– Боюсь, что так, увы, – он свёл брови, отчего лицо приобрело забавно-виноватое выражение.
Девушка тихо засмеялась. Запоздало она зажала рот ладонью, испугавшись, что её чересчур неуместный смех услышат. Но Эскис ответил ей невозмутимым, преисполненным тепла взглядом. Ей почудилось, что он даже доволен тем, что она смеётся над ним.
– Вот так гораздо лучше, – заметил он. А затем уже серьёзнее добавил: – Её светлость заверила, что вас сегодня же переведут из лазарета. Я уговорил её дать вам ключ, чтобы вы могли на ночь запираться изнутри. Убедил, что это поможет вам сохранить душевное равновесие. – Эскис подался к ней. – Елизавета Фёдоровна, я вас прошу, будьте очень осторожны. Не оставайтесь одна. Следите внимательно за тем, что едите и пьёте. Ничего ни у кого не берите. При малейшей необходимости требуйте меня, как вашего доктора. Не сомневайтесь, я приду.
Сердце забилось в груди буйно и отчаянно.
– А вы…
Договорить ей не удалось.
В приёмной гулко зазвучали шаги и приглушённые голоса. Мужчина ворчливо жаловался женщине на то, что его труд совершенно не ценят. Лиза признала Виктора Борисовича и Свиридову.
– Я приду сразу, как смогу. – Алексей бросил короткий взгляд в ту сторону и заговорил быстрее: – Хочу навестить родителей Татьяны Александровны на днях. Давно собираюсь это сделать.
Он умолк и отступил на шаг, потому что классная дама и институтский доктор вошли в лазарет. Если Виктор Борисович демонстрировал гордость и непоколебимость, то вид у Анны Степановны был такой, будто она собиралась вышвырнуть Эскиса прямо из окна. Поэтому пришлось проститься предельно официальным образом.
Алексей Константинович ушёл. А Лиза сказала своей наставнице, что должна срочно телеграфировать отцу в Москву.
Свиридова выслушала девушку, строго поджав губы. Будто бы сердилась на неё за это неуместное для стен Смольного общение с Эскисом, но не смела расстраивать и без того огорчённую воспитанницу. Да и все документы у Алексея оказались в порядке. Последнее – к глубочайшему разочарованию Виктора Борисовича, который желал оставаться полноправным владыкой в институтском лазарете и не терпел постороннего вмешательства, не говоря о каких-либо официальных проверках.
– Мы уже сообщили вашему почтенному родителю обо всём, не извольте беспокоиться, – сухо произнесла Анна Степановна.
– И что он ответил? – оживилась Лиза. – Он приедет за мной?
– Когда и планировал, ни днём раньше. – Свиридова заметила, как изменилась в лице девушка, и позволила себе немного смягчиться: – Полно вам, Елизавета Фёдоровна. Осталось совсем недолго. Я буду подле вас все оставшиеся дни. Кроме того, вам дозволено сегодня же возвратиться в вашу голубую комнату. Там навели полный порядок.
Лиза почувствовала слабость в коленях. При мысли о том, что она вновь окажется одна в той комнате, ей сделалось настолько нехорошо, что она медленно присела на кровать.
– Но как же дверь в сад? – Она перевела растерянный взгляд со Свиридовой на Виктора Борисовича, который был занят тем, что капал для неё лекарство в маленький мерный стаканчик.
– Её заперли и прочно заколотили. Не извольте беспокоиться, – заверила Анна Степановна, после чего снова поджала губы, выражая лёгкое раздражение. – Кроме того, по настоянию Алексея Константиновича вам выдадут ключ, чтобы вы смогли закрываться на ночь. Такие условия позволят вам хоть немного унять беспокойство?
– Думаю, да, – Лиза растерянно кивнула.
Она выпила предложенное лекарство и пошла за Свиридовой в трапезную на обед.
Другие девушки встретили её приветливо. Обступили, принялись обнимать и сыпать ласковыми словами, чтобы хоть немного поддержать Бельскую. Некоторым, очевидно, не давал покоя сегодняшний визит молодого врача, но при классных дамах проявлять любопытство не стал никто. Впрочем, даже расспросы мало волновали Лизу. Куда сильнее она испугалась самого обеда.
Подали жиденький куриный суп, который назвали «лёгким». К нему – кусок хлеба с маслом. А на второе – рыбные котлеты и переваренный рис. Чуть пресная институтская еда, уже знакомая Бельской за годы учёбы. После можно было взять в буфете кулебяку и сладкий чай. Но у Лизы напрочь пропал аппетит. Ей почудилось, что вся еда имеет неестественный, кисловатый запах.
Лиза украдкой глянула на одноклассниц. Все девушки принимали пищу одинаково. Никто не пытался отказаться от обеда или же не есть что-то. Не могло возникнуть подозрений, что в супе или бледных рыбных биточках скрывается новая порция яда. Но всё же Бельская внезапно ощутила подкатившую тошноту. Она с трудом сдержалась, чтобы не убежать из столовой прочь, подальше от навязчивого запаха рыбы.
Ей удалось съесть совсем немного, прежде чем еда начала проситься обратно. Девушка запила её простой кипячёной водой, стараясь дышать через нос, чтобы унять дурноту. На вполне закономерный вопрос Свиридовой о том, как она себя чувствует, Лиза ответила, что после лазарета не может много съесть. Вероятно, всё дело в этом. Анна Степановна разрешила ей не мучить себя и покинуть трапезную, но классная дама вышла следом.
