Лиза почувствовала горький привкус желчи на языке.
– И что же? – прошептала она, отказываясь верить собственным ушам.
– Их познакомила тётка Ольги во время рождественских каникул. После этого их видели вместе и в прочие праздники, когда вам разрешалось покидать Смольный и навещать семьи. – Алексей Константинович нахмурился, когда заметил, как собеседница вжалась спиной в ствол осинки позади себя. – Не удивляйтесь. Порой мы совсем не знаем тех, с кем близки много лет.
– Это невозможно, – прошептала Бельская. – Быть может, они просто общались в светском кругу. Не более. Оля была невероятно красива и умна. Она умела привлечь внимание. Но она… она бы не стала… с мужчиной… вот так. Нет. Она приличная и благовоспитанная дама. Она бы ни за что…
Лиза осеклась, глядя на совершенно невозмутимого Эскиса.
– Отчего же? – он равнодушно пожал плечами. – Она женщина. Он мужчина. Не юнец, но и не старик вовсе. Вряд ли намного старше меня. К тому же не последний человек в важной политической игре, которая нынче ведётся. Но я согласен с вами, что без протекции сверху Ольга Николаевна бы не решилась. Этот союз могли благословить, скажем так.
– Вы бредите. – Лиза упрямо замотала головой.
– Помилуйте! – Молодой врач кисло усмехнулся. – Кто не слышал про тайное женское общество в стенах Смольного? Про его знаменитых шпионок и интриганок, которых отбирает сама императрица, дабы они служили на благо империи и дёргали за ниточки, когда нужно? Влияли на мужчин, доносили и всё прочее.
– Всё прочее? – Бельская в негодовании шагнула вперёд, с вызовом взглянув на Алексея Константиновича. – Ну, знаете! C'est insultant![11] Что за глупые обвинения! Нас не учат ничему подобному! И уж точно императрица не отбирает себе шпионок, как вы выразились!
– Это вас не учили и не отбирали. – Выдержке Алексея Эскиса мог позавидовать даже ледокол в арктических морях. – А про Ольгу Николаевну вы мне сами только что сказали – все с её малых лет знали о том, что она однажды получит должность фрейлины при дворе. Так что одно другому не противоречит. Тот яд мог предназначаться ей одной, а Татьяна…
– Вздор! – нетерпеливо перебила Лиза. – Я более не могу слушать эту чушь!
Она развернулась и быстрым шагом пошла прочь. Её слегка пошатывало от гнева, который клокотал где-то в груди. Перед глазами поплыло.
– Елизавета Фёдоровна, – Эскис поспешил за ней, – куда же вы? Я не утверждаю. Это одно из моих предположений, которое я намерен проверить в ближайшее время, если удастся. Вы правы. Мне не стоило делать голословных утверждений бездоказательно. Прошу вас, не сердитесь так.
Лиза остановилась так резко, что Алексей едва не налетел на неё.
Девушка рывком повернулась к нему и ткнула пальцем в грудь.
– Вы только что буквально обвинили мою покойную подругу, невинную благородную девицу, в блуде международного масштаба с каким-то… немцем, – на последнем слове она фыркнула с презрением, – а теперь вздумали говорить, чтобы я не сердилась! – Её голос сделался выше и задрожал.
Наверное, она слишком внезапно вышла из себя и чересчур бурно отреагировала, потому что лицо мужчины заметно вытянулось, а все его аргументы вдруг испарились.
– Вот! – Лиза сунула ему в руку газету. – Заберите! Вашу грязь! Мне всё это ни к чему! И идти за мной не вздумайте! Не приближайтесь! Или я закричу!
Кажется, она уже кричала. Настолько её вывел из себя этот разговор.
– Елизавета Фёдо…
– Нет! – непреклонно оборвала девушка. – Не желаю видеть вас и слышать! Прощайте!
Лиза оставила его одного, а сама стремительно зашагала прочь. Поражённый Эскис так и стоял на дорожке. Но Бельская никак не могла унять негодование.
– Возмутительно, – ворчала она на ходу, пока едва ли не бегом поднималась по холму. – Шпионки! Тайные общества! Любовники немцы! Большая политика! Негодяй! Каков негодяй! Да Зинаида Николаевна никогда бы не допустила, чтобы племянницу опорочили. Быть может, он ей просто симпатизировал. Или даже безответно влюбился. Этот немец. Оленька бы нам рассказала. Наверняка бы рассказала. У нас ведь никогда секретов друг от друга не было. Никогда. С самого детства.
На последних словах Лиза чуть ли не плакала от избытка чувств. Она злилась, обижалась, страдала и ощущала себя бесконечно оскорблённой. Будто бы это её только что обвинили в связи с немецким дипломатом, хоть Эскис всего лишь высказал предположение. Поделился с ней домыслом. Возможно, вовсе не ожидал подобной реакции.
Лиза перевела дух уже в парке. Села на лавку. Нет. Буквально упала на неё. Руки дрожали.
