Ева метнула взгляд через плечо, убеждаясь — караульные на месте и держат нас на прицеле.
— Мой путь пересекся с твоим случайно, — с нажимом сказала она. — Пропусти нас, и ни один из них не прервется.
Стараясь не привлекать к себе лишнего внимания, я приподнялся на локте и медленно согнул ноги в коленях, чтобы подняться. Вакса уже не сидел, а стоял, вжавшись в стену и продолжая крепко обнимать рюкзак. Да что же с пацаном такое, в конце концов? Не кисейная барышня, не первый раз в разборки с ним попадаем — сроду так себя не вел.
— Мы с волчатами живем на Безымянке, — повернувшись в кресле, произнес Наколка. Я только теперь рассмотрел у него в руках несколько тяжелых метательных ножей. — И если горожане всерьез решили бомбить местные станции, то в убежище нам не пересидеть. Нужно уходить вглубь и держать оборону. Не знаю, сохранит ли Эрипио власть, но ссориться с ним я не буду.
— Ты его здесь видишь? — резонно заметила Ева. — Нет. А мы здесь. И если я ухожу, значит, таков мой путь. Не мешай.
— Пока я не нахожу, что ты можешь предложить за вашу свободу.
— Жизни. Много жизней. Либо в плюс, либо в минус.
— В минус — понятно. А в плюс как? Детей мне нарожаешь?
— Сохраню имеющихся.
Наколка задумчиво поскреб кроссовкой о кроссовку.
— Я не понял… — растерянно пробормотал Компостер. — Хлебопашца убили?
— Разуй зенки! — вскрикнул второй гопник. — Мертвее мертвого! Вы чо, волчары позорные…
Договорить идиот не успел. Рука короля волчат совершила короткое, но сильное движение, и последние слова гопника переросли в сипение — голосовые связки оказались перебиты вместе с артерией.
Из его горла торчала железная рукоять ножа.
Даже с моего места было видно, как Вакса содрогнулся и прижался спиной к бетону еще сильнее. Да уж, зрелище несимпатичное.
Когда говорливый гопник завалился рядом с Хлебопашцем, истекая кровью и выгибаясь в предсмертной агонии, а стая малолеток плотоядно заурчала, Компостер почесал в затылке и тупо повторил:
— Я не понял.
— Волыну скинь и вали отсюда, — посоветовал ему Наколка, поднимаясь с кресла и демонстрируя свое жилистое, татуированное тело. — Вали прочь и сдавайся в плен, наемникам пятки целуй. Еще хоть раз на Безымянке увижу, и волчата тебя съедят.
Стая шпаны шевельнулась, заухала и вытолкала осоловевшего Компостера обратно за дрезину, в сторону Спортивной. У меня сложилось впечатление, что этот упырь так и не понял: на самом ли деле замочили его дружков или это только привиделось в грибном угаре? Впрочем, овощу — овощное. Пусть тешится, что жив остался, и думает, будто страшных мультиков обсмотрелся.
— На чем мы остановились? — полюбопытствовал король волчат, вновь глядя на Еву исподлобья. — Кажется, ты говорила что-то про запутанные пути человеческие и арифметику жизней?
— Ценю иронию, — сухо ответила Ева. И вот теперь в ее голосе я почувствовал тот холод, который заставлял содрогаться и делать глупости. — А знаешь что…
Она продержала паузу чуть дольше положенного, вынудив Наколку совершить роковую ошибку и переспросить:
— Что?
Он потерял бдительность всего на миг, но этого хватило. Я уже был взведен, как пружина, потому что выражение «А знаешь что…» было нашей кодовой фразой. Мы об этом условились еще в самом начале наших встреч — на случай, если придется вместе выбираться из какой-нибудь передряги.
Готов-то я был готов, только вот не понятно, к чему. Я совершенно не представлял, что Ева предпримет в следующий момент. Ну не начнет же она, в самом деле, палить по толпе хоть и опустившихся до уровня хищников, но все-таки детей?
О, я плохо знал Еву! Она все-таки была сталкером, а не бункерской размазней и решила проблему гораздо изящнее…
— А вот что, — сказала Ева.
Рука выскользнула из-под накидки, и округлый цилиндр гранаты с глухим стуком шлепнулся в круг света. Перекатившись с бока на бок, РГД-5 звякнула отжатой скобой о железный бок ближайшей керосинки.
— Грибы цветные, — обронил Вакса, отклеиваясь от стены. — Я ж говорил, что она дикая…
Я почувствовал, как ноги немеют и становятся неповоротливыми, словно в щиколотки залили теплого парафина. Хорошо, что после выходки Евы никому не пришло в голову еще и пострелять — а то бы к двум трупам гопников мигом добавился еще десяток.
— Граната! — завизжала девочка с визором и шмыгнула за толпу. — Тикай!
Все дернули в разные стороны одновременно. Шпана в тот момент уже не напоминала волчат, а больше походила на стайку вспугнутых щукой рыбешек. Основная часть брызнула за дрезину, резонно используя транспорт как укрытие от осколков. Кое-кто втиснулся в незамеченные мною боковые проходы, некоторые просто бросились моськой в шпалы, Наколка в один прыжок перемахнул через костер, пустив фонтан искр, и скрылся за колонной возле стрелки.
Мы с Ваксой, как наскипидаренные, драпанули в противоположную сторону, петляя и стараясь скорее уйти с линий прямого поражения. И лишь Ева не сделала ни единого суетливого движения.
