– Ведите себя хорошо, – велит кузина детям. – Тогда будет сюрприз, – обещает она со своей вечной беспечностью. – В воскресенье все пойдем в кино. – Десять дней, два раза в день, это двадцать чашек чая на пятнадцать человек, – продолжает она, не дожидаясь, пока ее мозг переключится с одного вопроса на другой, сплавляя все мысли в одном потоке. – По дороге загляните к Май Таке, – кричит она, когда вы выходите. – Узнайте, как у нее дела.
Глава 13
Нога у Май Таки лучше. Ее выходные начинаются в субботу после обеда. Тем не менее она уверяет Ньяшу, что останется на целый день, так как ее не было накануне, в день большой стряпни для семинара. Поскольку семья собралась на прогулку, в два часа служанка уже в бирюзовом платье с обтягивающим верхом и свободной юбкой. Она предвкушает поход в кино, ее глаза сияют от мысли, что она сложит историю в голове, а по возвращении выложит ее обратно, воссоздав чудо своему маленькому Таке, поскольку его отец запрещает мальчику таскаться с матерью, когда та работает на их общих работодателей. Ты наряжаешься в брючный костюм бутылочного цвета, который купила на учительскую зарплату. На ногах у тебя туфли леди Дианы. Ты напоминаешь себе в конце концов поблагодарить кузину, но тут же забываешь.
Двоюродный зять отпирает машину. Племянники вопят и скачут, декламируя мороженную мантру.
– Шоколадное!
– Вишневое… вишневое… полосатое!
– Ванильное!
– Желтое. Оно похоже на крем!
– А, ты про «Девоншир».
Панаше кивает.
– Деф… Дефша, – торжествующе повторяет он.
– Девоншир, вот. Слушай. Де-вон-шир, – поправляет сестра.
– Девшир, – наконец получается у племянника.
Племянница одобрительно кивает, что прибавляет мальчику уверенности.
– Но там ром и изюмы, – уточняет он, счастливо кивая головой. – Мм, ненавижу ром и изюмы.
– Ром и изюм, – опять поправляет брата Анесу. – Никто и не думает, что дети будут любить, потому что туда добавляют алкоголь. Пана, ты ведь знаешь, что такое алкоголь?
Панаше кивает.
– Вино, которое любит мама.
– Да, в том числе, – фыркает Анесу, на которую наблюдательность брата не производит никакого впечатления. – Это он и есть. Поэтому дети его не любят, – наставительно продолжает она.
С радостным смехом Панаше забирается в «Глорию». Май Така сажает твоего племянника себе на колени. Зять треплет мальчика по голове и говорит:
– Сегодня разрешаю ром и изюм, если хочешь. Там только вкус рома.
– Но он сказал, что ненавидит, – вмешивается Анесу.
Панаше кивает в знак согласия.
В наступившей тишине вы все понимаете, что наконец-то управились с детьми и ждете только Ньяшу.
Визг, похожий на вопли разъяренного духа, прорезает гараж. Рука Леона стискивает клаксон.
– Папа!
Анесу морщит лоб и закрывает уши руками. Панаше повторяет за ней.
Гудок все гудит, и Май Така прячет голову под плечо Панаше.
В верхней комнате, рядом с уголком красоты, открывается окно. Все ждут, что Ньяша высунет голову, но она не появляется. Окно закрывается так же медленно, как и открывалось. Игры кузины тебя раздражают. Ты ненавидишь вот так ждать, предпочитая двигаться, быть в дороге, не думая о плохом, что может встретить тебя по прибытии.
Наконец окно опять открывается нараспашку. Ньяша высовывает голову и кричит вниз, что спустится из кабинета через две минуты: она почти закончила новую программу для следующего семинара; рассказав о себе, молодые женщины поймут собственную значимость, не в кино, не в своем парне, но в глубине своей души.
Леон бурчит что-то вроде: «Я так и знал», – сопроводив бурчание язвительной улыбкой.
Ничего не заметив, Май Така поднимает голову и расслабляется.
– Тода куона Мэри, Мэри-во. Мы хотим увидеть Мэри, Мэри, Мэри-во – запевает она колыбельную.
Твои племянники не знают песни. Пока они ее разучивают, быстро проходят две минуты. Леон вылезает из машины и слоняется по гаражу.
– Сколько? Сколько раз я тебе говорил? – не выдерживает он, когда наконец появляется Ньяша. – Мы твоя семья, Ньяша! Это твой выбор. Твой выбор – быть со мной и детьми. Я был бы счастлив, если бы у меня была только ты и один ребенок. Мы все мучились, когда ты ходила беременная. Даже тот, кто был у тебя в животе. Я не участвую в твоих семинарах. И дети тоже! – кричит он.
Соседские дети, сгрудившись у забора за гаражом, просовывают носы и рты в отверстия проволочной сетки. С ними Така, который пришел поиграть. Выпучив глаза, он медленно машет матери.
– Мать – вот что им нужно, – не унимается двоюродный зять. – А не организатор семинаров.
– Ради Бога! Нравится им или нет, но я училась быть чем-то еще, не только родителем номер один. И сейчас я организую семинары. Смирись!
– Мэри, Мэри-во! – громче поет Май Така.
Дети подпевают.
