– Их три, – сообщила Кармен. – Один на Волгоградке, второй на Яузском бульваре, третий на бульваре Дмитрия Донского.
Бульвар Дмитрия Донского, пожалуй, далековато.
– Поедем на Яузский, – решительно проговорил Виталий. – Заберем маму, доставим домой, потом я отвезу тебя к твоей машине.
– Это не обязательно, – возразила Кармен. – Я вызову такси и доеду сама.
– Прошу тебя. Мне нужно, чтобы ты была со мной.
– Но как же твоя мама? Что ты ей скажешь? Как объяснишь мое присутствие?
– Вот это меня сейчас интересует меньше всего на свете, – он завел двигатель. – Родители, не соблюдающие приличий, не имеют права требовать приличного поведения от детей. Надеюсь, маме плохо не потому, что ей кто-то позвонил и рассказал об отце и о статье, а потому, что она нарвалась на очередного козла.
– Виталь, – голос Кармен звучал нерешительно и немного испуганно, – ты хорошо подумал? Может, не надо?
– Пожалуйста…
Он вложил в это единственное слово так много! И свою любовь к ней, и свою растерянность перед внезапно возникшей пустотой на том месте, где еще так недавно возвышались образы надежные и непоколебимые, и желание тепла, чтобы унять озноб, от которого, как ему казалось, дрожит его сердце.
– Хорошо, – Кармен больше не возражала. – Поехали.
Она услышала его. Впрочем, она всегда его слышала.
Каменская
Лиана больше не плакала, она рассказывала негромко и монотонно, сидела, почти не шевелясь. Никакой жестикуляции, руки сцеплены в замок вокруг поднятого к груди колена, взгляд устремлен не на Настю, а куда-то в сторону, в одну точку. «Ей не нужно от меня понимание и сочувствие, иначе она смотрела бы в лицо, – подумала Настя, – ей нужно просто рассказать историю. Даже не для того, чтобы выговориться: выговорилась она наверняка уже давно. Если я правильно понимаю, то Константину Веденееву. Она рассказывает, потому что верит, что это может помочь Косте. Отношения с ним настолько значимы, что она готова на все, даже на возможную огласку и разрушение брака. Как она может быть уверена, что от меня информация никуда больше не уйдет? Она видит меня впервые в жизни, она меня не знает и не может мне доверять. Если за столько лет никто ничего не узнал, значит, Лиана не доверяла никому, даже подругам, если они у нее были. Нигде не просочилось. И вдруг – здрасьте, явилась незнакомая тетка. Конечно, и шок сыграл свою роль, в состоянии шока человек может повести себя как угодно. Бедная женщина! Во что она превратила свою жизнь!»
Пока она говорила, несколько раз звонил стационарный телефон, но Лиана трубку не брала. Когда зазвонил мобильник, теперь лежащий рядом на диване, она бросила взгляд на экран.
– Это мама Света. Надо ответить.
Современные телефоны – штука коварная, очень часто речь абонента прекрасно слышна окружающим, если и не каждое слово, то по крайней мере голос и интонация. Светлана Дмитриевна была явно не вполне трезва и очень расстроена, требовательные нотки сменялись просительными, в голосе проступали то слезы, то страх, несколько раз прозвучало имя Виталия. Настя отчетливо расслышала отчаянное: «Я не могу до него дозвониться! Он трубку не берет!»
– Да, – произнесла, наконец, Лиана, – хорошо. Я приеду.
Она положила телефон и медленно, словно нехотя, вытянула прижатую к груди ногу.
– Муж занят, у него деловая встреча, Светлана не может до него дозвониться, так что придется мне.
– Что-то случилось? – спросила Настя.
– Неприятное обстоятельство из жизни нашей идеальной семьи, – горько усмехнулась Лиана. – Моя свекровь цепляет мужиков на сайтах, ходит на свидания, и когда что-то идет не так – напивается вхлам. Эффект маятника, знаете ли. Виктор Семенович так прессовал ее и держал в черном теле, что теперь она вырвалась на свободу и потеряла человеческий облик. Простите, Анастасия, но мне нужно ехать, забрать ее из очередного притона.
Настя поднялась с кресла, в котором сидела.
– Хотите, я вас отвезу? Мне важно дослушать вашу историю до конца. Я должна понимать, может ли книга Константина быть как-то связана с тем, что произошло.
– Спасибо. Я и правда не в том состоянии сейчас, чтобы садиться за руль.
Лиана не стала переодеваться, осталась в джинсах и невзрачном, немного растянутом джемпере, только сменила тапочки на туфли и накинула плащ, взяла сумку.
– На Яузский бульвар, – сказала она со вздохом, сев в Настину машину. – Оттуда я ее еще не забирала. Какой-то «Веселый гусь». Не знаете?
– Знаю, – кивнула Настя. – Но вы, кажется, сказали, что Светлана Дмитриевна обычно встречается в почасовых отелях. В «Гусе» точно нет отеля, это самое обычное заведение, где можно в интимной обстановке посидеть со спиртным и кофе. Кстати, довольно приличное. Может быть, она там не с партнером, а по другому поводу?
