и снова вздохнула.
– Мне Константин сказал, что книгу действительно написал он, – продолжила Настя, – что Кислов прилагал огромные усилия к ее опубликованию. Что сам Константин был против публикации, потому что считал книгу слабой и плохо написанной, ссылался на мнение отца – преподавателя русского языка и литературы, но Кислов не внял его доводам, сделал за свой счет тираж и привез его Веденееву в надежде, что друг обрадуется. Константин своего мнения о книге не переменил за эти годы, поэтому отказался и от экранизации. Кислов был очень расстроен, уговаривал передумать, они созванивались по этому поводу несколько раз. Ну, как-то так, если коротко. Кстати, поведение сестры Кислова теперь выглядит более понятным. У нее были ключи от квартиры брата, она являлась к нему без предупреждения, когда хотела, вполне могла слышать переговоры Андрея со «Старджетом», сначала его согласие, потом отказ, и быстро сообразила, как можно заработать. А у вас что? Максим Викторович эту информацию подтверждает? Он действительно читал повесть сына и дал резко отрицательный отзыв?
– Мы об этом почти не говорили. Вернее, говорили, но совсем мало. Знаете, Настя, мне кажется, вы были правы, когда взяли меня в эту поездку.
– Почему?
– Вы же знаете, я не люблю много рассказывать. За долгие годы я неплохо овладела искусством задавать такие вопросы, чтобы собеседник часами мог разливаться соловьем, а мне останется только вовремя кивать и приятно улыбаться. Похоже, сегодня у меня удачно получилось.
– И какой же вопрос вы задали? – с любопытством спросила Настя.
– Я всего лишь задумчиво сказала: «Хотела бы я знать, что чувствует отец, когда читает рукопись первой книги, написанной его сыном». Как ни странно, этого оказалось достаточно.
Максим Викторович Веденеев
Он когда-то начинал учителем в школе, затем прошел весь путь от воспитателя отделения до заместителя начальника воспитательной колонии, где отбывают наказание несовершеннолетние осужденные. Не сказать, чтобы Максим Викторович страстно любил свою работу, все-таки он хотел преподавать русский язык и литературу, а не перевоспитывать юных преступников. Не любил, но был благодарен ей за возможность содержать семью.
О том, что в колонию, где он служил, прибыл для отбытия срока сын прокурора области Гнездилова, знали, конечно же, все сотрудники. Знали и недоумевали: как такое могло произойти? Почему прокурор не отмазал сыночка? И ладно бы еще, если б парня за убийство упекли, все-таки тяжкое преступление, хотя при нынешних нравах отмазать можно даже при стопудовых доказательствах, за примерами далеко ходить не надо. Но за кражи… Сошлись на том, что прокурор, наверное, действительно честный. Верилось в это слабо, но других объяснений придумать не смогли.
Примерно через полгода Максим Викторович спохватился, поняв, что давненько не слышал фамилию Гнездилова. Неужели ни прокурор, ни его жена за шесть месяцев ни разу не приехали повидать сына? Несовершеннолетним свидания разрешены без ограничений, и ехать недалеко, малолетки отбывают срок в той области, где проживали и были осуждены, далеко от дома их не отправляют, так еще при советской власти было заведено.
Веденеев вызвал к себе воспитателя отделения, спросил, как ведет себя осужденный Гнездилов, получает ли письма и посылки. Оказалось – ни писем, ни посылок.
– Свиданий тоже не было? – уточнил Максим Викторович. – Может, я пропустил?
– Никак нет, товарищ майор, не было.
– Какой режим у него?
– Пока обычный, согласно ориентировкам из СИЗО. Для перевода на строгий ничего не натворил, облегченного пока не заслужил, льготного тем более.
– Переживает, наверное, что родители не приезжают?
– Да не похоже, – усмехнулся воспитатель отделения. – Скользкий он, если честно. Нехороший парнишка.
– Пришли-ка мне его, хочу посмотреть, поговорить, – распорядился Веденеев.
Когда через полчаса в его кабинете появился Леонид Гнездилов, Максим Викторович даже растерялся на мгновение. Высокий, ширококостный, гориллоподобный парень, которому только-только исполнилось шестнадцать, никак не выглядел на свой возраст. Сладенькая улыбочка не вязалась с наглым взглядом маленьких быстрых глаз.
– Осужденный Гнездилов, третий отряд, статья сто пятьдесят восемь, срок пять лет, – заученно отрапортовал Леонид. – Явился по вашему вызову.
– Ты присядь, – мягко начал Максим Викторович. – Давай побеседуем просто так, без протокола.
