Ее глаза омрачило сомнение, и впервые за весь разговор Филипп выказал нетерпение.
– Я вообще-то уже не первый год танцую вальсы на балах.
– Я это знаю. – Антония перевела дыхание. До нее вдруг дошло, что сейчас речь идет совсем не о вальсах. – Но…
Филипп, удерживая ее взгляд, снова поднес ее руку к губам и нежно коснулся кончиков ее пальцев. Он с легкостью почувствовал ее предательскую реакцию, которую она постаралась скрыть.
– Верьте мне. – Он понизил голос. Я не дам вам ошибиться. – Он смотрел на нее пристально и твердо. – Вы мне верите?
Последовала пауза, хрупкая, как стеклянная пряжа, и нескончаемая, словно сама вечность. Антония, затаив дыхание, слышала каждый глухой удар собственного сердца.
– Вы же знаете, что верю.
– Тогда закройте глаза. Настало время для нового урока.
Помедлив, Антония послушалась.
– Представьте, что мы находимся в бальном зале в Рутвен-Хаус.
Она почувствовала, как рука Филиппа легла ей на талию, а другая сжала пальцы.
– Вот Джеффри играет нам на фортепиано…
Она сдвинула брови:
– Но я слышу скрипки.
– Он привел себе на помощь друзей.
Он поднял ее руку, крепче обнял за талию.
– Ох, Филипп… – Она уже совсем потерялась.
– Доверьтесь мне.
Секунду спустя они закружились в вальсе.
– Не открывайте глаз. Помните, что мы в Рутвен-Хаус и рядом никого нет.
Антония конечно же прекрасно помнила, где они находятся на самом деле, прохладный ночной воздух освежал ее обнаженные матовые плечи, легкий ветерок играл с юбками. Но Филипп крепко держал ее, и с закрытыми глазами ей ничего не оставалось, как расслабиться и послушно следовать за ним. Она словно издалека слышала приглушенный говор и смех, музыканты продолжали играть. Они все кружились, Филипп тесно прижимал ее к себе, и прежние ощущения снова захватили ее. Но теперь она избавилась от необходимости контролировать себя и уже не боролась с ними, но всеми силами ловила блаженство момента.
Филипп, глядя на ее лицо, видел, как приподнялись уголки ее губ, и сам понимающе улыбнулся. Некоторое время он упивался выражением ее лица и наконец неохотно проговорил:
– Откройте глаза.
Антония открыла, чуть поморгала, привыкая к свету. Заметив довольное лицо Филиппа, она посмотрела поверх его плеча и пораженно ахнула. Они танцевали на террасе не одни. Изумленная Антония увидела, как вместе с ними при свете ярких звезд кружится множество других пар.
– Кажется, мы положили начало новой традиции.
– Так и есть.
Через несколько секунд музыка замедлила темп, Филипп сделал последний искусный разворот и остановился, поднеся руку Антонии к губам.
– Можете мне поверить – вам не нужно краснеть за свое поведение.
Антония встретилась с ним глазами, ее взгляд стал серьезным и вдумчивым.
– Несмотря на весь ваш опыт, я все-таки не уверена, что в этом вопросе вы подходящий судья.
Филипп высокомерно прищурился.
– Антония, кого из нас двоих на долгих восемь лет похоронили в дебрях севера?
Глаза Антонии возмущенно сверкнули.
– Но и у вас, милорд, в прошлом не было опыта подобных отношений!
Филипп твердо выдержал ее взгляд.
– Не сомневайтесь, дорогая моя, если вы и проявите в чем-то неосмотрительность, даже самую пустяковую, я первый укажу вам на нее.
Антония надменно вскинула брови:
– К несчастью, я сомневаюсь, что вы верно трактуете понятие «неосмотрительность».
– Вот оно что?! Ну, так вам приятно будет узнать, что для каждого полновластного члена светского общества – к которым, кстати говоря, я отношу и себя – знание всех тонкостей такого понятия, как неосмотрительность, обязательно. – Он положил ее руку себе на рукав и спокойно поднял брови. Антония, не найдя, что ответить, упрямо смотрела на него. Филипп с едкой улыбкой повел ее назад в бальный зал. – Вы можете полностью положиться на меня – я и есть тот шкипер, которые знает абсолютно все рифы высшего света.
Она серьезно посмотрела на него и побежденно склонила голову:
– Хорошо. В таком случае я полагаюсь на вас, милорд.
Спрятав невольное чувство удовлетворения за обычной маской невозмутимости, Филипп повел ее через толпу.
На другое утро в одиннадцать часов Филипп спустился по лестнице в самом превосходном настроении. Он едва сдерживался, чтобы не засвистеть, а воспоминание о том, что произошло накануне ночью в библиотеке, вызвало на лице самодовольную улыбку.
Естественно, тут же появился Карринг. Филипп часто задавался вопросом: не владеет ли мажордом неким устройством, подающим ему сигнал, когда хозяин появляется в холле?
– Я завтракаю у Лиммера, потом, скорее всего, мы поедем в Брукс.
– А потом в парк?
Филипп строго взглянул на Карринга:
– Может быть. – Он задержался перед зеркалом, чтобы проверить безупречность галстука, и ему вспомнилось, как ночью шаловливые пальчики Антонии нежно перебирали крахмальные складки его рубашки. – Кстати, куда пропала кушетка из одного комплекта с креслами, что стоят в библиотеке?
– Если припоминаете, милорд, вы сказали, что она загромождает библиотеку, и мы вынесли ее в дальнюю гостиную.