Ты вспоминаешь ноги, стоящие крýгом, белый песок и девочку в центре. Она ходит по кругу и высоким пронзительным голосом поет, как хочет увидеть Мэри. Иногда мальчики осмеливаются войти в круг, и тогда девочка может подойти к одному из них, встать перед ним на колени и положить руку на голову или на спину, изображая болезнь, от которой страдает Мэри. Тогда смелый мальчик обнаруживает болезнь, о которой никто не пел, и сам становится Мэри. Потрясенная и огорченная вспышкой двоюродного зятя, далекой от образцовых манер, каких ты ожидаешь от европейцев, ты цепляешься за воспоминания, прячась от набирающей обороты ссоры в пыльном прошлом. Однако если двоюродный зять тебя разочаровывает, то Ньяша просто бесит. Хоть Леон временами и неприятен, она не умеет быть благодарной за то, что не знает издевательств, с которыми живет Май Така.
Отвлекаясь от сгущающейся атмосферы, ты мурлычешь вполголоса, а потом громко подпеваешь, получая внезапное утешение от неожиданной ребяческой радости.
Леон опять садится в машину и вставляет ключ зажигания.
Ньяша стискивает зубы, потом открывает рот, как будто собираясь выпустить на волю какое-то огромное и опасное живое существо, наконец принимается безостановочно дышать, словно перекачивая небо через свое тело в землю. Еще через секунду она открывает дверь.
– Йей! – вопят Панаше и Анесу. – Мама пришла! Да, йей, мама!
Ньяша чмокает мужа в щеку. Пальцы двоюродного зятя до синевы стиснуты на руле, но он не заводит мотор, пока Ньяша не усаживается и не пристегивает ремень безопасности. Ты испытываешь облегчение, что скандал улажен, хотя оно только усиливает твою ненависть к собственным проблемам, не имеющим столь легкого решения.
Когда вы проезжаете несколько метров по дырявой кукурузной дорожке, Ньяша затягивает «Зеленые бутылки».
Она поет слишком громко, жутко фальшивя, как всегда, когда очень старается, хоть и сильно устала.
– И если вдруг бутылка упадет, – подхватывается припев.
Сначала присоединяются дети, потом все остальные, так что к моменту, когда «Глория» с грохотом останавливается у провисших ворот, вы полным составом орете во все горло.
Двоюродный зять, довольный тем, что мир в семье восстановлен, выходит из машины снять замок.
Из кустов бесшумно выныривает Сайленс, сторож, он же муж Май Таки.
– Это он меня ждет, – цепенея, еле слышно говорит Май Така. – Он так и сказал: поедешь с ними, увидишь меня. Вот он и пришел.
– Эй, Чудо! Май Така! – зовет жену сторож.
– Ой господи, ой батюшки, ой мамочки, – шепчет Май Така.
Она неотрывно смотрит на мужа и после напряженного мгновения берется за ручку двери:
– Я пойду.
– Останься. – Ньяша не повышает голоса и смотрит в одну точку, как будто никто не подошел и она вообще ничего не видит.
Леон открывает ворота, сторож смотрит.
– Не надо было мне ехать. – Май Така смотрит на Ньяшу и качает головой над спинкой сиденья. – Мне надо идти, если я не хочу, чтобы вечером меня били ногами, как футбольный мяч!
Май Така снимает Панаше с колен.
– Не вздумай открыть дверь, – шипит кузина.
– Ей лучше пойти, Ньяша. Просто отпусти ее. – Ты встревожена тем, как неразумно Ньяша обращается с Май Такой. Будто та участница ее семинара.
– Май Така, ты разве не слышишь меня? – опять зовет Сайленс.
Он старается, чтобы вопрос прозвучал мягко, потому что рядом двоюродный зять. Окаменевшая Май Така сидит между двумя командирами.
– В чем дело? – спрашивает двоюродный зять и поднимает руку, здороваясь с ночным сторожем.
– Добрый день, сэр! – кивает Сайленс, потирая руки.
– Пожалуйста, мадам, – умоляет Май Така, дыша так часто и неглубоко, что едва выговаривает слова. – Пожалуйста, Май Анесу, отпустите меня. Иначе я не знаю, что будет. Он улыбается, но если вы его знаете, то поймете, почему он так улыбается, когда презлющий!
– Презлющий? – спокойно переспрашивает кузина. – Посмотрим насчет злости. Сайленс! Баба Така! – зовет она, опуская стекло. – Подвиньтесь, все. Теснее! – приказывает она вам. – К нам еще подсядет пассажир.
Сайленс делает несколько шагов вперед.
– Да, мадам?
– Хочешь, мы тебя куда-нибудь подбросим? – спрашивает Ньяша.
– Нет, мадам, – отвечает сторож. – У меня есть планы, куда податься на эти выходные. Вот она, – он кивает на жену. Голос его скользит и блестит, как змеиная кожа. – Она знает.
Двоюродный зять, открыв наконец ворота, возвращается к машине. Май Така кусает губы и сгибает шею. Поза свидетельствует о ее уверенности в том, что побои неизбежны.
– Да, знаю, – набрасывается она на мужа, распрямляясь и выдвигая подбородок. – Если ты идешь по своим делам, БабаваТака, я могу идти по своим. И сегодня я знаю, куда пойду. Я пойду в кино!
– Успокойся, Май Така, – опять шипит Ньяша. – Спасибо, БабаваТака! – восклицает она.
– Вы едете, мадам? – Сайленс, от которого кровь стынет в жилах у самого беспощадного ворюги, сделав несколько шагов, встает перед машиной.
– Едем, – подтверждает Ньяша.
– Хорошо, – мерно кивает Сайленс. – Тогда я могу поговорить с боссом?