– Вот так все началось, а потом переросло во что-то другое, – заключает Кристина. – Все погибло и развалилось. Игнор захватил дом, и моя тетя умерла нищей. Разве можно ждать чего-то хорошего от таких, как Игнор? А те, кто ждет, как моя тетка, ведь они просто глупы, разве нет?
– Мне жаль, – говоришь ты, когда она умолкает, и встаешь, чтобы пожать ей руку, – ты должна была сделать это сразу, лишь услышав о кончине вдовы Маньянги.
С благопристойной скорбью выражая соболезнования, ты молишь Бога, чтобы хорошие манеры смягчили теток и непрошеный визит поскорее закончился.
– Тамбудзай, ты уверена? Ты понимаешь, с чем играешь? – ощетинивается Майнини.
Ты возвращаешься на свое место с легкой улыбкой на лице, которая, как ты, несмотря на все сомнения, надеешься, выражает понимание. Отнюдь не подавленная только что рассказанной историей, ты, как никогда, возмущена тем, что майнини не восхищаются твоей инициативностью и ловкостью. Вот в чем проблема твоего народа, размышляешь ты, у него нет амбиций.
– О чем ты только думаешь? – восклицает Кристина. – Во-первых, там наши отцы, наши дядья и наши братья. Потом, там наши младшие сестры и дочери. Тамбудзай, кое-кто очень недоволен твоими проектами. Ты хочешь, чтобы люди бросали монеты твоей матери, сестре твоей тети Люсии, которая сидит здесь и мне как кровная родственница.
Люсия и ее спутница пытаются отговорить тебя от проекта Деревня Эко-Транзит, но ты отключаешься и слушаешь вполуха. Все знают о бывших вояках, воображающих себя стражами развития нации, но ничего не смыслящих в бизнесе, который так или иначе не связан с борьбой. Да, именно их невежество в вопросах о том, как двигать страну вперед, подкосило туры на ранчо Нильса Стивенсона. Если бы не ветераны войны, ты бы зарабатывала себе на жизнь в охотничьих угодьях северо-запада. Тебя бы вообще здесь не было. Потом, когда Кири перестанет носить траур, ты подробно расскажешь о ДЭТ. Однако даже потом, как и сейчас – сейчас ты просто отказываешься об этом думать, – ты не станешь упоминать голые торсы и бусы.
– Не надо, Тамбудзай, – угрожает Майнини, в бешенстве от унижения. – Твое поведение в последнее время такое же ужасное, как и все, что мы за тобой знаем. Нет, оно даже не ужасное. Оно еще хуже, разве не так? Ты, конечно, понимаешь, с чем имеешь дело. У твоей сестры всего одна нога. Ты знаешь, что бывает, когда люди приходят в ярость, знаешь. Это уже не закопанная взрывчатка в земле, как было с Нецай. Сегодня руки у людей становятся длиной с рукав и за меньшее, чем то, что делаешь ты.
– Ты открываешь дверь, – кивает Кристина. – Мой дядя тоже открыл дверь, и в нее вошло то, о чем даже сказать нельзя. А теперь посмотри на всю его родню. Ты не можешь хотеть такого для своих.
– Я вас услышала, – сухо отвечаешь ты. – Благодарю, что приехали. Я знаю, что у меня есть вы, мои матери, которые пошли на войну, чтобы защитить меня. Пожалуйста, скажите всем, что беспокоиться не о чем. Скажите соратникам, что они кое-что получат от меня. В деревне хотят проект. Он принесет пользу, и все будут счастливы.
Ты достаешь из кошелька несколько банкнот и почтительно протягиваешь их Кристине обеими руками со словами:
– Но сначала позволь мне вручить тебе мой чема[60].
Кристина сидит неподвижно.
Ты не знаешь, что делать, поэтому наклоняешься ниже. Кристина по-прежнему не шевелится. Ты опускаешься на колени.
– Дай мне, – велит Майнини Люсия.
Ты идешь к тетке.
– Вот, – протягивает Майнини Кристине. – Этот ребенок уверяет, что здесь ее слезы.
– Спасибо, – отвечает Кристина и берет деньги.
– Она не хотела ехать, – сообщает Майнини, когда чувство облегчения снова опускает тебя глубоко в кресло.
– Я спросила – зачем? – не возражает Кристина, вновь увлекаясь гневом. – Я пыталась втолковать Люсии, что разговаривать с тобой, Тамбудзай, пустая трата времени.
– Майнини, – перебиваешь ты, лопоча быстро, чтобы мысль, которая едва пришла в голову, не потерялась в той мешанине, что царит у тебя в голове. – Майнини Люсия, я знаю, бывшие бойцы сейчас пошли на ранчо. Но сегодня утром, возвращаясь из деревни, я никого не видела. Откуда вы узнали?
– Разве в деревне нет людей? – спрашивает Майнини. – Там есть люди. И есть дети людей.
– Нецай, – говоришь ты.
Майнини и Кристина не отвечают.
– Нет, не Нецай, – догадываешься ты. – Девочки. Скорее всего Консепт.
– Ты начинаешь понимать. – Впервые за весь вечер Майнини слегка улыбается.
– Консепт, – повторяешь ты, застигнутая врасплох мыслью о том, что твои юные племянницы – осведомительницы. – И Фридом.
– Мисс Сигауке, мадам, я несу еду, – предупреждает с кухни терпеливая Ма-Табита.
