— Не берись сделать больше, чем можешь, — предупредил Граат, когда волна выплеснулась из створа скал столичной бухты, миновала широкий залив и зашумела в теснине самого прямого и быстрого западного канала. — Береги силы.
— Пока мы с Боу молодцы. — Голос сирина звучал достаточно уверенно. — Нам бы еще два острова близ ветвлений канала миновать, там сложные течения, а дальше вполне удобно двигаться и без моих стараний, на веслах.
Волна стала выше, ее звук изменился, набирая громкость, пена побелела, хлопья теперь взлетали и достигали бортов лодок: узкий канал с сильным встречным течением уступал просьбе сирина нехотя, но все же пропускал лодки без трудной и долгой борьбы с водоворотами…
Ютэо охнула и указала свободной рукой вперед и влево.
— Там. Возле Суару. Их заметили и уже гонят. Я ощущаю, что две лодки разошлись в разные нити пути.
— Я советовал Тоими в случае беды постараться попасть к Ловушке Эха, — кивнул Боу. — На широкой воде их быстро нагонят, в большой лодке есть подменные гребцы. А в путанице узких ходов…
— Там невозможно пользоваться голосом, — насторожилась Лоота. — Гроты, пещеры, скальные коридоры. Звук дробится и меняется, грозит навредить своим же. Я бы не отважилась использовать каплю божью в лабиринте Ловушки.
— Вот и сирены газура едва ли решатся, — негромко рассмеялся Боу. — Матушка Ютэо, отпускайте волну, я знаю, вы устали.
— Хорошо, — тяжело выдохнула сирин и поникла, опираясь ладонями о борт.
Араави несколькими быстрыми жестами выстроил лодки вокруг суденышка сирина, обозначил для них задачу: защищать Ютэо. Вместе с Боу перебрался в легкую, как скорлупка, почтовку — так звали на островах подобные узкие лодочки. Именно на них доставляли важные и срочные вести. Лоота неодобрительно охнула: разве можно уходить в Ловушку Эха таким малым составом? Дюжина гребцов, две сирены, помощники Боу, сам он и араави…
— Береги Ютэо, — строго велел Граат. — Ваше дело — двигаться к первому узлу западной ветви и спасать нашу вторую лодку.
— Исполним, — кивнула Лоота и смолкла, провожая взглядом почтовку, скользнувшую в узкий канал.
— У нас впереди одна большая лодка, — спокойно уточнила сирин. — Полагаю, люди газура не примут бой, мы ведь не воюем. — Голос Ютэо наполнился болью. — Просто правитель снова играет, и на сей раз жизнями моих нынешних родных. Если бы я не обещала моему доброму Вооти сберегать острова, давно подарила бы весь Гоотро морю! Чтобы газур напился соленой воды вдоволь.
— А как же иные жители Древа? — напомнила Лоота.
— Знаю, потому и храню верность слову, — нехотя отозвалась сирин. Вздохнула и обернулась к Лооте: — Есть немного времени, пока мы огибаем Ловушку и входим в канал ветвления. Гребцы сейчас…
Она не успела закончить фразу. Замерла, испуганно всплеснув руками. На коленях у Лооты лежал маленький прозрачный флакон. Чья рука ловко подсунула его, на миг нарушив ритм гребли, сирин не успела осознать. Зато совершенно точно определила содержимое флакона. Любого, кто хоть однажды пил сок ош, сам вид этого «сокровища» мог свести с ума… Темные глаза Лооты затуманились и блеснули самым настоящим безумием. Женщина слепо повела рукой, охнула, до крови прокусила губу и неловким движением смахнула флакон в воду. Провела ладонью по подбородку, недоуменно рассмотрела кровь на пальцах, спохватилась и вытерла руку тканью, протянутой Ютэо. Немного помолчала, глядя в темную воду. Выпрямилась и резко неприятно рассмеялась.
— Кто храму враг, — голос Лооты упал так тяжело, что даже волны испуганно стихли, — тому в моей лодке не выжить. Весла руки сожгут. Оружие зарежет. Воротник удушит.
Слова, как узкие клинки, входили в сознание по самую рукоять, вызывая у каждого гребца, у каждого стража непроизвольный спазматический стонущий выдох боли. Никто из них прежде не слышал такого голоса Лооты — монотонного, лишенного напевности и мягкости. Сирена все еще не поборола вспышку крайнего, неконтролируемого бешенства. Она дышала всхлипами и не поворачивала головы, будто шея отказалась слушаться… Все в лодке испытывали куда худшее: жилы будто накручивали на колесо, ровно вытягивая из тела. Отказывали руки, отнимались ноги, прерывалось дыхание — и кошмар пытки все длился, единый, кажется, для всех, правых и виноватых.
Тишина повисла над водой, с поднятых в последнем движении весел защелкали вниз крупные капли. Наконец рулевой неуверенно вздохнул, ощущая прекращение спазма. Рядом шевельнулся сирена охраны, привстал, внимательно осмотрел лодку, уделяя внимание напряженным, сведенным судорогой спинам гребцов, стражей…
Один человек по левому борту дернулся, роняя весло. Затем на дно лодки свалилась и завизжала, стараясь голосом выставить защиту, сирена. Молоденькая, недавно получившая право служить в охране… Захлебнулась звуком и смолкла. Страж тяжело перевалился за борт. Лоота выпрямилась в рост и снова сухо рассмеялась, наклонила голову вправо, затем влево, приводя в порядок непослушную шею. Растерла затылок, быстро озираясь. Поправила свой нашейный знак в форме ракушки.
