Лиза вздохнула с облегчением. Но заснуть той ночью она более не смогла. Вслушивалась в шорохи и вглядывалась в каждую тень.
С наступлением дня кошмар продолжился. Завтрак она снова побоялась есть. С трудом заставила себя проглотить кусочек хлеба с маслом. Едва не расплакалась, когда подали какао.
Бельская решила, что не может думать здраво. Нельзя смотреть на одноклассниц и учителей с подозрением. Нельзя ждать отравления или иной чудовищной смерти, оглядываясь на каждого человека. Если ей всё время мерещится убийца, который преследует её, значит, она попросту сходит с ума. Не более того.
Лиза попыталась успокоиться и вернуть себе ясность мысли. Она пошла с одноклассницами на занятия. Потом кое-как проглотила немного супа в обед и отправилась на прогулку в сад.
Девушки играли в бадминтон под предводительством Вареньки Воронцовой, которая со всей присущей ей весёлостью исполняла роль судьи и сыпала забавными ремарками. Лиза же заняла место в тени дерева, чтобы почитать книгу. Но ей приходилось раз за разом пробегать глазами одну и ту же строчку, чтобы хоть немного сосредоточиться на смысле написанного. Бельская всё время отвлекалась. То на Варю и остальных девочек. То на садовника с тележкой. То на прошедших мимо монахинь. То на классных дам, гулявших неподалёку. В итоге она всё-таки заставила себя опустить голову и погрузиться в текст. Бессонная ночь, недоедание и нервное истощение сделали её рассеянной. Наверное, поэтому Лиза не сразу заметила человека, который шёл к ним от института уверенным шагом.
Им оказался высокий седовласый мужчина с военной выправкой. Оделся он в тёмно-серый светский костюм, но двигался так, будто на нём был мундир, а сам он находился на парадном смотре. Густые седые волосы были аккуратно подстрижены и зачёсаны на пробор. Кончики усов подкручены острыми пиками. Из-под них выглядывали тонкие, сжатые в суровую линию губы. Прямой нос и точёные скулы придавали его бледному лицу лёгкую аристократичность. Глубоко посаженные тёмно-синие глаза смотрели столь строго, что от этого взгляда невольно пробирал мороз. Всё в нём будто кричало о его стальном, требовательном характере.
При появлении этого мужчины смолянки перестали играть. Девушки умолкли. Притихли, как мышки в обществе кота. Они принялись приветствовать его торопливыми отточенными реверансами. Но гость едва удостаивал их своим вниманием. Он искал среди них глазами кого-то иного.
Лиза, чьё сердце едва не выпрыгнуло из груди с его появлением, торопливо поднялась на ноги. Она выронила книгу в траву, но даже не заметила этого.
– Papá![36] – с едва сдерживаемым восторгом воскликнула девушка. – Неужели вы и вправду приехали!
Ей с трудом верилось в то, что Фёдор Павлович Бельский оставил дела и явился за ней раньше, чем планировал.
Глава 17
Два века назад предок Бельских приобрёл село Селивановское наиболее классическим для тех времён образом – выиграл в карты. Местечко на просторах между Москвой и Петербургом попалось живописное. С холма за деревней открывался дивный вид на реку и лес за ней. В любое время года природа выглядела пёстрой и притягивающей взор. Поэтому Бельские и возвели здесь усадьбу.
Барский дом был небольшим в сравнении с дворцами иных аристократов. На фоне бирюзового неба высилось двухэтажное здание мятно-зелёного цвета с белыми колоннами и ажурными капителями. Два флигеля примыкали к полукруглому главному дому с куполообразной крышей. Перед домом был разбит небольшой сад с оранжереей, которая почти полностью пришла в запустение со смертью последней хозяйки. Сад сбегал по холму к реке плавными ярусами. У самой воды имелась пристань, но к ней по обыкновению не швартовались никакие иные лодки, кроме рыбацких.
Позади барского дома, ниже по холму, расположились хозяйственные постройки, а чуть справа – четыре крестьянских дома для прислуги и длинное каменное здание школы для деревенских ребятишек, где с торца имелась отдельная дверь в кабинет фельдшера. Здесь служил нанятый Фёдором Бельским доктор, отвечавший за здоровье всех людей в Селивановском.
Ближе к деревне особняком стояла церквушка с колокольней, за которой в лесу скрывался старый погост.
Ничего примечательного на первый взгляд в имении Бельских найти было невозможно. Однако же Лиза с трепетом относилась к дому своего детства.
Ей казалось, что нет ничего лучше звука «музыкальных» скрипучих досок старого паркета в холле, выцветших от времени расписных потолков с изображением херувимов, запаха пыльных книг в библиотеке и того невероятного вида, который открывался из окон второго этажа.
Пышная растительность сменяла свои краски на фоне небесной лазури, как художник сменяет палитру. Лизу завораживал этот ненавязчивый переход от изумрудной зелени к оранжевому и алому, затем – к бурому и серому, а после – к чистой, искрящейся белизне, которая снова разбавлялась бурыми оттенками. В Петербурге такого ей наблюдать не доводилось. В Селивановском природа не была закована в камень. Она диктовала свои условия, а взамен дарила душевный покой. Обещала безопасность. Оттого Лиза не сомневалась – дома ей ничего не грозит. Девушка возвращалась в имение в состоянии сладостного предвкушения. Но отец, похоже, её восторгов не разделял.