Двумя секундами позднее, уже лежа рожей в засохшем креозотовом пятне метрах в десяти от места предполагаемого взрыва, я краем глаза отметил, как она подходит к гранате, нагибается, поднимает ее и неторопливо убирает за пазуху. Огонь эффектно подсвечивал фигуру Евы, оставляя плавные контуры на внутренней стороне накидки, словно трафаретную аппликацию.
Мысли лихорадочно разъехались. В первое мгновение я решил, что уже рвануло, мои мозги размазаны по ближайшей рельсе, а соблазнительный образ Евы — последние осколки погибающего сознания. С другой стороны, крики и взвизги продолжали доноситься из всех углов туннеля, сквозь бахающий гул крови в ушах, а грохота взрыва все еще не было слышно. Даже если после смерти звуки лишь домысливаются, то уже пора бы…
Силуэт Евы, между тем, сместился. Она быстрыми шагами прошла от костра в нашу сторону и нависла над Ваксой, как ангел возмездия. Легонько пнула пацана ногой и спросила:
— Чего развалился? Решили же вроде привал не раньше Советской делать.
Какие занимательные глюки, оказывается, выдает умирающий мозг. Или… не глюки?
— Вставай, — обратилась Ева ко мне, теребя за плечо. — Детишки сейчас очухаются, бежать надо.
— А… — Я не нашелся что сказать, опасливо поднимая голову.
— Учебная, — пояснила Ева, поправляя мне налобник и улыбаясь. — Трюк работает безотказно, главное — убедить противника в своей решимости и подвести к мысли, что в любую секунду можешь выкинуть поганый фокус.
— Это твой метод вести переговоры?
— Один из. Ты купился?
— Если б не кодовая фраза…
— Эй, — озираясь, шикнул Вакса. — Сваливаем.
Пацан уже сориентировался и вскочил на ноги. Ступор у него прошел, нерешительность как рукой сняло — то ли шоковая встряска подействовала, то ли он так жался только в присутствии Наколки. В любом случае нужно будет выяснить причину, но это позже, а теперь и впрямь надо бежать, пока шпана не просекла фишку и не озверела.
— «Дикую» я тебе на этот раз прощаю, — сказала Ева, серьезно глядя на Ваксу. — А вот скованное поведение придется объяснить.
— А фиг ли я тебе должен, — привычно вскинулся пацан. — Орис, скажи…
— Тю! — оборвал я его. — Винтим отсюда. Все потом.
Караульные где-то спрятались — путь был свободен.
Мы припустили рысью по шпалам, не соблюдая маскировку и высвечивая фонарем зев перегона. Бежать было легко, потому что туннель шел под горку каскадами.
Каждую сотню метров начинался новый плавный спуск — рельеф сыграл нам на руку.
Звуки погони нагнали нас минут через пять — гулкие крики донеслись сзади, но дробное эхо быстро увязло в изгибах захламленного туннеля. «Телегу» волчата заводить не стали, бросились бегом. И если бы они опомнились минутой-другой раньше — шансов уйти у нас бы не осталось. Но выгаданная фора помогла.
— Главное… до станции… дотянуть… — порциями, чтобы не сбить дыхание, сообщила Ева. Она перескочила через ржавую трубу водопонижающего насоса и зашлепала по лужам. — На Советскую… не сунутся…
— Почему? — на выдохе спросил я.
— Адепты Космоса. Там… и дальше по ветке… их вотчина…
Выведывать подробности я не стал, сосредоточился на дороге. Луч налобника хаотично прыгал по серым стенкам бетонной кишки, но выключать его на ходу я не рисковал: собьешь ритм или чего доброго споткнешься — и все. Стая, бегущая по пятам, растерзает.
Обычный фонарь, зажатый в руке, бил точнее и дальше. В узком конусе света мелькали детали, на которых взгляд не задерживался, но их приходилось машинально отмечать, чтобы не переломать ноги.
Вот возле рельса навален целый ворох тряпья, и под ним, судя по вони, гниет чье-то непохороненное тело. Вестовой? Неудачливый сталкер? Бродяга? Разбираться некогда — главное, перескочить поскорее и бежать дальше, пока хватает дыхания. Вот из стены торчит обрубок кабеля, да так коварно, что в темноте обязательно споткнешься. Вот кронштейны вывернуты наружу острыми винтами, на которых по неаккуратности можно оставить не только полкомбеза, но и клок плоти. Вот штабель гранитных плит — впишешься в такой и башку расшибешь.
Топ-топ-шлеп. Топ-топ-шлеп.
Я вгляделся в поблескивающие между шпалами кляксы воды. Лужи стали попадаться чаще. Это плохо. Ни болотников, ни химзы у нас нет — промочил ноги и лови простуду, распишись. А там и до смерти недалеко.
Когда показались огоньки заставы, Ева остановила нас и посигналила фонарем. Некоторое время мы ждали ответа, оглядываясь и шумно дыша. Наконец, возле блокпоста несколько раз мигнуло.
— Вперед, — скомандовала Ева.
Пробегая мимо двух оборванных караульных, сидящих за щитом из склепанных авиадеталей, она бросила на ходу:
— Волчата.
Мужики тут же всполошились, щелкнули затворами «калашей» и направили фонари в глубину туннеля — видно, не впервой было им сдерживать натиск малолетних бандитов. Дожидаться развязки мы не стали, побежали дальше.
Советская напоминала Спортивную — такие же колонны в два ряда, неширокая платформа, низкие своды. Правда, пол здесь был выложен бордовым мрамором, что придавало и без того мрачной станции гнетущих ноток.