Они двинулись по коридору неспешным, прогулочным шагом. Свиридова вела свою воспитанницу в сторону дверей во внутренний сад.
– Сегодня после обеда старшие девочки репетируют романсы, но вы можете просто послушать, – предложила наставница.
– Merci. – Лиза рассеянно улыбнулась.
Они ушли уже достаточно далеко от столовой, а её всё ещё преследовал навязчивый рыбный дух. Лишь в саду Бельской удалось вдохнуть полной грудью без страха, что скудная пища покинет её ослабленный организм.
Анна Степановна взяла девушку под руку и повела к яблоневой аллее.
– Солнце печёт, а мы забыли шляпки. Лучше уйдём в тень. – Свиридова бросила задумчивый взгляд через плечо, чтобы убедиться, что за ними никто не идёт.
Это настороженное, напряжённое поведение встревожило Лизу. Она заволновалась ещё сильнее, когда классная дама негромко произнесла чуть суховатым менторским тоном:
– Елизавета Фёдоровна, я бы хотела очень серьёзно поговорить с вами.
Они ступили под тень раскидистых яблоневых крон, на которых уже зеленели мелкие плоды. Свиридова сбавила шаг, заставляя Лизу идти помедленнее.
– Я вас внимательно слушаю. – Бельская постаралась ответить спокойно, но сразу поняла, что ничего хорошего от этой беседы ждать не следует.
– Вы же понимаете, что визит Алексея Константиновича не останется незамеченным. – Анна Степановна говорила холодно и смотрела прямо перед собой. – Её светлость наверняка уже доложила об этом вашему отцу.
У Лизы всё внутри похолодело.
Она живо представила, как ходят желваки на бледных отцовских скулах, пока он читает краткое и сухое донесение в телеграмме о том, что его дочь с проверкой навестил тот самый доктор, который значился женихом её покойной подруги.
– Я его не звала, – прошептала Лиза, понимая, что любой её ответ будет звучать как оправдание. – Он просто беспокоится обо мне. И, как видите, не напрасно.
– Mon Dieu![34] – Свиридова закатила глаза. – Елизавета Фёдоровна, приберегите вашу ложь для чужих ушей, а я давно всё поняла. Не забывайте, что я за вас отвечаю. Моя работа – замечать то, чего не замечают прочие учителя. – Она крепче стиснула локоть Бельской и принялась перечислять: – Я же вижу, как он на вас смотрит. Вовсе не как врач на свою пациентку. Вы обманом заставили меня пойти к нему. Затем именно он явился сюда с проверкой. Если поначалу вас могло объединять общее горе, то теперь всё выглядит совсем иначе. Вы достаточно взрослая дама, чтобы не понимать, какими могут оказаться последствия. Я не говорю о сплетнях, которые, очевидно, уже пошли в институте. Я о том, что ваше будущее может оказаться под угрозой, если вы продолжите в том же духе.
Это назидательное предупреждение должно было испугать и смутить Лизу, но она ощутила лишь негодование. И болезненную пустоту в груди.
– Алексей Константинович – благородный человек. Вы заблуждаетесь на его счёт. И явно придумали себе лишнего, – отчеканила Бельская так, будто отвечала зазубренный урок.
Свиридова горько усмехнулась, выражая возмущение.
– Даже самый благородный мужчина способен погубить молодую девушку одним неосторожным словом, – возразила она.
Лизе захотелось сказать, что за последнее время она пережила достаточное количество потрясений, которые «молодая девушка» вовсе переживать не должна. Она обнаружила троих любимых подруг мёртвыми, стала невольной свидетельницей гибели друга на дуэли, страдала от мигреней, дважды попадала в лазарет и подверглась преследованию в стенах института. Алексей Эскис был единственным светочем в этой череде беспросветного отчаяния. Тем сказочным взаимным чувством, которого она боялась и которое не рассчитывала испытать вовсе. Но никто этого не понимал.
Однако вместо горячей тирады Бельская совладала с собой и коротко произнесла:
– Анна Степановна, вы меня оскорбляете.
Свиридова поджала губы.
– Не говорите глупостей. Я лишь желаю вас уберечь. – В её словах Лиза услышала грусть. Вину за то, что прочих воспитанниц Свиридова спасти не смогла.
Классная дама пустилась в долгие устные размышления о пороках и добродетелях. О том, что прививали девочкам в Смольном. Как пытались вырастить из них новую породу изысканных, не испорченных светским обществом женщин. Как это общество неизменно губило и меняло их самих. Кто из выпускниц института преуспел в жизни, а кто сгинул. Разумеется, Анна Степановна пыталась донести до Лизы важность и хрупкость её положения. Но Бельская почти сразу перестала слушать наставницу. Она лишь кивала, когда та ожидала ответа, но мыслями была далеко.
Они сделали круг по саду и возвратились в Смольный. Как раз к началу урока пения в музыкальном классе на первом этаже. Лиза наконец освободилась из хватки Свиридовой и устроилась среди одноклассниц. Классная дама же села с другими учительницами, которые тоже пришли послушать, как девушки поют романсы.