Леон стучит пальцами по рулю и, недостаточно хорошо понимая шона, интересуется, что происходит.
– Он хочет с тобой поговорить, – отвечает Ньяша.
– Да, БабаваТака, в чем дело? – спрашивает Леон, высунувшись из окна.
– Босс… – начинает Сайленс.
– Какие-то проблемы? – опять спрашивает Леон. – Я уверен, мы можем их решить.
– Я не знаю, проблема ли это, – отвечает Сайленс. – Мне просто интересно, хорошо ли, если моя жена полагает, что принадлежит к другой семье? Семье, которая не моя? Даже если это семья ее европейцев?
Ньяша закатывает глаза. У тебя падает пятая зеленая бутылка, и ты не в состоянии вообще ничего удержать. Бутылки валятся одна за другой. Ты молишься о том, чтобы Май Така вышла из машины.
Леон молчит, раздумывая.
– Да, – кивает он наконец. – Думаю, хорошо. Очень хорошо, БабаваТака, если один раз семья так решила, если ее попросили и все договорились сходить в кино.
– Но сегодня вечером она свободна, – упорствует Сайленс. – Я знаю, работа есть работа. Я никогда не останавливаю ее, когда она идет на работу. Но свободный вечер – это не время для работы!
– Это работа, – ледяным голосом возражает кузина. – Ты же видишь, у нее на коленях Панаше. Поэтому она нам нужна.
– Босс, – продолжает Сайленс, не обращая внимания на Ньяшу, – я говорю, что, если это работа, никто не может ничего сказать против. Но Май Така ничего не говорила мне про работу. Поэтому, когда работа окончена, лучше спросить мужа.
– Я думаю, Май Анесу рассказала тебе о наших планах. – И Леон заводит машину.
Сайленс выдвигает подбородок и медленно щурится, наконец в узкие щели видно только слепящую тьму.
– Если она работает, она должна была сказать, – спокойно кивает он. – Понимаете, моя жена мне просто врет. Она сказала, что хочет посмотреть фильм в торговом центре. Она сказала, что хочет. И поэтому оделась не в форму.
– А ты решаешь, когда мне надевать форму, Сайленс? – вспыхивает Май Така. – Нет, ты мне тут не указ!
Холодный свет из глаз Сайленса льется на жену.
– Май Така, – предупреждает он, – кто-то научил тебя мне врать. Я говорил тебе его снять, платье, которое на тебе. Я говорил тебе надеть форму. Ладно, все хорошо. Езжай, увидимся, когда вернешься.
– Ах, ну что он тут стоит? – бормочет Леон.
– И ты скажешь мне то, о чем я спрошу, – обещает Сайленс Май Таке и, ковыряя в ногтях, обращается к Ньяше: – Май Анесу, если я на вас работаю и вы даете мне дом на вашей земле, то это дом для меня и моей семьи, не так ли?
– Так, – отвечает Ньяша. – Пока ты тут работаешь.
– Вот! – Сайленс разворачивается и кладет руки на крышу машины, нависнув над окном, за которым сидит жена. Потом он просовывает голову между руками и обращается прямо к ней: – Ты все слышала. А я хочу послушать, что ты скажешь сегодня вечером, когда вернешься. Когда будешь в моем доме.
Ты больше не можешь выносить напряжение и, потянувшись через детей, служанку, приоткрываешь дверь. Сайленс открывает ее совсем, но Май Така наклоняется и закрывает дверь.
Ты удивленно смотришь на служанку, которая с вызывающим видом нажимает кнопку замка.
– Май Анесу, вы сказали, что она работает, разве не так? – опять начинает Сайленс.
– Да, Баба Така, – кивает его работодательница. – Я так сказала.
– Если это работа, тогда это сверхурочные. Май Анесу, ей надо заплатить. – Сайленс вздергивает подбородок.
– Ей заплатят, – холодно отвечает Ньяша, устремив на мужа выразительный взгляд.