Экономка вносит спагетти болоньезе и немного салата, и ты приглашаешь гостей к столу. Бывшие воительницы не любят светских бесед. В ответ на твои усилия сменить тему и обсудить их работу в ООП, Кири и Майнини только ворчат, все остальные вопросы слишком щекотливы. Гости для проформы наверчивают на вилки несколько нитей спагетти и уходят, когда на столе еще много еды.
Глава 22
В деревне все готово, постройки пахнут свежей соломой, недавно спиленным деревом и коровьим навозом, из которого сделан пол. Все балки обработаны борной кислотой, а не креозотом, в соответствии с политикой компании. В миграционной службе своего часа ждут визы. Все подготовлено на славу. Клиенты долетели до Амстердама самолетом «КЛМ», а затем самолетом «Кения эйруэйз» до Хараре. Гордая собой, ты стоишь в аэропорту, в зале прилета на полу, покрытом линолеумом. На том же самом месте много лет назад стояли твои брат и отец, встречая Бабамукуру из Англии. Тебе тогда запретили ехать в аэропорт; все посчитали, что ты должна остаться в деревне. Ты надеешься, что через год или два, если справишься с Деревней Эко-Транзит, ты, а не Трейси, зарегистрируешься на рейс и полетишь в Европу встречать туристов.
Но сегодня ты на метровой палке держишь опознавательный знак. Он колеблется в воздухе. Ты перехватываешь палку повыше, чтобы она не так качалась. Тебе нравится. Будто это флаг королевства, которое в твоем представлении восхитительно расширяется. В верхней части палки на легком сквозняке колышется небольшое белое знамя – белое потому, что самое дешевое. На светлом фоне зелено-сиреневая жакаранда. Под деревом, название которого выведено зелеными прописными буквами, обещание: «Самый захватывающий эко-отдых в Африке».
После разговора с Кристиной и Люсией прошло три недели. Каждую из них ты по два раза ездила домой и, решительно игнорируя мнение твоих майнини, занималась делами и всех тормошила, чтобы работали с опережением графика. Несколько раз председательница танцевального комитета просила у тебя денег на костюмы. Ты хранила царственное молчание. На работе же уверила Трейси, что все улажено и танцовщицы будут выступать в нужных костюмах, точнее, без оных. Ты твердила себе, что веришь в это, и теперь, в ожидании первой группы туристов «Зеленой жакаранды», выбравших Деревню Эко-Транзит, ты действительно в это веришь. Убежденность вселила в тебя необычайную уверенность. Ты не сомневаешься в том, что заслуживаешь самого широкого признания. В конце концов, ты не только великолепно справилась с заданием, но и после десятилетий губительного крестьянского труда, царившего в деревне, принесла туда работу, энергию, инновации.
Педзи – твоя помощница по проекту. Бледные, усталые, но взбудораженные туристы призраками выныривают из дрожащего над асфальтом марева жара. Скоро вы с Королевой гетто пересчитываете головы и сверяете списки. Ты держишь себя так, словно на королевском приеме проводишь всенародную перепись.
– Мы вернулись, – гремит румяный, дородный господин Бахман. Ему так понравилось первое сафари «Зеленая жакаранда» на ранчо Нильса Стивенсона, а потом, когда агентство раскрутилось, «Туристическое гетто» Педзи, что он три года ездил и туда, и туда. – Нет, нет! – Господин Бахман отмахивается от приблизившегося носильщика. – Нет необходимости. Я могу сам, – говорит он огорченному человеку, который хотел заработать свой евро или доллар.
Господин Бахман улыбается ему, носильщик понуро уходит, и клиент поворачивается к Педзи, широко раскинув руки.
– Педзи! – весело ревет он.
Педзи сияет. Господин Бахман заключает ее в объятия.
– Вы прекрасны. Всегда рад вас видеть. Поздравляю вас и Тамбудзай! – Клиент обнимает тебя за плечо и крепко прижимает к себе. – Да, и всегда-то вы придумаете что-то новенькое. Я так и сказал Клаудии. – Мистер Бахман придвигается к стоящей рядом с ним женщине. – Я сказал: у нас уже был один отпуск в Зимбабве в этом году, но, Клаудия, нам нужно это увидеть! – Господин Бахман снимает руку с твоего плеча и обнимает жену.
– Да, – кивает фрау Бахман. – Мы в таком предвкушении. Тамбудзай, в брошюре указано, что новая программа, Деревня… деревня… не могу вспомнить. Деревня что-то.
– Деревня Эко-Транзит. – Господин Бахман картавит «р».
– Да, Деревня Эко-Транзит, – опять кивает фрау Бахман. – Тамбудзай, там написано, что деревня там, где вы живете… О, не сейчас, но там сказано, что вы там родились и там живет ваша семья.
Педзи хихикает.
– Я оттуда родом. Я живу в Авондейле, – объясняешь ты с улыбкой.
– Ах да, Авондейл, – горячо кивает господин Бахман. – Там, где у них тот замечательный ресторан, с пирожными. Леккер![61] Я слышал, что некоторые здесь используют это слово. Я знаю, что вы в Зимбабве тоже говорите «леккер».
Вы ведете туристов по ослепительной августовской жаре. Их лица раскрываются, как цветы на солнце.
– И мороженое тоже леккер, – кивает фрау Бахман. – «Франция»… нет, «Средиземноморье» – пекарня.
– Да, мы обязательно сходим туда, когда вернемся из деревни Тамбудзай, – обещает ей муж и оборачивается, чтобы пригласить другую пару. Поправляя темные очки, позади Бахманов идут двое туристов. – Мы привезли вам своих друзей. Ингрид и Карл. Мы рассказывали им о «Туристическом гетто». А гусеницы, как их, те, которых едят?