Она закрыла глаза и принялась глубоко дышать, чтобы унять подступающую истерику. Ей удалось справиться с собой лишь благодаря тому, что девушка убедила себя: Эскис наверняка заблуждался. Подобное просто не могло оказаться правдой. Оленька выросла благовоспитанной, приличной девушкой. Она берегла себя для достойного мужа и даже никогда ни на одного хорошенького кадета на балах не взглянула. Она знала, что ей однажды достанется отличная партия. Князь или граф. Честный человек с именем и достатком. И уж никак не немецкий амбассадор.
Спустя минут десять Бельской пришлось прекратить эту вынужденную рефлексию, потому что в противоположном конце аллеи показались её одноклассницы.
– Лиза! Лизонька! Елизавета Фёдоровна! – радостно закричали они на все голоса.
– А мы тебя потеряли! – воскликнула Варя Воронцова, которая наверняка первой и хватилась пропажи.
Остальные девушки затараторили, обступив Лизу:
– Ищем по всему саду, голубушка!
– Ты бледная такая!
– Тебе дурно?
Бельская ответила им бесцветной улыбкой, поднимаясь со скамейки.
– Вовсе нет, – заверила она. – Я просто залюбовалась розами и немного увлеклась. Думаю, нам уже пора возвращаться в институт.
Лиза невзначай оглянулась, когда девушки повлекли её в сторону Смольного.
Разумеется, Эскиса поблизости не оказалось. Вероятно, не её одну озадачил исход их разговора.
Глава 8
– Julie, mon ange![12] – произнесла на ходу Лиза с ласковой улыбкой. – И как это вы, моя душа, страдаете в одиночестве?
Худенькая девчушка лет двенадцати подняла заплаканные глаза от книги и в смущении посмотрела на Бельскую.
На девочке было надето форменное коричневое платьице без фартука. Завитые локоны слегка растрепались. На щеках алели яркие пятна, свидетельствующие о долгих и мучительных часах, проведённых в слезах и переживаниях.
Отсутствие фартука и одинокое пребывание в классе словесности с раскрытым Священным Писанием пред ней говорили о наказании за некий проступок. Вряд ли серьёзный. Скорее, простое нарушение порядка, которое требовало нравоучительного примера для остальных.
Лиза отлично знала Юленьку Рубинштейн. Более того, она весь вечер искала именно эту девочку, пока не выяснила, что проказницу настигла суровая кара за её шалости. Юля считалась обожательницей покойной Ольги. Бедняжка переживала неспокойные времена после того, как Оли внезапно не стало. Для девочки подобное оказалось ужасным шоком.
Бельская убедилась, что в классе словесности больше никого нет, и прошла прямо к девочке, чтобы сесть на лавку рядом с ней.
– Bonsoir, mademoiselle Eliza[13], – тоненьким голоском произнесла Юленька Рубинштейн и шмыгнула носом. – Cette fois, j'ai été puni sans aucune raison[14].
– C'est très triste[15], – с пониманием кивнула Лиза. Она протянула руку и ласково погладила девочку по голове, убирая от лица растрепавшиеся кудряшки. – И в чём же вы виноваты, по мнению вашей классной дамы?
Юля вздохнула. Насупилась. Старалась снова не расплакаться.
Бельская достала из кармашка кружевной носовой платочек и протянула его девочке.
– Вот, мой ангел, держите, – она снова ласково улыбнулась. – Так за что же вас наказали, позвольте узнать?
– Я сказала, что наш учитель рисования похож на шимпанзе с картинки из учебника, а другие девочки донесли об этом ему. – Юленька громко высморкалась и буркнула: – Звери. Предательницы. Я ведь просто пошутила.
Лиза тихо засмеялась, а потом наклонилась к девочке и прошептала:
– Но он в самом деле немного похож. Только никому не говорите. Это очень обидное, оскорбительное замечание. Потому вас и наказали, мой свет. Чтоб впредь вы подобного не говорили ни о ком.
– Даже если человек будет похож на свинью? – Юля снова высморкалась.
– Особенно если на свинью.
Они переглянулись и затем украдкой рассмеялись. Так, чтобы их не смогли услышать в коридоре.
Разумеется, Юле Рубинштейн не хватало воспитания, как давно отмечала про себя Лиза. А вот классным дамам недоставало терпения, чтобы вылепить из этого живого, активного ребёнка маленькую мадемуазель. Бельская давно обращала внимание на то, сколь много в Юленьке энергии и задора. Его лишь надлежало направить в нужное русло. Но, увы, в Смольном этим не занимались. Лишь следовали учебной программе. И уделяли чуть больше внимания тем девочкам, чьи родители были щедры в отношении института.
– Платочек оставьте себе. – Лиза с улыбкой покачала головой, когда девочка попыталась вернуть ей мокрый платок. – Но пообещайте мне, Юленька, что более не станете никого называть обидными прозвищами, сравнивать с картинками и позабудете слово «звери» в отношении ваших подружек.
Девочка кивнула, густо покраснев.
Она взглянула на платок в своей руке. На самом уголке была вышита крошечная голубая птичка. Очень милая. Эта птичка явно понравилась маленькой проказнице.
– Merci[16], – смущённо промолвила Юля, а затем вдруг спросила, в удивлении распахнув глаза: – А вы почему здесь? Вас тоже наказали?