Через минуту Леон кивает, и Ньяша расслабляется.
– Все в порядке? Ей заплатят, – повторяет двоюродный зять.
– Спасибо, босс. – Сайленс отходит назад и машет рукой.
– Пожалуйста, Май Така, – просит Ньяша, когда машина трогается с места, – пожалуйста, будь осторожна с мужем, когда вернешься.
– Поехали, – решительно отвечает Май Така.
– Да, – совсем усталым голосом говорит Ньяша. – Поехали.
Ты тоже вымотана тем, что сейчас произошло. Только Май Така сидит прямо, она прямо искрится энергией.
– Ничего уже ничего не остановит, – пожимает она плечами. – На самом деле со вчерашнего дня, как я вернулась домой, все к тому шло. Помните, Май Анесу, я сказала, что нет, мол, мне лучше не ехать. Сегодня утром он уже ударил меня по ноге. Поэтому то, что сегодня случится, случится после того, как я посмотрю фильм, а не после того, как я его не посмотрю. А теперь, Май Анесу, не думайте ни о чем.
Анесу прячет лицо в спинке сиденья матери. Ньяша разворачивается и гладит дочь по голове. Леон проезжает в ворота. Сайленс поднимает кривой шест, чтобы их закрыть.
Ты смотришь в окно, лицо крепко прижато к запотевшему стеклу.
Кузина где-то откопала нового, толкового механика, так что, когда вы поднимаетесь на пригорок у торгового центра в Камфинсе и Леон объезжает рытвины Черчилль-авеню, «Глория» послушно громыхает.
Женщины тянутся вдоль обочин с младенцами на спине, мешками зерна или удобрений на голове, а то и просто стоят и ждут автобуса. У них такой вид, как будто они поражены самим фактом своего существования. «Глория» едет вдоль горящих уличных фонарей, и двоюродный зять качает головой.
– Ну, вот и приехали. – Когда вы наконец сворачиваете на парковку при торговом центре Авондейла, кузина выдавливает веселость в голосе: – Теперь можно заняться тем, что мы собирались сделать уже сто лет. Немножко развлечься.
Вы идете вдоль рядов полноприводных автомобилей, «БМВ», «Мерседесов-Бенц», в основном с белыми номерными знаками, и двоюродный зять опять накаляется. Представляя, как плохо закончится день, ты начинаешь опасаться, что он вообще не способен развлекаться.
– Вот она, ваша буржуазия, – бурчит Леон.
– А-ннн-на-ннн-си, – выговаривает по буквам Анесу, полупрочитывая каждую букву, так, как их учат по новой фонетической системе. – А-нан-си, – уже более бегло повторяет она и смотрит на мать.
Ньяша с улыбкой кивает:
– Смотри, Панаше. Тут написано, кто такой Ананси, видишь?
Ослепительное солнце отражается от асфальта. Панаше поднимает голову и щурится.
– Нет, не надо апельсинов, спасибо, – улыбается кузина продавцу фруктов, который, выйдя из тени дерева, подходит к Леону, обращаясь к нему «баас»[36].
Продавец клянчит. Ньяша копается в сумке и, не найдя мелочи, а только банкноту, приготовленную для билетов в кино, кроит мину. Лицо продавца расплывается улыбкой надежды.
– На выходе, – отшивает его кузина.
– Они заламывают цены мурунгу, – в отчаянии бормочет Леон и направляется к кинотеатру.
– Мама! – кричит Анесу, но уже поздно.
Панаше пытается выговорить ответ на вопрос матери.
– П-па-аа-уук… паук, – торжествует он. – Тут написано «паук Ананси». – Лицо его морщится, и он начинает хныкать. – Не люблю пауков. Не хочу смотреть на паука!
– Черт! – тихо ругается Ньяша.
– Сходи на рынок за фруктами и овощами, – просит Леон, когда ты ловишь его у окошка кассы.
– Панаше не хочет смотреть фильм про паука, – вздыхает Ньяша.
