Обычно этот торт покупается в кондитерской в западной части 10-й улицы. Однако для сегодняшней выпечки продукты были закуплены в двух разных магазинах для гурманов.
Сама я тоже выгляжу несколько иначе. Джессика, это вы наглядно продемонстрировали, сколь обольстительный эффект возымеют дымчатые тени и вороная подводка для глаз, если умело ими распорядиться.
Косметичка лежит на туалетном столике. Рядом – мой телефон. На дисплее мигает напоминание: после инцидента, сильно разволновавшего знакомую или подругу, необходимо послать ей участливое сообщение или справиться о ее состоянии по телефону.
«Джессика, я хотела бы убедиться, что вы оправились после вчерашнего задания. Скоро свяжусь с вами».
Нужна еще одна завершающая фраза.
Минута раздумий. Затем фраза допечатана, сообщение отправлено.
Глава 25
8 декабря, суббота
Если понадоблюсь, обращайтесь в любое время.
Сообщение от доктора Шилдс поступило в ту самую минуту, когда я входила в дом Ноа, к которому я шла на его знаменитые гренки. Я начала печатать ответ, но потом стерла набранный текст и убрала телефон в сумку. Поднимаясь в лифте, я провела рукой по волосам, на которых таяли снежинки.
Теперь, сидя на табурете в кухне Ноа и глядя, как он откупоривает бутылку «Просекко», я осознала, что впервые не ответила ей тотчас же. Сегодня вечером я не хочу думать о докторе Шилдс и ее экспериментах.
Я не замечаю, что хмурюсь, пока Ноа не спрашивает:
– Тейлор? Все нормально?
Я киваю, силясь скрыть неловкость. Кажется, целая вечность прошла с тех пор, как при знакомстве с Ноа в «Фойе» я назвалась не своим именем и затем заснула у него на диване.
Жаль, что нельзя отменить то решение. Теперь я понимаю, что оно было инфантильным и, хуже того, подлым.
– В общем… – начинаю я, – я должна кое-что тебе сказать. Тут одна забавная история вышла.
Ноа приподнимает брови.
– На самом деле я не Тейлор… Меня зовут Джесс, – я нервно смеюсь.
Ноа это не развеселило.
– Ты назвалась не своим именем?
– Откуда мне было знать? Может, ты сумасшедший, – объясняю я.
– Ты это серьезно? Ты ведь домой со мной пошла.
– Да, – протяжно вздыхаю я. Босоногий, с кухонным полотенцем, заткнутым за пояс потертых джинсов, он выглядит еще более привлекательным, чем в нашу первую встречу. – День тогда был очень странный. Должно быть, я плохо соображала.
Странный день. Это еще мягко сказано. Даже не верится, что с Ноа я познакомилась в те же выходные, когда без приглашения явилась на тестирование. Аудитория, в которой стоит звенящая тишина; вопросы, выплывающие на экране компьютера; ощущение, что доктору Шилдс известны мои потаенные мысли… Однако с тех пор странностей только прибавляется.
– Прости, – извиняюсь я.
– Джесс, – наконец молвит Ноа. Я киваю.
Он дает мне бокал «Просекко».
– Мне не нравятся такие игры, – Ноа пристально смотрит мне в глаза и затем едва заметно кивает. Значит, я сдала экзамен, мелькает у меня в голове, прежде чем я успеваю заблокировать эту мысль. Несколько недель назад она вообще бы не возникла.
Я отпиваю «Просекко». Терпкое душистое игристое вино приятно ласкает горло.
– Я рад, что теперь ты честна со мной, – наконец молвит Ноа.
Вы должны быть откровенны… Это была одна из инструкций, что ждали меня на экране компьютера, когда я первый раз пришла на тестирование. Увы, как я ни стараюсь не думать о докторе Шилдс, мысли о ней все равно тревожат мое сознание.
Ноа принимается раскладывать ингредиенты на рабочем столе, а я снова пригубливаю «Просекко». Мне все еще кажется, что моих извинений, недостаточно, но я не знаю, что еще сказать.
Я обвожу взглядом его маленькую сияющую кухню. На плите стоит чугунок, рядом – зеленая каменная ступа с пестом и вертикальный миксер из нержавейки.
– Значит, «Завтрак с утра до ночи» – это твой ресторан? – спрашиваю я.
– Да. Станет моим, когда пройдет платеж, – отвечает он. – Помещение я нашел, жду, когда утвердят документы.
– Здорово.
Ной одной рукой разбивает яйца, затем взбивает их в миске, одновременно тонкой струйкой вливая в нее молоко. Взбалтывает на сковороде пенящееся сливочное масло и приправляет яйца с молоком корицей и солью.
– Мой секретный ингредиент, – говорит он, беря бутылку с экстрактом миндаля. – Надеюсь, у тебя нет аллергии на орехи?
– Нет, – подтверждаю я.
Ной добавляет в смесь чайную ложку экстракта и окунает в нее толстый ломоть халы.
Едва хлеб с тихим шипением опущен в кипящее на сковороде масло, по кухне распространяется аппетитный запах. Я сознаю, что нет ничего вкуснее свежего хлеба в сочетании с теплым сливочным маслом и корицей. У меня урчит в животе.