– Ах да. – Удовлетворенный тем, как лежат льняные складки галстука, Филипп поправил воротник белоснежной рубашки. – Можете вернуть ее назад в библиотеку.
– Чтобы читать с большим удобством, милорд?
Филипп поднял глаза и увидел в зеркале отражение Карринга. Ему кажется или его дворецкий безуспешно пытается скрыть ехидную улыбочку?! Рутвен прищурился и отчеканил:
– Просто верните кушетку на место, Карринг.
– Сию секунду, милорд.
С надменным видом Филипп двинулся к двери. Он был уверен, что если обернется, то непременно увидит хитрую усмешку Карринга.
Желая доказать Каррингу, что тот ошибается, Филипп вернулся домой после обеда – но только чтобы взять свой фаэтон.
Антония гуляла по парку с Джеффри, Катрионой и Амброзом, когда услышала, как Джеффри кого-то приветствует. Она обернулась и увидела, как Филипп машет рукой с сиденья самого элегантного фаэтона, какой ей только доводилось видеть. Джеффри с Амброзом поспешили к дороге.
– Ну и ну! Что за первоклассные лошадки, самых лучших кровей, а каков костяк! – Амброз с восхищением впился взглядом в серых лошадей Филиппа.
Джеффри горящими глазами взглянул на своего наставника:
– Вы, конечно, ни за что не позволите мне прокатиться в этом экипаже, даже с другими лошадьми, да?
Филипп, чей взгляд был прикован к Антонии – такой прелестной в новом узорчатом муслиновом платье и том самом капоре, что он купил ей, – бегло глянул на Джеффри.
Нет.
– Так я и думал, – сморщился Джеффри.
– Вам зачем-то понадобился Джеффри? – Антония лишь скользнула взглядом по фаэтону, она хорошо знала этих лошадей.
– Вообще-то, – ответил Филипп, снова устремляя взгляд на ее лицо, – я приехал за вами. Думал, может, вы захотите прокатиться вокруг парка.
У Антонии дрогнуло сердце. Некоторый вызов в его взгляде заставил ее помедлить с ответом. Такие вот экипажи с высокими козлами были печально известны своей неустойчивостью, и только самый искусный кучер мог править ими, не подвергаясь опасности перевернуться. На этот счет она, впрочем, не беспокоилась, но все же страшновато было забираться на сиденье в шести футах над дорогой.
– Поистине это волнующее предложение. – Катриона блестящими глазами, такими невинными, но понимающими, посмотрела на Филиппа. – Вам станут завидовать все дамы в округе!
Антония подняла глаза на Филиппа:
– Я с радостью прокачусь с вами, милорд. И все же боюсь, что… – Она указала рукой на высокую ступеньку.
– Эта проблема легко разрешаема. Джеффри, придержите вожжи.
Джеффри бросился к лошадям, Амброз за ним. Не успела Антония понять, что именно он собирается сделать, как Филипп спрыгнул на землю, взял ее за талию и поднял высоко в воздух. Антония едва не взвизгнула и судорожно вцепилась в высокое сиденье. Спокойно глядя на нее, Филипп уселся рядом. В глазах его прыгали чертенята. Антония быстро, но осторожно передвинулась подальше на опасно наклонившемся сиденье. К ее облегчению, Филипп своей массой уравновесил неустойчивое сооружение.
– Расслабьтесь. – Покосившись на нее, он взял вожжи. – Последнее время я частенько даю вам этот совет. К чему бы это?
– Просто, – сдавленно произнесла Антония, – вы постоянно заставляете меня паниковать.
Засмеявшись, Филипп тронул лошадей.
– Не бойтесь, даю слово, что не опрокину вас посреди парка. Помимо всего прочего, подумайте только, какой урон это нанесло бы моей репутации.
– Я все больше подозреваю, – ответила Антония, мертвой хваткой вцепившись в поручни, – что ваша репутация – всего лишь миф, придуманный для вашего же удобства.
На этот укол он ответил ей таким взглядом, от которого у нее по спине побежали мурашки. Не дав ему ответить, Антония быстро спросила:
– А вы точно уверены, что я не нарушила никаких правил тем, что села в такой опасный, неустойчивый экипаж?
– Полностью уверен, – ответил он сухо. – Если кто и нарушает сейчас правила, так это я.
– Вы? – изумленно распахнула глаза Антония.
– Именно. И раз я нарушил свои прежде неизменные правила и взял вас в фаэтон в парке, то будет только справедливо, чтобы вы развлекали меня, а мне предоставили возможность направить всю мою сноровку на поддержание устойчивости экипажа.
Антония спрятала улыбку.
– Не уверена, пристало ли мне вести себя словно дурно воспитанной трещотке?
– Господь избави! Только снимите камень с моей души и расскажите в конце концов, что вы четверо замышляете?
Не в силах скрыть удовольствия, Антония ослепительно улыбнулась, приведя в смятение молодого человека, правившего им навстречу.
– Вот остолоп! – Филипп ловко уклонился от столкновения. – Теперь выкладывайте. Помните, что я взялся опекать вашего брата.
– Так и быть. – Устроившись поудобнее рядом с ним, Антония еще чуть поерзала на сиденье, чтобы защититься от пронизывающего ветра его плечом, и перечислила последние события, добавив в конце рассказа: – Мистер Фортескью пока не объявился, но, поскольку ему придется добираться сюда из Сомерсета, вряд ли можно упрекнуть его в медлительности.