На улице асфальтовое покрытие блестит, как змея на послеполуденном солнце. Либо мир тебя одурачил, либо ты дура и есть. Ты недоверчиво трясешь головой, когда убеждаешься, что твоя кузина точно такая же. Все это путает и кажется вопиюще неправильным. Теперь ты обращаешь внимание на приметы, которые игнорировала в палате. Ньяша вся в таких приметах. Забрать тебя она приехала в полинялой футболке и джинсах, изуродованных старыми, потертыми дырками на бедрах, а не на коленках, как диктует мода. Из еще одной дырки в заднем кармане торчат ключи от машины. Ты вспоминаешь лодочки леди Дианы. Хотя теперь и понимая, как так получилось, что за все годы, проведенные на Западе, Ньяша прислала тебе одну-единственную посылку с туфлями, ты не находишь объяснения, почему она подарила тебе красивые лодочки, когда ей самой было нелегко. Еще до тебя не доходит, как можно с дипломами, полученными в Англии и Европе, все еще бороться за место под солнцем. Когда ты доходишь до конца асфальтового покрытия и видишь ее машину, тебе стоит больших усилий сдержаться. Ты осознаешь, что ничего не выгадаешь от жизни с кузиной, и настроение у тебя мгновенно портится. Оказывается, у нее дела ничуть не лучше, чем у тебя, несмотря на все преимущества детства.
– Значит, едем, – чтобы сказать хоть что-нибудь, бормочешь ты, глядя на автомобиль.
Придя в ужас от расцарапанной, мятой крошечной конструкции, ты клянешься себе, что когда-нибудь, хоть уже и поздно, разовьешь в себе способности ВаМаньянги и пробьешься.
– Спички, – отвечает Ньяша. – Помнишь, я вытянула короткую.
Она игнорирует твое усилие рассмеяться.
– Дети тоже хотели приехать, – продолжает она, ковыряясь в сумке. – Это было ни к чему, но они ждут не дождутся, когда увидят тебя. Прямо перевозбудились. Отец их сущий ребенок. Ты же знаешь, что приключилось с нашей семьей. С моим братом, который исчез с радаров где-то в Соединенных Штатах. Так что они и представить себе не могли, что у них когда-нибудь будет тетя. – Ощупав снаружи дырявый карман, Ньяша находит ключи и вытаскивает их, еще больше увеличив в нем дыру. – Черт, ведь последние! – восклицает она, и сердце твое опускается еще ниже.
Подергав, Ньяша открывает водительскую дверь, залезает и нетерпеливо поворачивает ключ зажигания. Внутренности машины скребутся, как будто она смонтирована так, что приводить ее в движение нужно не топливом, а педалями.
– С тех пор, как я им сказала, они только об этом и думают, – заключает Ньяша и без паузы, столь же непринужденно продолжает: – Ну вот, Глория, знакомься, кузина Тамбудзай. Ты должна завестись.
Чуть поодаль, у исследовательского института, группа садовников приводит в порядок клумбы с розовыми и желтыми розами. За зелеными занавесками в палате виден силуэт практикантки. Мало того, что столько людей видели раздолбанную тачку твоей кузины, всякий раз, как Ньяша пытается ее завести, она еще и скрежещет, как сердитый павлин.
После нескольких попыток Ньяша опускает ручной тормоз и еще раз резко открывает дверь. Одной рукой она хватается за руль и наваливается грудью на корпус. Когда ты видишь, как кузина сама толкает свою машину, у тебя отвисает челюсть и тебя душит негодование. Автомобиль катится. Ньяша запрыгивает обратно и ногами регулирует подачу газа. Ревет мотор. Садовники возле института распрямляются и хлопают в ладоши. Оскорбленная, ты отворачиваешься и видишь лишь, как призрачная тень практикантки удаляется по направлению к холлу.
– Дети? – переспрашиваешь ты, вежливостью прикрывая растущее недовольство обстоятельствами и повинуясь жесту кузины сесть в машину.
Впервые после дискотеки, где вы были с Кристиной, ты вспоминаешь о сыновьях Маньянги.
– Анесу и Панаше, – начинает кузина, но замолкает, потому что иначе «Глория» заглохнет перед знаком «Уступи дорогу».
Машина подпрыгивает, пытаясь объехать ямы размером с континенты и канавы, брошенные рабочими наподобие разверстых могил. Через четверть часа вы въезжаете в миниатюрные джунгли. На север, восток и юг тянутся заросли бамбука. С него уныло свисает проржавленная колючая проволока. Кузина выходит из машины и возится с грязным навесным замком. Бамбуковые стебли качаются, но выстаивают. Сильно дернув, Ньяша улыбается и жестом чемпиона поднимает замок с цепочкой. В смятении от ее идиотизма, ты быстро начинаешь строить планы на спасение.
Машину трясет, она продирается через наползающие на дорогу кусты ежевики, с грохотом едет по рассыпающемуся асфальту, комья которого спрятались под пожухлой травой, и наконец выбирается на некогда аккуратную кирпичную черно-серую дорожку, теперь больше напоминающую кукурузный початок в неурожайный год. Глаз то и дело натыкается на клочки выжженного солнцем газона, пробивающегося сквозь камни. Колючки кустов скребутся по и без того расцарапанному лаковому покрытию машины. С видом императрицы, возвращающейся в свою цитадель после битвы, кузина принимается петь.
