– Давайте отойдем на минутку, буквально два слова еще.
Лиана послушно шагнула в сторону, пропуская в вагон следующего пассажира с двумя большими чемоданами.
– Меня не интересует конкретно дело вашего родственника, – заговорила Настя. – Меня интересует то, что в книге Константина названо концепцией полярности. Мне важно знать, обсуждал ли Константин ее с кем-нибудь. Неважно, когда именно. Может быть, до написания книги, может быть, позже. Главное – обсуждал ли, и если обсуждал, то с кем именно. Спросите?
– Если будет возможность.
Иными словами, если Константин придет в себя. Если выйдет из комы. Если не умрет. Господи, как это ужасно! Какой ад творится в душе Лианы!
– Спасибо. Можно, я вам завтра позвоню, узнаю, как Константин?
– Звоните, – кивнула Лиана и вошла в вагон.
Настя посмотрела на часы: до отправления поезда еще пятнадцать минут. Она постояла несколько секунд, глядя, как Лиана появляется то в одном окне вагона, то в другом. Вот она посторонилась, пропуская провожающего, идущего к выходу. Вот подошла к своему купе, открыла дверь. Теперь остается только ждать. Неизвестно чего.
Она пошла по платформе навстречу потоку отъезжающих пассажиров. Настроение было – хуже некуда. Внезапно ее догнал зычный мужской голос, пролетевший над головами пассажиров:
– Анастасия! Анастасия!
Это ей кричат, что ли? Голос незнакомый. Наверное, зовут какую-то другую Анастасию, имя лет тридцать назад вдруг стало модным, чуть ли не каждая пятая молодая женщина теперь Настя.
На всякий случай она притормозила и обернулась.
– Анастасия! – продолжал взывать мужчина, пока не различимый в толпе. – Анастасия в белой куртке!
Ну, коль куртка белая, тогда это, пожалуй, к ней. Через пару секунд Настя увидела высокого мужчину средних лет с окладистой бородой и длинными густыми волосами, забранными на затылке в хвост. Бородач несся, как ураган, и еще раз выкрикнул ее имя.
– Вы меня зовете?
– Вы – Анастасия? – он перевел дыхание. – Вас девушка просила догнать.
– Какая девушка?
– Из третьего вагона. Она побежала за вами, споткнулась, упала и плачет. Я предложил помочь, спросил, кого надо догнать, ну и помчался.
Настя рванула назад, к третьему вагону, где совсем недавно оставила Лиану. Гнездилова стояла на платформе, согнувшись и потирая обтянутую брюками коленку.
– Вы сильно ушиблись? – сочувственно спросила Настя. – У проводников есть аптечка, давайте я…
– Не надо, пройдет. – Лиана поморщилась. – Я вспомнила. Не знаю, это то, о чем вы спрашивали, или нет. Мы с Костиком много говорили о его повести. Мне, конечно, интересно было обсуждать Гнездиловых… то есть персонажей, прототипами которых стали Гнездиловы… Про концепцию я не спрашивала, один раз только мы о ней заговорили, и Костик сказал, что, мол, видит, что мне это тоже не интересно, и вообще никому не интересно, и только один раз за все годы он встретил человека, который внимательно выслушал его теорию.
– Он сказал, кто это был? – нетерпеливо спросила Настя.
– Фамилию не называл, но упомянул, что этот человек был когда-то в их городе начальником чего-то…
Лиана переступила с ноги на ногу, охнула и сморщилась от боли.
– Начальником чего? Лиана, пожалуйста!
– Кажется, следственного управления. Да, точно, Костик рассказывал, что спросил у него про Ленькино дело, а потом они обсуждали эту полярность.
«Уважаемые пассажиры! До отправления поезда… остается пять минут. Просим провожающих покинуть вагоны», – разнеслось над платформами.
И снова Настя смотрела сквозь окна, как Лиана Гнездилова идет к своему купе. «Нет, не такая уж я тупица, – подумала она. – Правильно сделала, что приехала на вокзал. Если бы просто позвонила, как собиралась с самого начала, результат мог бы оказаться другим».
Котов
Она всегда нравилась ему, еще с тех пор, когда была просто Светой, а порой и Светиком: на праздничных собирушках отношения упрощались. Ее привел в их круг Виктор, которого никогда не называли Витькой или, упаси боже, Витьком. Уж больно серьезен был этот недавний выпускник юрфака. Гнездилов был для всех только Виктором, а вскоре стал Виктором Семеновичем. Тусклый, пресный, до противного правильный, он здорово разбирался в гражданском праве и от этого казался еще более скучным. Криминалистика, уголовное право, уголовный процесс – это вещь, это движуха, люди со своими страстями и судьбами, слезами и истериками, ложью и признаниями. А какое-то там право оперативного управления собственностью или тонкости финансово-хозяйственной деятельности – тоска зеленая. Хотя и очень сложная, это надо признать. На цивилистике вообще мозги сломать можно, в ней мало кто по-настоящему разбирается.
Шли годы, строились и крепли карьеры, Виктор Гнездилов с семьей вернулся из райцентра и занял достойное место в прокуратуре города, потом пришли 1990-е, и он начал взлетать на крыльях кадровых перемещений. Его жена из миленькой девушки превратилась в по-настоящему красивую женщину. И Котов влюбился насмерть.
