[2].
Эта отсрочка сыграет ключевую роль в важнейшей миссии Зорге – получить весомое подтверждение, что план “Север” не будет претворен в жизнь. В августе наконец появились вещественные доказательства, складывавшиеся в окончательную картину. Вернувшись из инспекционной поездки по Маньчжурии, Веннекер рассказал Зорге, что готовящиеся к возможной переброске на российский фронт отряды неопытны и второсортны; лучшие войска отправляли на юг сражаться с Китаем. Одзаки раздобыл еще больше сведений о грозящем топливном кризисе, который становился главным аргументом для экспансии Японии в южном направлении. Но самыми важными стали донесения Веннекера о том, что японский флот успешно противостоит планам войны на два фронта, северный и южный, и получил разрешение на оккупацию Таиланда к концу года[3].
Вслед за этой информацией скоро поступило аналогичное донесение от Одзаки. В ходе трехдневного совещания командующих Квантунской армией, Генштабом Императорской армии и гражданским правительством было решено отложить нападение на Россию до следующего года. Армия, в частности праворадикальная группировка, называвшая себя “Молодыми офицерами”, была “совершенно возмущена этим решением”, докладывал Одзаки. Однако генералы не могли полностью игнорировать флот и правительство. Полномасштабное наступление в северном направлении требовало масштабной логистической поддержки и тысяч тонн топлива, которое на тот момент контролировалось преимущественно флотом. Мияги тоже подтвердил радостную новость, что войскам, задействованным в ходе второй волны мобилизации, выдавали не шинели, а форму для тропиков. 24 августа принц Сайондзи, зайдя к Одзаки в здание Южно-Маньчжурской железной дороги, подтвердил, что “армия и правительство уже приняли решение не вступать в войну” с Россией[4].
Докладывая эти новости Зорге, Одзаки сделал ряд уточнений. Квантунская армия все равно осуществит нападение, если ее силы будут втрое превышать силы Красной армии в Сибири, или если Советский Союз потерпит поражение и “появятся явные признаки внутреннего развала Красной армии в Сибири… если это не произойдет, самое позднее, к середине сентября, проблема с Россией будет отложена до таяния снега весной следующего года… самое раннее”[5]. Несмотря на предостережение Одзаки, Зорге “казался счастливым, как будто сбросил с себя тяжкое бремя”[6]. Наконец он смог составить сообщение в Москву, которого там ждали с таким нетерпением. “Зеленая бутылка [японский флот] и правительство решили не развязывать войну [против России] в течение этого года”, – написал он 22 августа и передал это сообщение Клаузену.
Радисту не удалось его передать.
К этому времени у Клаузена были на то гораздо более весомые причины, нежели неприязнь к Зорге и страх разоблачения. Как он сам признавался, он активно саботировал работу агентуры. “В то время у меня менялось мировоззрение. Мне была невыносима мысль о том, чтобы отправить в Москву эту информацию”, – рассказывал Клаузен японской полиции после ареста. Но это явное признание, возможно, не отражает всей правды. В тюрьме Клаузен выторговывал себе право на жизнь. О своем решении частично сократить более раннее сообщение, касавшееся нефти, Клаузен рассказывал следователям, что “в той части сообщалось о значительном сокращении запасов топлива у японской армии. Это было очень важно для Японии, и подобных сведений не знал никто, кроме нас”[7]. Иными словами, Клаузен утверждал, что на самом деле был на стороне Японии.
Фактически Клаузен все же передал суть судьбоносного сообщения от Зорге, но произошло это три недели спустя, 14 сентября. “ИНВЕСТ [Одзаки]… сказал, что японское правительство решило не выступать против СССР в текущем году, но вооруженные силы будут оставаться в Маньчжурии на случай возможного выступления будущей весной, в случае поражения СССР к тому времени. Инвест заметил, что СССР может быть абсолютно свободен после 15 сентября. ИНТЕРИ [Мияги] сообщил, что один из батальонов 14-й пехотной дивизии, который должен быть отправлен на север, остановлен в казармах гвардейской дивизии в Токио”[8]. Отсюда можно предположить, что в конце концов Клаузен был скорее трусом, нежели предателем.
Радист даже решил добавить к сообщению Зорге важные новости, что “ПАУЛА [удивительно ненадежное кодовое имя, данное Центром Веннекеру, которого звали Пауль] сказал мне, что он уверен, что очередное большое наступление немцев будет направлено на Кавказ через реку Днепр. ПАУЛА думает, что если немцы не получат нефти в ближайшее время, то дальше они должны проиграть войну. Поэтому бои около Ленинграда и Москвы являются более или менее для показа, а главная атака должна быть на Кавказ”[9].
Зорге дал Кремлю первое совершенно точное предупреждение, что Гитлер готовит атаку на Сталинград. На всякий случай Зорге также передал в той же степени точный прогноз, что Япония скоро вступит в войну с Америкой. “Один из друзей В [оенно-] Морского флота сказал Паула…, что выступление Японии против СССР больше не является вопросом. Моряки не верят в успех переговоров Коноэ с Рузвельтом и подготавливаются к выступлению против Тай и Борнео. Он думает, что Манила должна быть взята, а это означает войну с Америкой”[10]. В истории разведки по пальцам можно сосчитать донесения, где в считаных словах содержалось бы столько пророческой информации. Зорге, как будет впоследствии утверждаться, не предупреждал Сталина открытым текстом о нападении на Перл-Харбор. Однако он указал на неизбежность войны между Америкой и Японией за три месяца до ее начала.