– Вряд ли. Скорее всего, партнер попался не такой, как раньше. Наверное, ей наконец повезло. Хотя… Если бы повезло, она бы не позвонила. Я ее не осуждаю, не подумайте. Ей хочется быть привлекательной и желанной женщиной рядом с влюбленным мужчиной. Это ведь не предосудительно, правда? Каждой женщине это нужно, хотя бы один раз, хотя бы на пять минут за целую жизнь, но нужно обязательно. Виктор Семенович не давал своей жене такой возможности. Теперь она добирает то, что ей недодали. Сладкоголосая птица юности. Помните?
Ну как не помнить… Теннесси Уильямс, его известная пьеса, которую ставят в театрах всего мира. И в России много ставили, и в Советском Союзе. В жизни человека все должно происходить вовремя. Вот и Лешка совсем недавно говорил об этом с Настей. Повторяющиеся события – это настойчивый урок, во время которого ты должен усвоить какое-то важное правило. Не усвоишь урок – придется проходить его снова и снова, пока твое поведение не долбанет тебя же по твоей собственной башке.
– Расскажите про Константина, – попросила Настя.
Лиана Гнездилова
Только встретившись с Костей, Лиана поняла чувства свекра и свекрови. Им не нужен был тест ДНК, им нужна была своя правда. Каждому из них. Виктор Семенович хотел иметь возможность думать, что Егорка – все-таки ребенок его любимого старшего сына, Виталика, его радости и гордости, умного, способного, с деловой хваткой и правильными понятиями о чести и достоинстве. Светлана Дмитриевна, напротив, обожала внука именно как сына ее ненаглядного Ленечки, с которым ее так жестоко и бесповоротно разлучили, его кровиночку, его отпечаток, след на этой земле. И в самую последнюю очередь их интересовало, что чувствует Лиана и как болит ее израненная душа.
Костя в один день перевернул ее представление о жизни. Лиана приехала к Костиному отцу в попытках найти путь к Леониду, а встретила совсем другой мир. В этом мире можно было не бояться говорить о том, что нравится или не нравится. Можно было признаваться в своих сомнениях и страхах. Можно было быть слабой, и озорной, и легкомысленной, и печальной, можно было хохотать до слез и рыдать до судорог. Можно было быть собой. И не оглядываться поминутно на Виктора Семеновича и его репутацию, будь она неладна. Но самое главное, о чем Лиана узнала чуть позже: можно не врать человеку, с которым ложишься в постель. Вот так просто: взять и рассказать ему правду.
Она и рассказала. Рассказала Косте все про Леньку и свою беременность непонятно от кого. Про свою нелюбовь к сыну. Про то, как позволила уговорить себя не делать аборт, как продала саму себя за комфортное существование, когда еще не догадывалась, что настоящий комфорт не на мягком диване в просторной квартире и не в хорошей машине с кожаным салоном, а в душевном покое и ощущении себя личностью, достойной любви и уважения, которую искренне принимают вместе со всем ее внутренним багажом, а не сортируют ее мысли и побуждения, как содержимое на предполетной безопасности в аэропортах: вот с этим можно проходить в жизнь нашей безупречной семьи, а вот с этим нельзя, это мы изымаем.
Она была слабой, это правда. Но трусливой Лиана не была никогда. И всю эту отвратительную правду она рассказала Косте до того, как впервые оставила его у себя в гостиничном номере. Понимала, к чему дело идет, почувствовала еще в самый первый день, когда сын Максима Викторовича вышел проводить ее до такси, видела это в его глазах, его улыбке, и с удивлением осознавала, что сама ужасно хочет этого. «Расскажу, – решила она. – Примет – буду счастлива, не примет – значит, сама виновата. Хватит того, что я вру и притворяюсь на каждом шагу дома, строю из себя любящую жену и мать, заботливую сноху, которая соответствует высоким стандартам Гнездиловых. Косте я врать не буду».
Те первые несколько дней, проведенные с Костей Веденеевым, словно открыли ей глаза. Лиана осознала, что все свои тридцать восемь лет жила чужой жизнью. Не своей. Была такой, как мама велела, потом такой, какой хотели видеть ее Гнездиловы. Им нужна была для сына жена «из простой семьи» с приличными родителями, спокойная, неглупая, начитанная, воспитанная, беспроблемная, без завышенных запросов. Вот почему они так привечали ее, чуть не насильно женили Виталика. Виктор Семенович так трясся над своей безупречной репутацией, что не мог позволить себе сноху – любительницу ночных клубов, тусовок, шопинга и глянцевой жизни. От таких можно в любой момент ждать неприятностей. Ненадежные они. Красивые, дорого и модно одетые девочки имеют, как правило, родителей, связанных с бизнесом и деньгами, там и криминал всегда рядом ходит, и каждую минуту могут последовать разные неприятные просьбы позвонить, решить вопрос, договориться, посодействовать по-родственному, одним словом, все то, чего прокурор Гнездилов решительно избегал и по своему внутреннему убеждению, и из опасений «оказаться причастным» хотя бы только в слухах и пересудах. А Лианочка – надежная, давно известная, покойный отец – мастер цеха, мама – работница на заводе, грамотами за самоотверженный труд вся стена увешана. И интересы у нее с Виталиком общие, оба углубленно занимаются химией и биологией. Куда уж лучше?