Бойкая и живая Натали крутила роман прямо в институте. Вступила в интимную связь с учителем словесности, который на них, юных красавиц, надышаться не мог и никогда этого не скрывал. Она шутила о переписках Танюши с её женихом, а сама, вероятно, совершенно потеряла голову, раз писала мужчине вещи куда более откровенные. Достаточные для того, чтобы того признали виновным в её смерти.
Рассудительная красавица Ольга очаровала немецкого дипломата. Возможно, она действовала уже как фрейлина императрицы, руководствуясь политическими соображениями, своими обязанностями и указаниями сверху. Быть может, и не чувствовала ничего к этому амбассадору на самом деле. Однако же немец был влюблён в неё без всякого притворства.
Невиннее всего во всей этой истории выглядела Танюша с её тайными свиданиями и шпионскими прогулками Алексея вокруг института. И всё же даже у скромницы Татьяны нашлись секреты. Оставалось лишь надеяться, что эти девичьи тайны были столь безгрешными, как утверждал Эскис.
И все три подруги хранили эти тайны от неё, считая чересчур правильной. Они знали – Бельская не поймёт. Не примет. Осудит их.
Лиза почувствовала себя невероятно глупой.
Она остановилась посреди комнаты. Прижала ладони к пылающим щекам.
Тяжёлая, зачумлённая мрачными мыслями голова кружилась. Боль нарастала за глазницами пульсирующими навязчивыми волнами.
Лиза заспешила в ванную. Там она повернула скрипучий старый кран и ополоснула лицо холодной водой. Девушка жадно плескала на себя снова и снова, пока не поняла, что намочила рукава и воротничок.
Тогда она подняла голову и встретилась взглядом со своим отражением.
По раскрасневшемуся лицу стекали капли. Они сбегали по приоткрытым искусанным губам и падали в раковину. Волосы вокруг намокли и прилипли ко лбу и щекам тоненькими прядками. Синие глаза были широко распахнуты. В собственном взгляде Лиза прочла гремучую смесь из страха, отчаяния и смятения. Невысказанный крик о помощи, который застрял где-то в глубинах её души навеки.
Бельская упёрлась руками в холодную раковину, продолжая бездумно рассматривать своё отражение.
Она и сама оказалась далека от святости, если учесть события последних дней. Но неужели же кто-то из её подруг и вправду заслуживал смерти? Чем они могли столь провиниться? Мелкими девичьими тайнами? Политической игрой в роман с послом? Связью с институтским учителем?
Последнее вообще не имело смысла. Жертвой собственного бесчестья могла оказаться лишь Наталья. Но Филипп Карлович вряд ли бы ощутил её позор на себе. Да, его бы уволили. Стоило ли сохранение места в Смольном того, чтобы лишить кого-то жизни? Он сберёг её письма. Соберись он убивать, то уничтожил бы все доказательства их отношений. Да и, когда Лиза обнаружила Натали, он прибежал первым. Значит, находился где-то поблизости. Бельская сама пребывала в шоке, но ей показалось, что Филипп Карлович перепугался не на шутку, когда увидел Наталью без признаков жизни.
– Казнят, – прошептала Лиза, обращаясь к своему отражению. – Его ведь повесят за убийство, которого он, вероятно, не совершал.
Воображение живо нарисовало ей доброго, угловатого и робкого Филиппа Карловича бледным висельником в петле. Он болтался в белой рубахе до пят на фоне серого петербургского неба. Босые ступни выглядывали из-под хлопкового подола рубахи. Этот странный образ пугал до мурашек.
Бельская тряхнула головой. Она оттолкнулась от раковины и пошла обратно в комнату.
Там её взгляд упал на закрытый гардероб.
– Туфли, – девушка прижала кончики пальцев к губам. – Туфли были женскими! Да, весьма большого размера. Но не для мужской ноги уж точно. Бессмыслица какая-то. – Она обхватила себя руками и вновь принялась ходить по комнате. – Сообщница? Или вообще человек, никак с Филиппом Карловичем не связанный? Та, кто знала обо всём и обо всех. Женщина, которая желала… чего? – Лиза остановилась у окна. – Чего она желала? Мести? Справедливости? Расплаты из ревности? Но кто она? – Девушка помассировала виски, чтобы хоть немного снять болезненную пульсацию, которая сводила её с ума. – Обиженная смолянка? Или молодая классная дама, которая могла питать к нему нежные чувства…
Бельская запнулась.
Она вспомнила слова Ксении Тимофеевны Веленской об ошибках её собственной молодости, которые классная дама предпочла забыть. А ещё о том, что женщина сказала сторожу про вечно открытые двери для слуг. Значит, Веленская про эти двери знала. Быть может, пользовалась не впервые.
– Какой смысл? – Лиза отрицательно покачала головой. – Ксения Тимофеевна с нами почти не пересекалась. Она дружит с Анной Степановной. А Свиридова, в свою очередь, любит нас гораздо крепче, чем демонстрирует.
Бельская вновь прошлась по комнате, заламывая руки. Следующим её порывом в отчаянии было написать письмо Алексею. Рассказать ему всё, что произошло: начиная с ареста Филиппа Карловича и заканчивая её размышлениями.