– Я их не люблю! Не хочу их видеть! – не унимается тот.
– А если с попкорном? – не теряя надежды, пытается соблазнить его кузина. – И шоколадом, – заманчиво добавляет она, как будто ее сын – маленький эксперимент.
Панаше начинает плакать.
Леон берет сына на руки, отчего тот набирает в легкие как можно больше воздуха и ревет уже во все горло. Люди оборачиваются и смотрят, что там высокий белый мужчина делает с маленьким коричневым мальчиком.
– Крошечный паучок, – поет Май Така, сцепив большие пальцы и тычась пальцами в лицо Панаше.
За бегающими пальцами ее улыбка. Через несколько минут Панаше убежден, что паук поднялся по стене только для того, чтобы его смыли в канализацию. Пока он стоит, обхватив руками ноги Май Таки, ему не страшно, это видно.
– Четыре на «Ананси», два на «Красотку», – заказывает Ньяша, устроив у кассы бунт.
Двоюродный зять будто клюет ее носом.
– О, ладно, шесть на «Ананси», – поправляется Ньяша.
Когда вы через полтора часа выходите из «Илайт-100», Анесу и Панаше гоняются друг за другом по фойе.
– Ох уж эти западные африканцы! Ох уж эти нигерийцы! – смеется Май Така.
– Ганцы, – поправляет Леон.
– Ох уж эти ганцы, – весело повторяет за ним Май Така. – Я так рада, что посмотрела, Май Анесу! И Панаше так радовался. Ой, Мха-мха, когда мы научимся такое делать? Как эти, в Западной Африке?
Ньяша подмигивает, и Леон меняет тему, сказав, что хочет на завтрак ананас. Ньяша достает из сумки список и дает его тебе вместе со сдачей с билетов:
– Если ты не против, Тамбу.
Все уходят ждать тебя в машине. Дети требуют второе мороженое.
В ближайшем к кинотеатру супермаркете ты тычешь сохлые ананасы, выбирая посвежее. С них падают листья. Подходит женщина за папайей. Вы сталкиваетесь плечами. Она оборачивается на тебя и открывает рот:
– Тамбу!
Ты тут же узнаешь ее: Трейси Стивенсон, начальница по «Стирс, д’Арси и Макпидиес», а до того самая опасная соперница в женском колледже Святого Сердца. Она стоит перед тобой, улыбаясь и протягивая руку. Тот вечер в ночном клубе с Кристиной смеется над тобой из пещеры на самом дне сердца, и у тебя пересыхает во рту. Пока ты силишься отогнать представление, что бывшая одноклассница слышит, о чем ты думаешь, по шее бегут муравьи. Ты справляешься с последним воспоминанием, но тут же наплывают остальные, повергая тебя в дрожь. Первый день в монастыре, дядя расстроен, что тебя поселили не так, как белых девочек. Вам не разрешается ходить в туалет для белых девочек, где есть печка для мусора, а значит, ты и твои соседки бросаете салфетки в унитаз, а значит, унитаз у вас засорен. Во время общего сбора директриса публично объявляет, что «африканские девочки» нечистоплотны и дорого обходятся школе. Потом, когда война разгорается вовсю, она вызывает тебя в кабинет и шутя уверяет, что никого не будут уполовинивать, поскольку надо соблюсти правительственные квоты для африканских учеников. Тем не менее ты единственная из комнаты вечером по пятницам ездишь на школьном автобусе в ратушу вязать шерстяные вещи для родезийских солдат. Скрючившись на рабочем месте и смотря в окно, чтобы не вступать в разговоры, в глубине души ты знаешь, что все должно быть иначе. В зале под перестук вязальных спиц стоит треп: «Ошибка! Нелогично!» Потом наступает время, когда ты больше не можешь улыбаться. Нет, говоришь ты другому воспоминанию, тому, где Трейси, спортивные награды и передвижные футбольные ворота колледжа, я не буду об этом думать.