нным отцом.
Лизе померещилось, что поезд вот-вот сойдёт с рельсов.
Разумеется, Алексей Константинович беспокоился о ней. Пытался проявить заботу, сделав всё, чтобы отец поскорее забрал её из Смольного в столь неспокойное время. Но хуже способа познакомиться с её родителем Эскис избрать просто не мог.
– Вообрази моё удивление, Елизавета, – продолжал Бельский, не сводя взгляда с дочери. Он зорко следил за каждой переменой в её лице. – Какой-то неизвестный доктор диктует мне условия и буквально заставляет бросить всё, дабы выехать к тебе без промедлений. Но я не вижу в тебе никаких признаков нервного срыва. Разве что небольшое истощение. Что это всё значит? Каприз? Спектакль с участием третьего лица?
Лиза не выдержала и прикрыла глаза рукой.
– Mon Dieu[37]. Мне жаль, что вам пришлось оставить службу из-за меня, Фёдор Павлович. Прошу меня простить, – отрешённо проговорила она. – Безусловно, я не стою подобного беспокойства с вашей стороны. Если бы Алексей Константинович об этом знал, то ни за что не посмел бы писать вам. Но боюсь, что он слишком прямодушен для подобных умозаключений.
Она отняла ладонь от лица.
Вопреки ожиданиям отец сохранил хладнокровие. Он неспешным движением достал из кармана часы на цепочке. Глянул на циферблат. Убрал. Вальяжно повернулся лицом к окну, за которым уже проплывали окраины Петербурга. И затем глубокомысленно изрёк:
– Я всё ожидал, что ты вырастешь похожей на мать, но ты пошла в меня куда сильнее, чем я даже мог надеяться, Елизавета.
Девушка ощутила облегчение, которое внезапно переросло в горькую досаду. Она полагала, что отец начнёт распекать её за вынужденный отъезд из Москвы, а затем подключит родительскую критику. Заведёт разговор об отношениях с мужчинами, которые способны загубить хрупкую репутацию юной дамы, как делали Свиридова и Веленская. Но ничего подобного не произошло. Фёдор Бельский просто смотрел в окно, слегка покачиваясь в такт движению поезда. Напряжение на его лице, которое поначалу Лиза приняла за недовольство, теперь казалось ей лишь проявлением усталости.
Вот тёмные круги под глазами. А вот морщинки в уголках рта, которых она прежде у него не видела. Кожа имеет желтоватый восковой оттенок. Да и вид слегка нездоровый.
Последнее заставило Лизу смягчиться.
– Как вы себя чувствуете, папенька? – негромко осведомилась она.
– Сносно, – коротко ответил он, не поворачивая головы.
И всё.
Какое-то время Бельская просто слушала, как стучат колёса набиравшего ход поезда.
Она подумала про институт, из которого так стремилась в страхе сбежать. Потом про всё случившееся.
И наконец про Алексея, которому даже не догадалась передать весточку через Свиридову о том, что уехала с отцом домой. Вряд ли бы Анна Степановна согласилась. Но попытаться стоило.
– Папенька, – Лиза подняла глаза на своего задумчивого родителя, – а вы не хотите поинтересоваться, как моё самочувствие?
– Зачем? – Это короткое слово рассердило и вместе с тем глубоко обидело Бельскую. – Ты жива и здорова, как я уже и сказал. Всё остальное – мелочи.
– Мелочи?! – Её глаза широко распахнулись в изумлении. Она повысила голос, что явно не понравилось отцу, потому что Фёдор Бельский наградил дочь недовольным взглядом. И тогда Лиза продолжила сдержаннее: – Трёх моих подруг убили, а во всём обвинили учителя, которого теперь казнят. Разве же это мелочи, папенька?
Её живая тирада пробудила интерес на лице отца. Тот вновь изменил позу на более удобную и терпеливо заметил:
– Две девушки погибли в результате несчастного случая. Это официально подтверждено экспертизой. Третью задушил любовник, роман с которым, так или иначе, погубил бы её. С тобой же всё хорошо. Ты едешь отдыхать на летние каникулы. Всё прочее забудется, как страшный сон.
Лиза с трудом сдержала себя, чтобы не выложить отцу всю историю целиком. Вместо этого она чинно расправила складки на юбке, чтобы чем-то занять руки.
– Филипп Карлович не убивал Натали, – спокойно возразила она. – Его казнят напрасно. Я уверена.
– Есть доказательства, – отец коротко вздохнул. – Не смотри на меня так, Елизавета. Да, я воспользовался служебным положением и попросил выслать мне все детали дела телеграммой. Я знаю обо всём, что известно следствию. У этого учителя были найдены личные письма, способные послужить достаточным основанием для убийства.
Лиза упрямо покачала головой.
– Если бы он хотел убить её, то уничтожил бы письма, чтобы на него не пало подозрение, – заметила она.
Фёдор Бельский смежил веки. В его глазах забрезжил интерес. Чисто профессиональный, прокурорский.
– Ты права, – вдруг признал он вслух и медленно потёр подбородок. – Нелогичный поступок. Однако же, поверь моему опыту, влюблённые мужчины не всегда логичны. Особенно когда убийство совершается в состоянии аффекта.
– Натали все его письма уничтожила, кроме последнего, – припомнила Лиза. – Думаете, она собиралась прекратить их связь? А он за это задушил её во сне?
Лицо отца посуровело.
– Довольно, – отрезал он, уходя от ответа. – Приложи усилия, чтобы не вспоминать. А ещё лучше вовсе забудь.