Лиза уселась за стол и положила перед собой чистую бумагу. Достала набор письменных принадлежностей, подаренных отцом. Занесла перьевую ручку над листом…
И не смогла вывести ни единого росчерка.
Чёрная капля сорвалась с металлического наконечника и кляксой расплылась по бумаге.
– Нельзя, – с досадой простонала Лиза и в сердцах бросила ручку на лист.
Если она напишет Алексею, а кто-нибудь потом найдёт у него её письмо, во всём могут обвинить его. Особенно если что-то дурное случится с нею.
– Нельзя, – повторила девушка, закрыв лицо руками.
Подставлять того, кто вызывал у неё столь нежные чувства, ей не хотелось. Бельская даже представить себе не могла, чтобы Эскис и вправду оказался виновен или хоть сколько-нибудь вовлечён в эту вереницу трагедий. Что всё ещё не кончено, Лиза не сомневалась.
Наверняка она окажется следующей жертвой. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы её неосмотрительное поведение позволило полиции обвинить Алексея Константиновича. Он и без того слишком многое сделал для неё в последнее время. Помогал с расследованием. Ездил к Юсуповым и стал свидетелем дуэли. Затем навещал её в лазарете, добившись разрешения. Безусловно, полиция может обратить на него внимание.
Лиза осознала, что боится. Но почему-то в этот раз не за свою жизнь. А за милого Алексея Константиновича, которого она любила всем сердцем той самой непозволительной любовью, что столь губительна для приличной девушки.
Вежливый стук в дверь прервал её сумбурные мысли.
От неожиданности Лиза вздрогнула.
– Елизавета Фёдоровна, будьте любезны, отоприте, – раздался негромкий голос Анны Степановны. – Я пришла вас проведать.
Бельская нехотя подчинилась.
– На вас лица нет, – заметила вошедшая в комнату классная дама. – Прилягте. Чем вы тут занимались?
Свиридова взяла Лизу под локоть и повела к кровати. Взгляд наставницы упал на бумагу.
– Хотели написать письмо? Я вам помешала?
– Ничуть, – Лиза присела на край постели. Ложиться ей вовсе не хотелось. Впрочем, откровенничать с классной дамой тоже. – Подумывала написать отцу.
– О чём же? – Свиридова нахмурилась, глядя на девушку сверху вниз.
– О том, как сильно я боюсь, что меня убьют следующей, – бесцветным тоном сообщила Бельская.
Свиридова фыркнула. Она подошла к столу, чтобы убедиться, что ничего подобного её воспитанница не написала.
Лиза же мысленно поблагодарила Господа за то, что уберёг её от опрометчивого поступка.
– Что за очередные глупости? – возмутилась женщина.
Лиза не ответила. Она отвернулась. Взгляд бездумно заскользил по голубым узорчатым обоям. Их рисунок напоминал ей о пионах в их собственном саду в имении. Кажется, её гувернантка их очень любила. Нараспев называла pivoines[35]. И всё время старалась принести в дом букет попышнее. Но со сладкими цветами в дом неизбежно проникали мелкие чёрные муравьи, которых папенька не выносил. Он ругался. А гувернантка только смеялась. Она была единственным человеком, который умел сохранять невозмутимость в присутствии раздражённого Фёдора Бельского. Лиза уж точно никогда этого не умела.
Свиридова горячо говорила о том, что всё осталось позади. Что преступник пойман и получит по заслугам. А они смогут всё пережить. Но Бельская слушала свою наставницу невнимательно. Что-то надломилось в ней безвозвратно. Уверенность в том, что ничего ещё не кончено, оставалась непоколебимой.
Вечером того же дня Лиза отказалась от ужина. Не смогла съесть ни крошки. Выпила лишь компот, который разливали из общей кастрюли. Затем сослалась на головную боль и ушла к себе, чтобы провести остаток вечера взаперти.
Она думала, что ляжет спать пораньше. Но сон не шёл. То ли лекарства перестали действовать. То ли она слишком долгое время спала перед этим. Организм пребывать в забытьи более не желал. Ей удалось задремать лишь около часа ночи. Но сон оказался беспокойным и поверхностным, полным виселиц и пустых гробов, похожих на тот, в котором лежала её покойная матушка. Только теперь Лизе мнилось, что она выбирает гроб для себя.
Ночью она проснулась от шороха.
Липкий ужас сковал тело, едва она открыла глаза. Бельская не сразу осознала, откуда доносится звук.
Что-то шевелилось за окном.
Расплывчатый чёрный силуэт колыхался в сумраке сада. Тень бродила взад-вперёд. То скрывалась за складкой шторы, то вырисовывалась отчётливее. Высокая фигура, которая искала нечто под её окном.
Лиза беззвучно зашептала молитву. Её губы дрожали. Во рту пересохло от страха.
Девушка сползла пониже на кровати, глубже зарываясь в одеяло. Надеялась на то, что её не заметят. Что снаружи вообще не видно ничего из того, что происходит в комнате.
Но потом она моргнула.
И фигура за окном просто исчезла, оказавшись очертанием куста, который накануне постригли после того, как полицейские вытоптали всю траву в поисках улик. Куст барбариса раскачивался на ветру, будто двигался из стороны в сторону, как живой.