— Мне уже лучше, — по-прежнему малоприятным ломким голосом сообщила она. И добавила громче: — На соседних лодках, кто виновен! Топитесь сами, теперь же. Просто советую, без приказа и яда в голосе… Потому что по возвращении на Гоотро всех проверю. Должна же я отвести душу.
Капли с сохнущих весел падали уже гораздо реже. Лоота села, резко повернула голову, бросила команду рулевому, полуобернувшись: возобновить движение. Счетчик ритма загудел, подчиняясь приказу. С борта соседней лодки кто-то нырнул в темную воду.
— Падаль за борт, — велела Лоота, указав на второго пострадавшего стража и молоденькую сирену. Усмехнулась и добавила, глядя в воду: — Акул я позвала.
— Лодка газура полным ходом спешит прочь, к северу, — виновато сообщила Ютэо, снова устроившаяся возле борта, на освободившемся после гибели гребца месте. — В ближнем проливе пусто, на воде только наши барахтаются. Их, как я понимаю, смяли таранным носом боевой лодки, но в большинстве люди живы и держатся.
— Не намекай на мои промахи, — устало ссутулилась Лоота. — Впереди акул нет. Погорячилась я, ну сказала, а делать-то не делала, да и не умею я звать этих тварей. Просто ощутила их за кормой… Рулевой! Разворот, идем к Ловушке. Одну лодку отослать с приказом принять на борт всех, кто попал в воду при крушении. Ютэо, ты не ощущаешь моря в Ловушке?
— С трудом, — виновато вздохнула сирин. — Там сплошные мели и скалы. Слишком все тесно и кучно.
— А я не слышу сирен, — горько и виновато призналась Лоота. — От собственной злости я изрядно оглохла. Надеюсь, к утру пройдет.
— Ты уж, деточка, больше так не дури, — ворчливо попросила сирин. — Мне спину прострелило, не отпускает. Я же храму вовсе неверна, как еще жива осталась… Я нашему сыночку помогаю, и никому более.
На корме шевельнулся сирена охраны, скользнул к Ютэо и сел рядом, бережно тронул пальцами спину, добыл целебную мазь. Спросил едва слышно, откроет ли сирин сознание, если он споет лечение. Лоота виновато присоединилась к целительству, изредка оглядываясь в сторону темных провалов воды в путанице каменного лабиринта Ловушки. Где-то там, в опасных мелких водах, затерялся Боу. Идти на больших лодках в Ловушку араави строго запретил… Значит, сыну придется искать друзей и бороться с врагами едва ли не одному. И где! Едва ли не в худшем месте всего западного морского пути по каналам Древа.
Ловушка Эха размером не превышает небольшой остров. Когда-то она наверняка и была таковым, но коралл, слагающий основу берега, по непонятным причинам стал гибнуть и разрушаться. Век за веком волны точили сушу, прозванную жителями соседних островов червивой. Иначе и не скажешь: вся изъедена ходами. Иногда надводными, порой — каналами разной глубины, местами — гротами, уходящими вниз, под поверхность. Надежно изучить Ловушку и составить полный ее план — невозможно. Каждый прилив и отлив меняют червивый остров. При низкой воде гроты становятся каналами, а каналы высыхают. Во время подъема уровня суша съеживается, тонет.
Ясным днем жители соседних островов решаются посещать Ловушку Эха, надеясь, что она оправдает свое название. Не только эхо накрепко вязнет в переплетении ходов и путанице скал. Рыба гибнет в быстро мелеющих приливных озерах. А на отливе обнажаются гроты. Порой штормы прячут в Ловушке весьма ценные следы кораблекрушений.
Ночью ни один здравомыслящий оримэо без крайней нужды не сунется в темные воды близ червивой суши.
Первым отказался от здравомыслия Тоими, еще вечером уверенно указавший рулевому своей малой лодки направление на Ловушку. Вода была высока, что весьма удачно. Лодка скользнула в скальный пролив и сгинула в тенях, растворилась.
— Для сирены гиблое место, — с дрожью в голосе шепнула жена Роола, прижимая к груди спящую дочь. — Здесь нельзя петь.
— Ваш муж мудрый человек, — так же тихо рассмеялся Тоими. — Он выбрал меня в хранители юной энэи, а я воспитывался в восточной крепости. Теперь могу без смущения признать, я был весьма буйным учеником, меня часто наказывали.
— Знаю. И что?
— В гротах петь опасно, — отозвался Тоими. — Но все мы, наказанные, не имели выбора. Акул надо отпугивать, ядовитых рыб отгонять, а съедобных — приманивать. Опять же, если постараться, голосом можно слегка вытянуть цепь. Так что я могу петь здесь сколько пожелаю. При должной осторожности.
— Редкий дар, — порадовался новости рулевой, позволив себе вмешаться в разговор. — Разрешите уточнить, а сирены газура будут петь?
— Едва ли они смогут совладать с эхом. Чаще меня на востоке наказывали только Боу, — охотно рассказал Тоими. — Он, кажется, даже научился снимать и позже снова надевать кандалы, голосом меняя то ли их форму, то ли размер, не скажу точно. Я справлюсь со сложным эхом, и наше дело не безнадежно. Держитесь широких каналов, не входите в те, своды которых смыкаются над головой. Будем кружить и ждать.
— Чего? — уточнил рулевой.