К счастью, Фёдор Бельский не играл в карты. Не имел он и других пагубных привычек, которые могли бы вынудить его поставить на кон не то что целую усадьбу, но даже борзого щенка. Батюшка барин, как величали его слуги, отличался требовательностью и строгостью. Возражений он не допускал вовсе. А страсть у действительного тайного советника Фёдора Бельского была одна – его служба.
Государственная деятельность увлекала отца всецело. Он занимал должность сенатора и прокурора по уголовным делам. С увлечением знакомился со всеми современными веяниями в уголовном законодательстве других стран и писал собственные юридические труды. Фёдора Бельского часто приглашали консультантом в особо важных случаях. Очередное дело и задержало его в Москве. Он бы пробыл там до оговорённого заранее срока, если бы не дочь. И по лицу своего почтенного родителя Лиза сразу поняла: он недоволен тем, что его столь бесцеремонно сорвали с места.
Отец приехал в Смольный сразу с вокзала. Он нашёл Лизу и без особенно тёплых приветствий повёл дочь в кабинет княжны Ливен, где после краткого разговора с её светлостью сухо сказал, что забирает Лизу домой на летние каникулы незамедлительно. Поскольку задолженностей по учёбе девушка не имела, Елена Александровна спокойно отпустила её. Роль сыграло ещё и то, что Фёдор Бельский не стал обвинять институт в халатности, порочности и прочем. Он лишь с холодной вежливостью сказал, что Смольный мог бы стараться лучше ради блага вверенных под эту крышу девушек. После чего отец позволил дочери собрать вещи и попрощаться, с кем она пожелает. На вполне закономерный вопрос, вернётся ли Елизавета Фёдоровна в сентябре к учебному процессу, Фёдор Бельский ответил коротко: «Посмотрим».
Лиза вежливо простилась с её светлостью, а после заспешила к Анне Степановне, чтобы та помогла ей собрать вещи.
Свиридова столь внезапному приезду Бельского удивилась. Если не сказать испугалась.
– Что же это, я одна остаюсь? – Классная дама попыталась скрыть растерянность за вежливой улыбкой.
Лиза, которая уже достала чемодан и в спешке складывала в него вещи, замерла на месте. Она повернулась к женщине, в глазах которой блестели слёзы. Её улыбка выглядела печальной и натянутой.
– Я вам буду писать каждую неделю, моя бесценная Анна Степановна, – горячо заверила её Лиза.
После чего девушка сделала то, чего бы прежде в здравом уме никогда не сделала: она крепко обняла и расцеловала свою наставницу в обе щёки.
Свиридова расплакалась. Забормотала извинения.
Присутствовавший при этой сцене Фёдор Бельский проворчал что-то насчёт глупых женских слабостей и вышел из комнаты, тактично оставив дам наедине.
Лиза собирала вещи и твердила, что обязательно возвратится по осени, поэтому не станет забирать книги. Анна Степановна утирала глаза платочком и пыталась шутить, что если Лиза не вернётся, то она уволится со службы и наймётся в какой-нибудь дом гувернанткой. При этом её голос звучал так трагично, будто Свиридова угрожала. Это заставило Лизу улыбнуться.
Бельская попрощалась с наставницей, одноклассницами и теми из учителей, кого смогла застать на месте. Отец торопил её. Всё это время он оставался сдержан и холоден с дочерью.
Они приехали на вокзал и сели в поезд в сторону Москвы. Но лишь когда остались наедине в купе и состав тронулся, отец одарил Лизу тяжёлым взглядом и спросил:
– Кто такой Алексей Эскис?
Девушка непроизвольно сглотнула. Она ощутила волну жара, окатившую её с головой. От страха во рту мгновенно пересохло.
Быть может, было бы лучше, если бы убийца задушил её, а не Наталью.
– Это жених покойной Танюши, – начала она. Голос выдавал волнение. Но лучше волноваться и сказать допустимую правду отцу, чем вовсе солгать. – Он врач и дворянин. У него своя практика в Петербурге. Он поддержал меня, действуя в рамках приличий. И позаботился, когда после смерти Натали мне стало плохо. Могу я узнать, почему вы спрашиваете?
Отец выслушал молча. С тем же непроницаемым лицом, с каким выслушивал людей во время судебных разбирательств.
– Ты знаешь, по какой причине я внезапно бросил службу и одним днём примчался за тобой? – Его вопрос был задан таким тоном, будто он вылил ей на голову ведро ледяной воды.
Лиза не шевелилась. Она почувствовала, как по шее поползла капелька пота, но не посмела смахнуть её.
– Вы получили телеграмму из института о том, что Наталью задушил учитель словесности, которого впоследствии задержали? – предположила она слабым голосом.
Отец закинул ногу на ногу. Вальяжно облокотился о кожаную спинку сиденья. Пригладил усы.
– Я получил телеграмму от Алексея Эскиса, – с наигранным безразличием проговорил родитель. – В ней он сообщил о том, что моя дочь остро нуждается во мне, оказавшись в лазарете института с нервным срывом в полном одиночестве, покинутая собстве