Ньяша заезжает в гараж, и в выхлопной трубе булькает газ. Она выскакивает из машины и, похлопав ее, улыбается:
– Молодчина, «Глория»! Вот это мотор!
Забыв все прежнее раздражение, она кружится и, раскинув руки, сияет.
– Добро пожаловать. Все позади. Не переживай. Вот ты и дома, Тамбу!
Ты никогда не любила бардак, а уж сейчас он тебе совсем не по душе, однако здесь его определенно слишком много. На полу поверх старых детских игрушек и заброшенных велосипедов валяются бумажные пакеты. На рваных картонных коробках горы бутылок из-под южноафриканского вина. В кишащих термитами плетеных корзинках извиваются тонкие белые личинки.
– Мама! Мама приехала! – вопят дети.
Со скрежетом открывается кухонная дверь. Отваливается филенка. Высунувшаяся бледная рука поднимает дощечку и возвращает ее на место. Потом рука исчезает, и выпрыгивает девочка семи-восьми лет; кожа ее светлее, чем ты ожидала. Ты находишь этому множество объяснений, большинство из которых сводятся к невнимательности кузины, ведь Ньяша не сказала тебе, что вышла замуж за белого. Скрывая раздражение и дурные предчувствия, ты выдавливаешь улыбку.
Держа за руку отца, появляется мальчик, младше девочки. Он тут же присоединяется к сестре, которая уже вытаскивает пожитки.
– Пусть возьмет тетя Тамбу, – велит Ньяша, решительно отводя детские пальцы от ручек и ремней.
Кузина обнимает дочь и прижимает сына к животу. Ее муж целует тебя в обе щечки, к чему ты не готова, потом жену в губы, к чему ты тоже не готова. Все четверо окружают тебя и рассматривают.
– Вот ваша тетя Тамбудзай, – официально сообщает Ньяша детям.
– Это правда она? – с сомнением спрашивает твоя племянница.
– Можешь называть ее Майгуру[22], – отвечает мать.
Пока племянница прикидывает, подходит ли слово стоящему перед ней человеку, торопливо подходит служанка, одетая в форму с геометрическим узором.
– Помоги нам, Леон, – говорит Ньяша мужу, взваливая сумку на плечо.
Леон берет пару вещей. Ты идешь следом за ними в дом, предоставив служанке донести остальное.
– Спасибо, Май Т. – Ньяша останавливает ее.
Служанка хочет взять и другую сумку.
– Спасибо, Май Така, – повторяет кузина. – Это Майгуру Тамбудзай. Мы сестры. Мы помогаем ей перенести вещи.
Май Така берет небольшой пакет, вставляет его в руки твоему племяннику и, дав еще один племяннице, уводит детей. Ньяша смотрит на тебя. Смутившись, ты берешь две оставшиеся сумки.
– Трудотерапия, – усмехается кузина. – Тебе полезно.
Ты тут же обижаешься, решив, что нехорошо так обращаться с выздоравливающими. Жизнь в Европе нисколько не исправила кузину, а если что и изменилось, так только манеры стали хуже. Ты продолжаешь улыбаться во все лицо. Внутри у тебя все трясется от раздражения.
На кухне под раковиной масляные скользкие лужицы. В гуще извиваются черные блестящие черви. Сушилка для посуды по краям проржавела. Стоит кислый запах. При виде такой гнили и запущенности, точно как у вдовы Маньянги, руки у тебя чешутся взять тряпку и щетку. Кузине, похоже, нипочем. Повернувшись спиной к грязи, она спрашивает, что произошло за день.
– Все в порядке, Мха-мха[23], – уверяет ее Май Така.
– Никаких проблем? – не унимается Ньяша. – Совсем никаких?
– Единственная проблема в том, что их вовсе нет, Май Анесу[24], – отвечает Май Така, пытаясь притвориться ворчливой. – Которые с семинара, все съели, вот беда, – с гордостью продолжает она. – Что они себе думают? Им тут гостиница? Они ведь говорят, что приходят сюда чему-то учиться, так ведь? Чему-то, чему вы хотите их научить. А не кушать, как политики и те, кто за них голосует на собраниях. Хочу как-нибудь приготовить им что-нибудь невкусное, чтобы они не только ели и ели. Но им очень нравится моя стряпня. Когда так ешь, вряд ли пришел учиться.
– О, они научатся, уверяю тебя, – усмехается Ньяша, довольная, что тех, кого она бросила, поехав за тобой в больницу, покормили, и продолжает, бросив взгляд в твою сторону: – Вот поэтому Май Така и получила прозвище Чудо. Май Така, еще раз спрашиваю. – Она задумчиво смотрит на маленькую, круглую женщину. – Ты уверена, что у тебя там внутри ничего нет?
– Разве я уже не Така? – отвечает служанка. – Зачем мне беременеть, Мха-мха? Когда у вас столько для меня дел?
– Вообще-то должны были прийти водопроводчики, уже не смешно. – Ньяша как будто уже забыла о семинаре. Сменив таким образом тему, кузина кивком зовет тебя в гостиную. – Она копится в трещинах, вода, я имею в виду, и когда доски набухают, капает, сколько бы ты ни вытирала. В любом случае, – смеется кузина так, как будто у нее кашель, – вот доказательство. Я всегда подозревала, что кухни вовсе не то, чем притворяются. Бедная Май Така! Это же не должно быть приговором. Ни одна женщина не должна там находиться, если только сама не хочет. Я самая счастливая на свете, ведь у меня есть человек, который живет тут и готовит за меня.