— Задурили вы мне голову, — сказал Фундаментал. — У Ильина все проще. Единство и борьба противоположностей! Хоть и непонятно, но ясно.
— Ну, вот и вы уже начинаете рассуждать диалектически.
— Приходится, — согласился Фундаментал. — Куда денешься? Я вот даже ваше-Платоново "Государство Российское" пытался изучать. И должен признать, без диалектики нам не обойтись.
— Так, может, Ильина вам сюда пригласить?
— Пока нет. Массы не созрели.
— Или Платона?
— А в этом отношении я сам пока не готов. — Фундаментал немного расслабился, все-таки, как-никак, а находился он в привычном для него месте — центре Космоса. Он даже откинулся в кресле, положил ногу на ногу, покачал носком испачканного в первоматерии ботинка. — Значит, ваш виртуальный мир находится нигде? — Не то спросил, не то задумался он.
— Да, как одно, он нигде не находится. Но как одно сущее, он находится в определенном месте, а именно в самом себе и в ином. Одно, поскольку оно — целое, находится в ином, а поскольку существует во всех частях, оно — в себе, и, таким образом, одно необходимо и само в себе и в другом.
— Непонятно, но убедительно. Особенно ваш эксперимент с образованием виртуального мира в самом центре Космоса, вот здесь то есть.
— Как скажете...
— Нет, нет! Повторять не надо.
— Как скажете...
— А вы можете представить, что ваш виртуальный мир находится конкретно "где-то"?
— Могу, если под "где-то" иметь в виду сам виртуальный мир и его иное.
— Да нет, — поморщился Фундаментал. — "Где-то" — это значит в пространстве, с такими-то и такими координатами. Конкретно.
— В виртуальном мире нет никакого пространства.
— Да знаю я, знаю, — уже злился он, пытаясь в то же время самоуспокоиться. — Я хочу знать, можете ли вы это представить?
— Могу.
— Я вам сейчас покажу кое-что. — Фундаментал рассеянно посмотрел по сторонам, постучал пальцами по подлокотникам кресла, сказал: — Метагалактика. Вид из космического корабля в одном парсеке от Солнца.
Свет мгновенно погас, и зажглись звезды. Если Фундаментал думал ошеломить меня, то напрасно старался. Вид звездного неба был для меня привычен. Отличие, конечно, было. Если в своем виртуальном мире я видел все звезды сразу и каждую в отдельности, то здесь сияли лишь некоторые, тысяч пять-шесть. Космос медленно вращался, звучала негромкая приятная музыка, в которую иногда диссонансом врывались посторонние скребущие звуки.
— Ось смажьте, — посоветовал я.
Но Фундаментал меня не слышал. Он чуть приподнял голову и взирал на Космос со слезами на глазах. Я не стал его тревожить. Картина действительно была потрясающая. Что могли сообщить мне эти светящиеся точки? Я знал о них все, в розницу и оптом, но было что-то еще, кроме знания. Это что-то обволакивало меня печалью и радостным светом. Оно убаюкивало и будило, несло на своих легких волнах, ласково качало и омывало свежестью. Так, так, все так... Смотреть на эти разумные светлячки, слушать их музыку, осязать всем свои существом их лучи. Всегда, вечно.
Тоска по этому ставшему миру несла меня. Существуй, радуйся, мысли. Взирай удивленными очами, тоскуй и рвись из своей души, плачь и смейся, страдай, проси прощения и прощай сам, узнавай и чувствуй... Красота, украшение, порядок, Космос.
Я чувствовал, что сейчас заплачу. Почему? Зачем он мне, если у меня есть все, если Я — сам есть все, и этот Космос в том числе?
Это иная, другая жизнь. Я сижу на берегу ее океана... безграничного, безбрежного, вечного...
И этот людо-человек, что напротив меня... Потрясенный, испуганный, увидевший ничто.
— Так все-таки, ты кто такой? — спрашивает он.
— Я? Может быть — ты... или — не ты.
Он не понимает. Конечно, это же другой мир. Как ему понять меня? Как мне понять его?
— Хорошо тебе в этом мире?
— Хорошо... — Он отвечает сразу, не задумываясь. — Договорились, — говорю я.
И Космос исчез.
— Запись, — сказал Фундаментал. — Случайно оказалась в Космоцентре. Иногда просматриваю. Это — наш мир. Существует около восемнадцати миллиардов лет.
— Знаю. Восемнадцать миллиардов две тысячи один год, — уточнил я.
— В самом деле? С такой точностью? Выходит, что вы и о времени имеете представление?
— Имею. Я имею время.
Мне сейчас не хотелось с ним говорить. Разговор разгонит светлое и печальное настроение, вызванное красотой Космоса. А я не хотел его терять. Но и огорчать Фундаментала, так сентиментально окунувшегося в свое прошлое, не хотелось. Я оставил себя, как благожелательного слушателя здесь, а сам ушел.
— Вот вы с точностью до года определили возраст нашего Космоса... — осторожно начал Фундаментал. — А вы, вы сами имеете возраст?
— Имею и не имею, — ответил я. — Одно по времени моложе и старше себя самого, так и иного. Равным образом оно не моложе и не старше ни себя, ни иного.