Впрочем, в те годы никто еще не называл его Котовым. Владимир Ященко с детства увлекался шахматами и до дыр зачитал маленькую коричневую книжечку «В шутку и всерьез», написанную гроссмейстером Александром Котовым. Сколько увлекательных историй о шахматах и великих шахматистах он прочел в этой книге! В школьные годы Володя занимался в шахматной секции при городском Дворце пионеров, пару раз победил в районных турнирах старшеклассников, но потом остыл, шахматы забросил и начал готовиться к службе в армии и последующему поступлению в Школу милиции. Выпускников средних школ принимали на учебу в ограниченном количестве и только в двух милицейских вузах огромной страны – в Омске и Караганде, конкурс большой, нужно готовиться очень серьезно, чтобы выдержать вступительные экзамены, в том числе и по физподготовке. По общему правилу в многочисленные Школы милиции можно было поступать, лишь отслужив в армии, этот путь и выбрал для себя Володя Ященко, не особо рассчитывая на свои способности прорваться через конкурс, где больше половины его соперников окажутся сыновьями разных милицейских начальников. Страна-то огромная, желающих много, а мест для вчерашних десятиклассников – по пальцам пересчитать.
Он жил обычной среднестатистической жизнью российского мужчины: жена, меняющиеся любовницы, дети, работа, выпивка с приятелями и коллегами, интриги на службе. Светлана Гнездилова на какое-то время вырвала Владимира из этого цикла, заставила думать о себе, мечтать, надеяться. Он попытался поухаживать, но отклика не встретил. Попытки были очень аккуратными, тонкими, и Владимир подумал, что Света просто не заметила ничего, не поняла. «Надо быть понастойчивее и погрубее. Бабы любят сильных», – решил он.
Возможность представилась на дне рождения начальника УВД города. Лето, большой загородный дом с огромным участком (главный городской милиционер робостью и стеснительностью не отличался), большое число гостей – идеальные условия для того, чтобы пообщаться и объясниться, не привлекая внимания.
Но не вышло ничего, кроме унизительной неловкости. Светлана ясно дала понять, что ей это не интересно. Нет, обошлось, конечно же, без пощечин, криков «Как ты смеешь!» и прочей театральной ерунды. Жена прокурора Гнездилова без излишней горячности, но с глубокой убежденностью объяснила Владимиру свою позицию: ее муж настолько необыкновенный человек, настолько потрясающий, что ни один мужчина мира не может и никогда не будет для нее привлекательнее горячо любимого Виктора, поэтому никакие варианты даже не обсуждаются. Если бы она остановилась на «всех мужчинах мира», Владимир принял бы это как неопровержимый и окончательный отказ. Да, расстроился бы, огорчился. Но смирился. Однако Светлана допустила ошибку и не остановилась, развив свою мысль до «а уж тем более ты». Это «тем более» Владимир Ященко расценил как прямое оскорбление. Такого удара по его мужскому самолюбию не наносил еще никто.
Он прекратил оказывать Светлане Гнездиловой знаки внимания. Но ничего не забыл и не простил. Каждый раз, встречаясь с ее мужем, а происходило это почти ежедневно, Владимир думал: «Какая сухость и серость! Ни одной яркой краски ни в характере, ни во внешности. Пустое место, белый лист. И она посмела сказать, что я в подметки ему не гожусь!»
Однако ж руководитель следственного управления УВД города Владимир Ященко и прокурор сначала города, а потом и области Виктор Гнездилов оставались добрыми приятелями, да и по службе сталкивались постоянно.
Все начало меняться летом 2000 года. Виктор Семенович позвонил, попросил о встрече в неформальной обстановке. Договорились пообщаться в городской квартире Гнездиловых: семья прокурора жила на даче.
– Ленька украл у меня деньги. Из письменного стола в кабинете стащил, – сказал Гнездилов.
– И что ты хочешь, чтобы я сделал? – удивился Ященко. – Оттаскал его за ухо? Ты – отец, это твоя забота. Или ты хочешь, чтобы я нашел эти деньги и вернул тебе?
– Я хочу, чтобы ты его посадил, – заявил прокурор.
Владимир в недоумении уставился на него. Сначала даже подумал, что ослышался.
– Чтобы я – что? – переспросил он на всякий случай.
– Я хочу, чтобы Леня сел, – четко и медленно повторил Виктор Семенович. – Он вор, и он должен за это ответить.
– Послушай, но это просто смешно! Подростка никто, ни один суд не посадит за кражу у родителей. Ты же юрист, Виктор, ты не можешь не понимать, что, пока ребенок несовершеннолетний и находится на вашем иждивении, он имеет право на имущество родителей как член семьи, он имеет право считать это имущество общей собственностью. Если бы закон позволял привлекать к уголовной ответственности всех пацанов и девчонок, которые таскают у своих предков, у нас бы в школах было пусто, а все малолетки сидели бы по колониям. Это проблема воспитания, морали, наказания, родительского авторитета, чего угодно, только не следствия и суда.
Прокурор смотрел на него насмешливо и укоризненно.