Сухие, расчётливые слова человека, который привык относиться к преступлениям профессионально, без эмоций вовсе, вызвали в её груди тянущую боль.
– Вы предлагаете мне забыть годы в Смольном? – Вопрос сорвался с губ сам. – А как же мне вести себя в сентябре, когда я вернусь к занятиям, а Танюши, Оленьки и Натали там более не будет, однако всё напомнит мне о них?
Фёдор Бельский снова отвернулся к окну.
– Смольный не единственный институт не только в России, – он сказал так, словно уже обдумывал некое решение. – Есть Сорбонна во Франции. Есть Оксфорд в Англии. Ты всегда мечтала посмотреть мир. Усердно учила языки. Возможно, для меня пришло время прислушаться к твоим словам. А тебе – задуматься о том, чтобы случившееся с подругами никак не отразилось на собственной репутации.
– Я…
Слова не шли с языка. Услышанное не укладывалось в голове.
Отец безошибочно уловил её растерянность, но истолковал по-своему.
– Поговорим об этом позже. – Отец поморщился, поднимаясь с места. – Я слишком устал и хотел бы отобедать. Пора поискать вагон-ресторан.
Лиза подчинилась. Ей и самой не хотелось думать ни о чём хотя бы какое-то время. А ещё девушку заинтересовала мысль о том, что принимать пищу здесь ей будет проще, чем в институте, потому что в поезде её попросту некому травить. Поэтому пообедала она с аппетитом под одобрительным взглядом отца.
В Селивановское они прибыли глубокой ночью. Но слуг о возвращении батюшки барина уведомили телеграммой заранее. На станции их встретил экипаж. Кучер Прохор ловко подхватил их чемоданы. Он и не думал скрывать своей радости, что хозяин вернулся раньше намеченного. Так бы и болтал без умолку всю дорогу, если бы отец не осадил его, сказав, что утомился с дороги и без его болтовни. Но сама же Лиза с удовольствием бы послушала новости, несмотря на усталость.
К их приезду в доме спешно прибрались. В окнах горел свет. Никто не спал, несмотря на поздний час.
Едва экипаж въехал на подъездную дорожку, как залаяли собаки.
– Едут! – закричал кто-то со стороны дома. Кажется, это была горничная Глаша, подвижная и весёлая женщина средних лет, которой доводилось присматривать за Лизой в детстве, когда она сама ещё была девчонкой.
Слуги высыпали на крыльцо. Бельская прильнула к окошку на дверце, чтобы убедиться, что все на месте. Все, кого она любила и к кому привыкла, живы и здоровы.
– Фёдор Палыч! Лизавета Фёдоровна! С приездом, любезные вы наши! – радостно закудахтала грузная повариха Надежда. Прижала руки к груди, прослезившись. – Лизавета Фёдоровна, как похорошела за год, голубушка моя! Глаз не отвести!
– Сплюнь, Надя, и по дереву постучать не забудь, – весело усмехнулся Прохор.
Повариха со всем суеверным рвением простой крестьянки заспешила выполнять слова кучера, пока прочие слуги разбирали чемоданы.
– Полно толпиться, – сухо проворчал отец. – Завтра налюбуетесь на Елизавету. Час поздний. Глаша, отведи её отдыхать.
Глафира была женщиной долговязой, конопатой и не складной. Однако глубоко сердечной. А ещё послушной. Любую волю батюшки барина она всегда исполняла кротко, без лишних вопросов.
– Глашенька, – Лиза подхватила горничную под руку, – душа моя. Ну как вы тут справляетесь?
– Да без перемен. Я по вам страшно тосковала, Лизавета Фёдоровна. – Голос у Глафиры был чуть хрипловатый из-за перенесённой в детстве инфекции, но такой ласковый и добрый, что Лиза отчётливо осознала, что теперь она дома и более ничего ужасного случиться не может. – Без вас всё не то. И дом пустой. И на душе тревожно.
Они вместе переступили порог.
Внутри сладко пахло пирогами. Тепло и уютная деревенская тишина окутали девушку со всех сторон. Дом будто обнял Лизу, едва она оказалась внутри. От этого сделалось радостно. Здесь не то что в Петербурге. Жизнь совсем иная.
– Ужинать хотите? – тихо спросила Глаша, пока они поднимались по лестнице на второй этаж. – Я вам молочка с пирожком принесу. Надя вот только что из печи вынула.
– Я с удовольствием, – ласково ответила Лиза.
Ей и вправду захотелось горячих домашних пирожков. Она думала о них всё время, пока готовилась ко сну в своей комнате. Но к тому моменту, как Глафира принесла поднос с ужином, девушка уже крепко спала, измотанная дорогой и тяжкими переживаниями.
В её небольшой уютной спаленке с зелёными стенами и белой изразцовой печью ей спалось спокойнее, чем в стенах института. Её не мучили кошмары, а в тенях не мерещились убийцы. Она не видела во сне ни своих мёртвых подруг, ни убитого на дуэли Николя.
Лизе снился Алексей. И утром она проснулась со счастливой улыбкой на губах. А ещё с мыслями о её милом докторе, который так прекрасно позаботился о ней. Ведь только благодаря его настойчивости отец приехал и забрал её. Лизе хотелось поскорее передать Алексею свою благодарность. А ещё любовь, которую она отрицать более не могла, но и совершенно не понимала, чем могут обернуться их взаимные чувства. Особенно из-за сказанного отцом про учёбу за границей.