Находясь в счастливом неведении о заминке при отправке его судьбоносного сообщения, Зорге ликовал. 1 сентября Эта переехала в собственную квартиру. Зорге пришел к ней с цветами, пил виски под ее исполнение Скарлатти и даже прокричал бодрое “доброй ночи” затаившимся на улице полицейским. Через несколько дней он снова заглянул к ней в триумфальном настроении. “Черновик готов, – громогласно рявкнул он, вероятно имея в виду телеграмму, которую Клаузен отправил в результате 14 сентября. – Отт может идти ко всем чертям. Я одержал над ними верх”. Он позвал Эту прокатиться по улицам Токио, и подогреваемая адреналином и алкоголем лихая поездка словно преображалась в его сознании в скорое бегство из этого города.
Одзаки отправился в Маньчжурию за новыми доказательствами. Вернувшись в Токио 19 сентября, он смог предоставить сведения о том, насколько неотвратима нависшая над СССР угроза. От директора отдела статистики в филиале Mantetsu в Хотане Одзаки узнал, что еще в июле Квантунская армия неожиданно получила приказ подготовиться к перевозке 100 000 тонн военных грузов в день в течение 40 дней, для чего с севера Китая должны были быть переброшены 3000 грузовых вагонов[11]. К моменту визита Одзаки большая часть подвижного состава вернулась обратно. 3000 подготовленных железнодорожных служащих, призванных специально для осуществления захвата Транссибирской магистрали, были распущены, за исключением примерно десяти человек[12]. Несмотря на подготовленные Квантунской армией вспомогательные планы возможного наступления весной будущего года – в том числе план строительства новой дороги в Хабаровск, – план “Север” был окончательно отложен.
Вопрос о том, в какой мере полученная от Зорге информация повлияла на принятие Сталиным решений, является предметом оживленных дискуссий среди российских историков. Однако из широкого распространения донесений Зорге очевидно, что 4-е управление, высшее руководство Политбюро и РККА наконец начали доверять его информации. К концу сентября войска в большом количестве стали перебрасываться из Дальневосточного военного округа для оказания сопротивления Германии на равнинах европейской части России. К декабрю были переброшены пятнадцать пехотных дивизий, три конные дивизии, 1500 танков и около 1700 самолетов[13]. Всего на оборону Москвы Сталин передислоцировал свыше половины войск, расквартированных в Сибири[14]. И хотя в результате этих действий советский Дальний Восток оказывался крайне уязвим в случае возможного нападения Японии в 1942 году, было очевидно – как неоднократно предупреждал Зорге, – что лучшим способом защитить восток России была победа над немцами на западе.
Около 27 сентября, когда характерные для сезона дождей атмосферные помехи препятствовали выходу в эфир, Клаузен получил также интригующее сообщение от Центра, содержавшее ряд вопросов о потенциальных целях бомбометания в Японии: “Каково расположение топливных хранилищ и доков на островах в районе Кобэ? Где расположено командование ВВС Токио? Где должны быть развернуты базы противовоздушной обороны?”[15] И так далее. Несмотря на осаду Ленинграда и падение обороны Киева, Москва явно перешла от оборонительной к наступательной позиции. “Примерно в это время, – рассказывал Зорге следователям, – они прислали мне особую телеграмму с выражением благодарности”, – хотя в советских архивах нет никаких указаний на подобное сообщение[16]. Согласно с запросом Центра Зорге направил Мияги разведать точки расположения огневых позиций противовоздушной обороны в парках и садах Токио. Это задание станет последним в послужном списке молодого уроженца Окинавы.
Пока Мияги занимался вычислением точек противовоздушной обороны в столице, Одзаки встретился со своим старым другом, принцем Сайондзи, в одном из домов свиданий Куваны – что было далеко не так непристойно, как представляется, так как эти заведения были чем-то средним между современным отелем для свиданий и укромным рестораном. Сайондзи ожидал гостей, но второпях показал Одзаки пространную рукописную записку о текущем статусе переговоров Японии с США. В документе сообщалось, что Коноэ упускает последний шанс заключить соглашение с Вашингтоном. Флот настаивал на полномасштабном наступлении на Сингапур, Голландскую Ост-Индию и Филиппины, которое должно было начаться не позже начала октября. И хотя Коноэ был готов предложить Рузвельту частичный вывод войск из центрального Китая и южного Индокитая, на самом деле и японская общественность, и военные выступали против подобного компромисса, и шансы на заключение пакта о ненападении сводились почти к нулю. “И хотя Соединенные Штаты, разумеется, хотят достичь соглашения, между ними и Японией пролегает глубокая пропасть в том, что касается условий и заинтересованности в переговорах”, – предупреждал Одзаки