Беседа не задалась. Леонид проявил полное равнодушие к тому обстоятельству, что к нему не приезжают, не пишут писем и не шлют передачки.
– Мне ничего не нужно, – повторял он.
– Леня, но это же твои родители, – увещевал его Веденеев. – Твои мама и папа. И старший брат у тебя есть. Неужели ты не скучаешь, не хочешь с ними увидеться?
– А если и хочу, так что, гражданин начальник? Они все равно не едут.
– Можно им написать, попросить навестить тебя. Леня, я в курсе, кто твой отец, и понимаю, что он мог бы не допустить… В общем, мог бы сделать так, чтобы ты здесь не оказался. Но ты здесь. Может, в этом все дело? Ты обижен на него и на всю семью? Тебе кажется, что тебя не защитили?
Будучи профессиональным педагогом, Веденеев ни минуты не сомневался в том, что общение ребенка с родителями бесценно в любом возрасте, но в детском и подростковом – особенно.
– Ничего я не обижен. Они мне не нужны. И никто не нужен. Я сам по себе.
Первая попытка наладить контакт ни к чему не привела. Но мысли о Лене Гнездилове не покидали Максима Викторовича. Он решил не торопить события, подождать, присмотреться к парнишке и к ситуации в целом. Ходили разговоры о том, что прокурор области вот-вот переедет в Москву со значительным повышением, и Веденеев – сам любящий отец сына-подростка, ровесника Лени – был уверен, что уж перед отъездом-то семья наверняка приедет на свидание.
Но никто так и не приехал. И ни писем, ни посылок по-прежнему не было. Воспитатель отделения и начальник отряда то и дело докладывали, отвечая на вопросы о Гнездилове, что осужденный не демонстрирует раскаяния, грубых нарушений режима не допускает, но отрицательно влияет на других осужденных, провоцирует их, подстрекает, однако сам всегда остается в стороне.
– Была б моя воля – я б его на строгач перевел, – вздыхал начальник отряда. – Но ведь не подпишут, видимых оснований нет.
Решение о переводе с режима на режим принимал начальник воспитательной колонии по представлению начальника отряда. Но если в этом представлении нет выразительных и доказанных фактов, начальник разрешения не даст – хоть лопни. Никому не хочется подставляться под прокурорскую проверку. Зампрокурора по надзору за местами лишения свободы в их области – зверь, обожает проверки и инспекции, докапывается до каждой буковки, по любой жалобе трясет всех подряд. Поговаривают, что после каждой проверки карманы у него оттопыриваются: нарушения можно найти у всех, было бы желание, и каждый закрытый на конкретное нарушение глаз имеет свою цену. Два глаза стоят в два раза дороже.
Наступило лето. Прокурор области давно оставил свой пост и обосновался в Москве. В том году Максиму Викторовичу повезло наконец: отпуск пришелся на июль, не то что в предыдущие годы – или поздняя осень, или ранняя весна. У сына Костика учеба, куда ж уедешь? Только если на рыбалку на три-четыре дня с друзьями, да и то вся душа изболится. Веденеев был так привязан к сыну, что ситуация с Леней Гнездиловым казалась ему немыслимой. Он даже представить себе не мог, как это – по собственной воле не видеть своего ребенка целый год. Должна быть веская причина, и причина эта находится, скорее всего, в самом подростке, а не в его родителях. Не могут взрослые люди в здравом уме добровольно отказаться от своего ребенка, это аксиома. А вот ребенок с дурна ума может наделать глупостей, наговорить черт знает что, и наврать, и оскорбить, и дверью хлопнуть «навсегда». Собственные отцовские чувства казались Веденееву совершенно естественными и имманентно присущими всем, у кого есть дети. Он слишком давно ушел из школы, где можно было бы наблюдать многочисленные вариации отношений родителей с детьми, и слишком давно работал там, где каждая встреча с родственниками – долгожданный подарок и для самого осужденного, и для тех, кто к нему приехал. Свидания с членами семьи являются неотъемлемым элементом процесса воспитания в колониях, и с этой позиции Максима Викторовича было не сбить.
Поскольку путь к месту отпуска лежал через Москву, Максим Петрович твердо решил разыскать родителей Лени Гнездилова и поговорить с ними. Ничего страшного, если они с Костиком задержатся в столице на пару дней, и город посмотрят, и в дома-музеи Чехова, Цветаевой, Брюсова зайдут, Веденеев давно мечтал об этом, да все как-то случая не было. Заблаговременно напряг приятелей из областного управления внутренних дел, те связались с московскими коллегами и раздобыли новый адрес Виктора Семеновича Гнездилова, ныне судьи судебной коллегии по гражданским делам Верховного Суда Российской Федерации.