Ной готовит аккуратно, сразу убирая за собой: скорлупу бросает в мусорное ведро, кухонным полотенцем промокает несколько капель пролитого молока, приправы возвращает на место в выдвижной ящик.
Я наблюдаю за ним, и словно буфер формируется между мной и напряжением, что я ношу в себе. Оно не исчезает, но, по крайней мере, я получаю временную передышку.
Возможно, многие женщины моего возраста именно так и проводят свои свидания субботними вечерами – в спокойной домашней обстановке, с хорошим парнем. Казалось бы, ничего особенного. Просто мы ведь уже с ним целовались, но нынешнее времяпрепровождение сближает нас больше, чем простой физиологический акт. И хоть мы с Ноа случайно познакомились в баре, мне кажется, он хочет по-настоящему узнать меня.
Из другого ящика Ноа достает подложки под посуду и матерчатые салфетки, из верхнего шкафчика – пару тарелок. На середину каждой он выкладывает по подрумяненному гренку, украшает оба ежевикой. Я даже не заметила, что Ноа подогревал сироп в кастрюльке, пока он щедро не полил им жареный хлеб с ягодами.
Я смотрю на блюдо, что он ставит передо мной, и чувствую, как меня переполняют эмоции, которым я даже не могу подобрать определения. Для меня многие годы уже никто не готовил – только мама, когда я приезжаю домой.
Я откусываю хлеб и издаю стон.
– Клянусь, в жизни ничего вкуснее не ела.
Часом позже бутылка «Просекко» опорожнена, а мы все еще беседуем, перебравшись на диван в гостиной.
– На неделе я поеду в Вестчестер к родителям на хануку, – говорит Ноа. – Но по моем возвращении мы могли бы что-нибудь придумать вместе на воскресенье.
Я наклоняюсь и целую его, ощущая вкус сиропа на его губах. Потом, когда кладу голову на его крепкую грудь и он обнимает меня, у меня появляется чувство, которого я не испытывала много месяцев, а может, и лет. Проходит несколько минут, прежде чем я нахожу ему определение: удовлетворенность.
Глава 26
8 декабря, суббота
Томас приходит за пять минут до назначенного времени. Похоже, пунктуальность – одна из новых привычек, которые он задался целью в себе выработать.
Его широкоплечая фигура заполняет дверной проем, на лице расплывается улыбка. Только-только пошел первый снег, и в его русых волосах сверкают тающие снежинки. Волосы у него чуть длиннее, чем обычно.
Томас протягивает букет красных тюльпанов и в благодарность получает долгий поцелуй. Губы у него холодные, пахнут мятой. Он крепче обнимает меня, желая продлить физическую близость.
– Пока достаточно, – сказано ему. Я игриво отталкиваю мужа.
Он вытирает о коврик мокрые подошвы и заходит в дом.
– Запах обалденный, – говорит он, на мгновение опуская глаза. – Я соскучился по твоей стряпне.
Его пальто отправляется в шкаф, рядом с легкими куртками, которые он носит в теплую погоду. Его никогда не просили увезти из квартиры именно эти вещи – и не потому, что он ушел слишком внезапно. Весна – символ надежды, обновления. Присутствие его одежды служит той же цели.
На нем свитер, который отражается в его зеленых глазах золотыми блестками; он знает, что это моя любимая вещь.
– Ты выглядишь восхитительно, – делает он комплимент. Протянув ко мне руку, нежно, едва касаясь, проводит пальцами по моим длинным распущенным волосам.
Свой серо-лавандовый наряд я сменила на черные замшевые брюки и кобальтовый шелковый топ. Но из-под черного мериносового кардигана по колено виден лишь клинышек цвета.
Томас садится на табурет у гранитного кухонного острова со встроенной плитой. Устрицы лежат на льду; из холодильника извлекается бутылка шампанского.
– Открой, пожалуйста.
Томас смотрит на этикетку и улыбается.
– Превосходный год.
Пробка с тихим хлопком выходит из бутылки, Томас наполняет два высоких бокала.
– За второй шанс, – предлагаю я тост.
В лице Томаса отражаются удивление и радость.
– Ты даже не представляешь, как я счастлив. – Голос его чуть более сиплый, чем обычно.
Я беру со льда одну синевато-серую раковину и протягиваю ему.
– Голоден?
– Как волк, – кивает он, принимая у меня устрицу.
Мясо барашка вытащено из духовки и поставлено на стол. Картофель будет готовиться еще несколько минут: Томас любит, чтобы он был поджаристым, с корочкой.
Наслаждаясь шампанским и устрицами, мы непринужденно беседуем. Потом, только Томас понес барашка к обеденному столу, раздается громкий перезвон. Он ставит поднос на стол и лезет в карман за телефоном.
– Тебе обязательно отвечать? – Важно, чтобы в вопросе не содержалось ни малейшего намека на упрек.
Томас возвращается на кухню и кладет телефон, экраном вниз, на столешницу. В нескольких сантиметрах от торта.
– Сегодня я хочу уделять внимание тебе одной, – говорит он.
Томас отходит от телефона и несет на стол графин с красным вином, за что я одариваю его душевной улыбкой.
Ваза с цветами поставлена в центр стола. Пылают свечи. По комнате плывет страстный голос Нины Симон.
Бокал Томаса наполняется дважды. На щеках его играет слабый румянец, жесты стали более экспансивными.
Он предлагает отведать его барашка.