— Вас послушаешь, так ум за разум зайдет, — буркнул Фундаментал. — У нас все проще. Вот мне, например, пятьдесят лет. И я на двадцать восемь лет старше вашей жены. Следовательно, ей двадцать два года И я всегда буду старше ее на двадцать восемь лет, а она, соответственно, всегда будет моложе меня на двадцать восемь лет. Правда, "всегда" — это не в буквальном смысле, но все же... А дети у вас есть?
— Детей у меня сколько угодно... виртуальных, конечно.
— И что они, старше или моложе вас?
Я, если можно так выразиться, остолбенело уставился на Фундаментала: он ничего не понял!
— И старше, и моложе, и моего возраста одновременно.
— Ну добейте, добейте меня! Чего уж тут церемонится! — взмолился Фундаментал.
— Не собираюсь я вас ни бить, ни добивать. Вы спрашиваете, я — отвечаю. И чтобы вам стало уж окончательно понятно все, добавлю, что мои дети являются и моими родителями.
— Все?
— Все.
— Да... Видно ваши родители хорошо поработали! И, конечно, они тоже и старше, и моложе, и одного возраста с вами?
— Естественно. Вот вы все и поняли.
34.
С тихим шорохом отъехала в сторону дверь, и в наш отсек ввалился человек в спортивном костюме. Мы с удивлением опознали в нем Орбитурала. Но что с ним? Вроде он и не он. Глаза сияют добродушием, рука приветственно тянется к нам, и вообще он с виду — рубаха-парень.
— Спешу вас обрадовать, ребята: вашу просьбу об улучшении жизненного пространства решено удовлетворить. Я пробивал, между прочим.
Он крутит головой, в недоумении глядя на нас по-очереди: что это мы не рассыпаемся в благодарности.
— Покупаете, значит? — прямо, но с улыбкой спросил Пров. — Я бы не против, да только не за суперконсервы.
— Да что вы, ребята! Все по высшему классу. Я сам такое видел раза три в жизни. Не говорю уж, что никогда не увижу того, что явилось вам там.
— Что скажешь, Мар? — прервал его словотворчество Пров.
— Как продолжение карантина? — поинтересовался я у Орбитурала.
— Да. Это счастье для вас одних и на двое суток. Но там есть все и даже больше того... там есть девочки.
— У-у... — прогудел Пров. — Я же холостяк. Едем. Надеюсь, вы при экипаже?
— Кар, как говорится, у подъезда. И зовите меня в неформальной обстановке просто: Ныч. Договаривались же.
Мы спустились в трансгдомный туннель планетарного значения (никакой вони, никаких скафандров, блеск и чистота), уселись в мягкие кресла приземистого обтекаемого кара. Одновременно, спереди и сзади, тронулись еще два кара сопровождения. Что-то случилось там, в верхах. Почему-то мы стали важными персонами.
Скорость была просто бешеной или казалась такой из-за близости полированных стен. Орбитурал все оправдывался за вчерашний визит, а мы милостиво его успокаивали. Пластиковые стены сменились на красный гранит, ушли в стороны, растворились в темноте. Скорость упала, и мы остановились у подъезда старинного особняка. Так, по крайней мере, мне показалось. Особняк был ярко освещен. Узорные решетки ограды, фонари на чугунных столбах у входа, огромные резные, ажурно выполненные двери, литые бронзовые канделябры внутри, зеркала, парадная лестница — все было настоящим.
— Дом в вашем распоряжении, — ворковал Ныч, сопровождая нас на второй этаж. — Полная безопасность, вокруг на сто километров ни души.
Это, конечно, с намеком, что отсюда невозможно удрать. Стены огромного зала тлеют мягким светом будто догорающей зари. Многообразие и позолота лепных украшений, тонкий аромат цветов, стволы пальм (если только это действительно пальмы), по-лакейски изогнутые в изящном полупоклоне; ленивая, изнеженная тишина, сыто лежащая на цветочных клумбах; сонный покой, бездумно взирающий на нас с каждой вещи и как бы подчеркивающий нашу ничтожность в этом особняке.
— Буду с вами откровенен, — вы же надежные парни, презирающие подлость, — здесь бывают большие люди. — Орбитурал многозначительно поднял указательный палец вверх, к потолку. — Теперь сюда, в этот уютный кабинет. Располагайтесь, как дома.
— За какие заслуги нам такая честь, Ныч? — спросил Пров. — Только не лукавьте.
— Ответ в компьютере. Советую ознакомиться внимательнейшим образом. В субботу вам предстоит отчет перед Галактионом.
— Ого! — только и сказал Пров.
Ничего себе встреча! Значит, дела касаются не только Земли и Солнечной системы, но и всей Галактики!
Между тем, две девушки в очень уж коротеньких юбочках и полупрозрачных блузках, но, тем не менее, со строгими выражениями на хорошеньких личиках, подали вина и самые натуральные закуски, какие я никогда и не видывал, на круглый стол и тотчас же после этого удалились. Пров с видом опытного человека откупорил бутылку. У Орбитурала аж ноздри вздрогнули.
— Натуральное? — небрежно спросил Пров.
— Еще бы! — поперхнулся Ныч и закашлялся.
— Нуте-ка, благодетель наш, промочите горлышко. Мы же не в официальной обстановке. С крещением тебя, Мар. Какие никакие, а плоды сего таинства уже появились пред наши очи. Богохульствую, конечно, прости, Господи!